Андрей Кивинов - Испытательный срок
— Тут течение сильное! Могло унести!
— Таки не говорите ерунды, Ихтиандр! — возмутился железнозубый Кирилл Павлович Копейкин, свесившись через перила моста. — Какое течение, право, если здесь изгиб? Ищите лучше! Вы же в маске! Напоминаю — большой желтый пакет! Ныряйте, ныряйте, ради бога!
Водолаз, уже извлекший со дна старый «калаш» и пару покрытых улитками пистолетов «ТТ», скрылся под водой. Видимо, это место пользовалось у киллеров популярностью. Оружие сбрасывалось с моста достаточно интенсивно.
Копейкин вернулся к Фокину и Гориной, притулившимся на травянистом берегу. Следователь, раньше работавший в прокуратуре, а ныне в следственном комитете, втихаря дымил за валунами, боясь, что его заметят и оштрафуют за курение на рабочем месте. Начинающий настольный теннисист Слепнев, тоже прибывший к раздаче призов, что-то докладывал руководству из салона машины. Фразы типа «На хер прессу!» долетали до противоположного берега. Логично — по новому положению в случае провинности подчиненного достаться по шапке могло и руководству. Особенно если о провинности узнает возмущенная общественность и поднимет хай на всю страну.
Рома не стал больше играть в шпионов и все честно поведал, стараясь не дышать на Ольгу перегаром. Про фото, винтовку, Дагестан и больную спину. Теперь это не предательство.
— А почему сразу не рассказал?
— Он, вообще-то, мне жизнь спас…
Но здесь, на берегу, после спокойного безалкогольного анализа ситуации у него появились сомнения в виновности Глеба. О чем он и поспешил поделиться с наставницей.
— Не пойму, зачем винтовку в полиэтилен заворачивать? Да еще такой яркий?
— Кто его знает, — Копейкин тоже опустился на травку, — возможно, пиетет к оружию имеет. Есть такие мужики. При одной мысли, что ружье может заржаветь, начинают плакать и стрелять по прохожим из окна. А тут вещь новая, дорогая. Можно выловить через пару годков и продать.
— Тогда проще в землю зарыть.
— Тоже верно… Вообще, тут как-то все нелогично. Я его спрашиваю: Глеб, а чего ты вдруг сдаться решил? Сам — опер, и понимаешь, что «глухарь» капитальный. Свидетелей нет, улик — еще меньше… Только, говорю, насчет мук совести не надо. С этим к Достоевскому.
— А он?
— Говорит, считайте, что Достоевский…
Нет, не Достоевский. Роман Данилович Фокин. Человек с обостренным чувством справедливости.
— Здесь, как подсказывает научный подход, может быть только одно из трех, — продолжал Копейкин, — либо холодный расчет, либо страх, либо…
— Что? — не дождавшись конца реплики, спросила Ольга.
— Любовь… Не к месту будет сказано.
— У него с Виолой действительно серьезно?
— Да, похоже, не шутки. Уж больно активно он ее от убийства отставляет. Ничего, дескать, она не знала, он сам все задумал и воплотил в смерть. Но потом понял, что жить с этим не сможет, и сдался. Не, всякое, конечно, случается. У нас, помню, убийство было. Муж уперся: уйдешь — убью обоих. А убить мог. В результате был зарезан соперником, поделен на сорок частей и раскидан по помойкам и водоемам в разных частях города. Тоже потом ныряли. Так что Туманова я понимаю.
— Не вяжется, — опять засомневался Рома, — позавчера он клялся, что не при делах. Чуть ли не со слезами в глазах… Что просто продал винтовку. И вдруг — явка с повинной. С чего?!
— Смотри первую причину. Холодный расчет. Прикинул, взвесил… За явку с повинной пару лет скостят. С учетом былых заслуг и обстоятельств дела получит пятихатку. Через три года выйдет по УДО. Так что резон прямой… Между прочим, подозреваю, у него имелся помощник.
— Помощник?
— Некто Павел Сергеевич Галкин. Санитар городского морга. После вашей беседы в теннисном клубе Глеб помчался к нему и макнул мордой в тарелку… Вряд ли это простое совпадение. Особенно тарелка.
— Галкин, Галкин… — пробормотал Рома и вдруг взглянул на Копейкина, словно официант на гостя, не знающего слово «чаевые», — погоди! А откуда… Вы чего — нас пасли?
— Извини, Ром, — заступилась за Кирилла Горина. — Это я попросила. Так надо было. Ты же явно что-то скрывал, мог наделать глупостей. Это не более чем страховка.
— На черном «шевроле» катались?
— Нет… Мы наблюдали за Глебом…
Она не стала сообщать, что на «шевроле» ездили Чистов с Жуковым, топтуны-самоучки. Дилетанты.
Счастливый голос аквалангиста испугал даже привыкших к шуму речных уток, а несколько оглушенных рыбок всплыло кверху брюхом.
— Есть!!!
Все поднялись с травы, Слепнев выскочил из машины, а следователь из-за камней.
Аквалангист держал в поднятой руке обмотанный скотчем желтый пакет, в котором угадывался очень знакомый контур.
— А вы говорите, не он, — констатировал Копейкин, — успокойся, Роман Данилович. С доказательствами теперь полный порядок.
* * *Сегодня у Паши пропало желание. И не только основное. Но и сопутствующие, в том числе аппетит. И не факт, что они вернутся в ближайшее время. Ладно, лицом в макароны макнули, это обидно, но не смертельно. А вот Витя-морпех — это уже смертельно. Хоть бросай любимую работу, друзей, дом и проси политического убежища где-нибудь в Венесуэле.
Поэтому сегодня с ужином он решил не мудрить. Достал из морозилки пачку пельменей и, пока те кувыркались в кипятке, по-быстрому сварганил соус из майонеза, лимонного сока, чеснока и рубленой зелени. Простенько, из серии «Готовим в походе». И никаких звезд, криминальных новостей и цикад.
Красиво разложив пельмени на тарелке, Паша аккуратно полил их соусом, включил на веранде торшер и приступил к трапезе. Вернее сказать, собрался приступить, поскольку донести пельмешку до рта он не успел. Вновь, как и накануне, чья-то длань ухватила его за ухоженные волосы и с силой впечатала в блюдо. Назвать манеры гостя учтивыми было бы некоторым преувеличением, но Галкин, уже имея определенный опыт в этой деликатной сфере, сразу предпочел не дергаться. Потому что как-то сразу понял, кто это. Витя. Здравствуй, смерть, здравствуй, морг, здравствуй, батюшка Аид.
Визитер оценил примерное поведение хозяина и разжал руку. Паша поднял голову и чуть ли не с восторгом уставился на незнакомого парня. Потому что это был не Витя! А ради такого и пельмени на лице все равно, что укус комара во время танкового боя. Но через секунду он взял себя в руки. Не достойно подобное поведение для человека, каждый день имеющего дело со смертью.
— Чо за пенки?.. Ты ваще кто?!
— Меня зовут Роман Данилович. Тебе привет от Глеба Павловича. А это… — парень кивнул на пельмени, — навроде пароля.
— Тьфу ты…
Галкин вылез из-за стола, ополоснул физиономию в рукомойнике. Не возмущался и не протестовал. Лишь недовольно попросил:
— Блин… Пароль смените…
— Не вопрос. Хотя пароль хороший. Такой не забудешь.
— Чего надо-то? — Хозяин дачи вернулся за стол.
— Глеб Павлович попросил повторить мне вчерашний разговор. Только более обстоятельно. К сожалению, позвонить тебе он не успел. Срочная командировка. Но я надеюсь, ты не сомневаешься в правдивости моих слов.
Глаза вечернего гостя еще раз скосились на тарелку.
— И поторопись. Пельмени стынут.
* * *Свет резанул по глазам. Борис Дмитриевич зажмурился, потом протянул руку к настольной лампе.
— Не трогать! Прямо смотреть!
Он отдернул руку, словно от акульей пасти.
— Тамар, ну ты что?
— Здесь я вопросы задаю. Ясно? И не увиливай, все равно дознаюсь. Лучше сразу признайся, что натворил. Чистосердечно.
Тон дражайшей женушки не оставлял сомнений. Выпытает, даром что работает администратором на вокзале. Может, адвоката попросить? Или на Конституцию сослаться? Черт, какой адвокат? Какая Конституция?
— Том, да что случилось-то? Объясни по-человечески! Без этих глупостей, — Борис Дмитриевич прикрыл глаза ладонью.
— Да уж случилось! Вера вернулась из института, собрала вещи Антона, сказала, что он пока поживет у себя, и пропала! Ни трубку не берет, ни сама не звонит! Антон тоже не понимает ничего! Они якобы сегодня собирались в банк за кредитом, но он попросил ее пару месяцев подождать, у него там сложности какие-то. Я Ленке позвонила, подруге ее. Та тоже ничего не знает. Где ребенка искать?! А вдруг она, как Людмилы дочь?
— Типун тебе… Что ты панику разводишь раньше времени? Ничего я не творил… Вера была у меня. И я рассказал, что ее славный Антоша — оборотень! И что он бы сейчас сидел! Если б не я… Лучше горькая, но правда…
Тамара всплеснула руками.
— Ну не идиот ли, люди добрые? Что ж ты наделал, старый?! Кто тебя просил! Твое какое дело?
— Да самое прямое! Потому что я — отец!
— Им друг с другом жить, а не тебе! А я-то думаю… Спрашиваю Веру — а что Антон сам вещи не заберет? А она — ему некогда, он вопросы решает! Вот оно в чем дело! Ну, старый, готовься…
