Фридрих Незнанский - Оборотень
— Вы в порядке?.. — спросила Вика и подала ему руку. — Встать можете?
Он мрачно посмотрел на ее руку, ничего не ответил и встал сам — одним мощным, гибким движением. Словно доказывал что-то себе самому, а заодно и всем окружающим. И вид у него при этом был такой, что Вика со всей неотвратимостью поняла, что сейчас будет. А будет следующее: она еще и окажется виновата в том, что он здесь завалился. В том, что она пыталась помочь. В том, что вообще видела его в таком состоянии.
Так оно и случилось. Он молча повернулся к ней спиной и рванул за дверь упругим стремительным шагом. Бабушка с внучкой, успевшей перемазаться глазурью мороженого, шарахнулась с дороги. И все, что она при этом подумала о некоторых, досталось, естественно, опять-таки Вике.
Вот и делай после этого людям добро.
Вика вышла из магазина как оплеванная и с величайшим отвращением к томатному соку, который собиралась там покупать. Да чтобы она сюда еще хоть раз! Да повесьте. Да ни ногой!.. Вика рефлекторно выбралась на проезжую часть, где пролегала ее привычная трасса. Но не побежала, как обычно, в бодром темпе последние двести метров до дома, а поплелась, глядя под ноги. Потом сняла очки, чтобы вытереть неизвестно отчего навернувшиеся слезы.
И едва не налетела на него.
— Извините меня, ради всего святого, — сказал он негромко. — Я вел себя как последний хам.
Вот тут Вика расплакалась как следует. Она злилась на себя и яростно терла глаза капюшоном красно-линялого китайского спортивного балахона, но слезы продолжали катиться.
— Я вас очень подвел, — идя рядом с Викой, продолжал мужчина. — Вы меня так выручили. А я вас, можно сказать, предал. Вы понимаете, я сам себя готов был проглотить.
Вика покосилась на него, невольно скривилась в улыбке и шмыгнула носом. Потом спросила:
— Что с вами было? Я уж испугалась — с сердцем что-нибудь…
Он покачал головой.
— Не сердце. Я, понимаете, в охране служил. Во вневедомственной. Ну и доохранялся… Теперь последствия. Сижу один дома, злой, как цепная собака, пенсию получаю… гавкаю на людей…
— Ничего, — сказала Вика. — Все живы остались.
— Я вас о колбасе расспрашивал, — сказал мужчина. — Я тут рядом, на Амурской живу…
Вика внутренне напряглась. Так-так. Приехали.
—..Вот я и подумал, может, вы меня немножко проводите… Расскажете про колбасу… а заодно проследите, чтобы я снова не завалился… Меня зовут Вадим…
14.00. Следственный изоляторДопрос покалеченных Скунсом майданщиков Романова поручила Федору Федоровичу Нелюбину. Это был опытный муровский оперативник, пусть и не хватавший звезд с небес, но аккуратный и исполнительный.
Допрос оставшихся в живых налетчиков он проводил по всем правилам — колол каждого в отдельности. Увидев распластанное на койке тело, он сразу же пошел в атаку. Таков был его принцип — брать на испуг.
— Ну, гражданин хороший, Как-вас-там, пока-в-несознанке, как говорится, приношу благодарность от имени и по поручению. По наколкам вижу — пайку хавал, так что разбираешься. Ломится вам, голубчики, сто сорок шестая, сам понимаешь. А там — как сторгуемся. Вашими стараниями мы такого фрукта взяли, что… Ну в общем, как раньше говорили, «из двух котлов фраеров черти человека сварганили». Да сам небось понял, чего объяснять-то. Короче, вот тебе на тумбочке: бумага, ручка, через час жду чистосердечного признания, как говорится… — Нелюбин нажал кнопку и вызвал милиционера, дежурившего в палате.
— Позовешь меня, когда напишет. А не сможет — пиши под его диктовку. Только смотри, пусть расписаться не забудет.
Через пятнадцать минут все было готово. Нелюбин пробежал глазами написанное:
— Ну что ж, начало в порядке: «Я, Зевакин Виктор Иванович, он же Сахарок, он же Длинный…» Это мы проверим. А дальше полное фуфло, ты уж извини. Про то, как «случайно познакомились в буфете станции Бологое», ты будешь моей бабушке рассказывать. Соображаешь? Мы уже много чего знаем! А не соображаешь — я тебя в другую камеру переведу. Знаешь к кому? Есть тут один, вашими трудами повязали. Он с тобой по-свойски покалякает… Короче, полчаса даю, и чтоб как на духу!
* * *Аналогичная процедура была проделана со вторым задержанным, и к шестнадцати часам были получены абсолютно идентичные показания.
Работу накануне заказывал в Питере некий Лева, по внешности русский, на бывшего зека вроде не похож. Цивильный такой фраер, в костюмчике. Предлагалось портфель с документами оставить в камере хранения Ярославского вокзала. Номер камеры 4928. И питерская, и московская цепочка поисков Левы выглядела бесперспективно. Установили, правда, слежку в камерах хранения, но с самого начала было ясно, что это вряд ли что даст.
23.00. Боровское шоссеДенег не было.
За сутки с лишним они не свалились с потолка и не сгустились из воздуха. Наоборот, их даже несколько убыло. На фоне всего остального долга убыток был, конечно, исчезающе мал, но для Кола в его нынешнем положении это была соломинка, сломавшая спину верблюду. Сегодня утром, выезжая со двора, он продолжал мысленно искать спасения из лабиринта и оттого не притормозил, как обычно, возле густых кустов акации, перекрывавших обзор. И в результате вывернул в проезд прямо под колеса «Москвичу», накатившему слева. Помял ему дверцу. Сам, конечно, тоже получил по крылу и разбил фару, но кого это теперь волновало?..
Когда машину потряс глухой и несильный, в общем, удар, Кол явственно ощутил руку Судьбы и понял, что обречен. Трепыхание утратило смысл. Пора тихо идти на дно.
Шакутин безропотно выслушал возмущенные вопли москвичевладельца, который, несомненно, был прав, потом устало расстегнул лежавшую на заднем сиденье сумку и по-прежнему безмолвно отсчитал за давно прогнившую дверцу триста тысяч рублей. Потерпевшая сторона, продолжая раздраженно ворчать, забралась в свой «Москвич» и уехала. Мужик, наверное, считал, что ему всерьез испортили день.
Нам бы ваши заботы…
Кол с тоской подумал о временах, когда подобные мелочи «непоправимо» портили ему кровь.
Бросив машину, он поднялся обратно в квартиру, с каким-то мазохистским удовольствием вспоминая, что возвращаться с дороги вроде бы плохая примета. Налил себе водки, поднял тост неизвестно за что, подумал о том, что гаишники непременно начнут проверять машину с помятым крылом, и выпил.
Пока он возвращался к многострадальной «Таврии», алкоголь уверенным теплом разбежался по жилам. Подумаешь, Виталий, сказал он себе. Будто не видали жлобов. Вчера, само собой, струхнул, было дело, ну так то было вчера.
ГАИ точно морозом побило: Шакутин весь день мотался по городу, но автоинспекция скользила по зачуханной и свежеподбитой «Таврии» со следами чужой краски на правом крыле совершенно безразличными взглядами.
Денег не было. В точности так же, как и вчера. Разница состояла в том, что сегодня Кол воспринимал отказ за отказом с его самого удивлявшим спокойствием. «Борт такой-то, как у вас дела? — Все в порядке, падаю…»
К тому времени, когда настал вечер и Шакутин, мысленно махнув рукой на еще остававшиеся варианты, заторможено повернул в сторону Кольцевой, ему было уже глубоко на все наплевать. Он устал. Устал дергаться. И пришел к выводу, что терять было нечего. Ну действительно. Разобьют они ему машину… Зачем разбивать, если он ее и так отдаст с удовольствием? В квартире дверь подожгут?.. Тоже себе самим сплошные убытки. Забирайте, сволочи. Все забирайте.
И так далее, и тому подобное. В общем, подъезжая к условленному месту, Кол был близок к тому состоянию, когда человека напугать также трудно, как и удивить.
По крайней мере, ему самому так казалось…
Солнце закатилось, догорали розовые отсветы в небе, зато над дорогой вспыхнули оранжевые фонари. Шакутин остановил машину, заглушил двигатель и стал ждать. К сожалению, вмазать ему сейчас было нечего, а уж до чего кстати пришлось бы…
Симпатичный девичий голос, лившийся из приемника, настроенного на «Европу-плюс», воспевал радости секса по телефону: «Я хочу летать, я хочу плакать и кричать от восторга… Твое прикосновение! Я ощущаю его, я так в нем нуждаюсь…»
Кол заслушался и поначалу не заметил подкатившей сзади «тоёты». Он даже вздрогнул, когда перед открытым окошком возникло мощное запястье, охваченное золотой цепью.
— Бабки с собой? — послышался лишенный каких-либо эмоций голос Виталия.
— А то! — с некоторой даже бравадой ответил Кол и потянул с заднего сиденья сумку.
Выйдя наружу, он увидел, что позади знакомой «тоёты» была припаркована еще какая-то машина, кажется, «ауди». Внутри обеих просматривались массивные тени.
Шакутин передал сумку в «тоёту», сам остался с Виталием стоять возле дверцы. Потом Виталия окликнули из машины, он наклонился. Кол с туповатым безразличием смотрел на совсем уже лишенную румянца бледную полоску света на западе.
