Ю Несбё - Спаситель
Полицейский видел верблюжье пальто.
Он вышел в туалет, переложил пистолет, косынку и паспорт в карманы пиджака и затолкал пальто в мусорный контейнер под умывальником. На тротуаре постоял, оглядывая улицу, дрожа от холода и растирая руки.
Последний заказ. Самый важный. От него зависело все.
Спокойно, сказал он себе. Они не знают, кто ты. Вернись к началу. Думай конструктивно.
И все же снова та мысль, он не успел ее остановить: кто был тот человек в квартире?
— Мы не знаем, — сказал Харри. — Знаем только, что киллер, вероятно, тот же, что застрелил Роберта.
Он подобрал ноги, чтобы санитар смог провезти мимо них по узкому коридору пустую каталку.
— В-вероятно? — запинаясь, повторила Tea Нильсен. — Их что, несколько? — Она сидела наклонясь вперед, вцепившись руками в сиденье жесткого стула, словно боялась упасть.
Беата Лённ нагнулась, успокаивая, положила ладонь Tea на колено.
— Мы не знаем. Главное, все обошлось. Врач говорит, у него только сотрясение мозга.
— По моей вине, — вздохнул Харри. — И по вине угла кухонной скамейки, ободравшей ему лоб. Пистолетная пуля прошла мимо, мы нашли ее в стене. Вторая попала в пакет с молоком. Подумать только, прямо внутрь. Третья найдена в кухонном шкафу, среди изюма и…
Беата бросила на Харри взгляд, который, как он понял, означал, что Tea сейчас вряд ли занимают причуды баллистики.
— Ладно. С Юном все в порядке, но он терял сознание, поэтому врачи пока подержат его под наблюдением.
— Ясно. Теперь мне можно пройти к нему?
— Конечно, — сказала Беата. — Но сперва взгляните на эти фотографии. Может, вам доводилось раньше видеть кого-нибудь из этих людей?
Она достала из папки три снимка, протянула Tea. Фото с Эгерторг были сильно увеличены, и лица казались мозаикой белых и черных точек.
Tea покачала головой:
— Вряд ли. Они вообще какие-то одинаковые.
— Согласен, — сказал Харри. — Но Беата специалист по опознанию лиц, и она говорит, что это два разных человека.
— Да, я так думаю, — уточнила Беата. — Вдобавок тот, кто выбежал из подъезда на Гётеборггата, чуть не сбил меня с ног. И, по-моему, он был совсем не похож на эти фото.
Харри удивился, он никогда не слыхал, чтобы Беата сомневалась в таких вещах.
— Господи! — прошептала Tea. — Сколько же их?
— Спокойно, — сказал Харри. — У палаты Юна выставлена охрана.
— Что? — Tea во все глаза воззрилась на него, и Харри сообразил, что у нее и мысли не мелькнуло, что здесь, в Уллеволской больнице, Юну может грозить опасность. Она поняла это только сейчас. Потрясающе.
— Идемте посмотрим, как он, — дружелюбно предложила Беата.
Угу, подумал Харри. А этот болван пускай посидит да подумает маленько, как надо обращаться с людьми.
Он обернулся, услышав быстрые шаги в другом конце коридора.
Халворсен бежал, ловко лавируя между пациентами, посетителями и персоналом в стучащих деревянных башмаках. Запыхавшись, он остановился перед Харри и протянул ему глянцевый лист бумаги с блеклым черным текстом, так что Харри сразу понял: это факс, поступивший в отдел.
— Страница из списков пассажиров. Я пытался дозвониться.
— Здесь мобильники запрещены, — пояснил Харри. — Что-то интересное?
— Списки я получил без проблем. И переслал их мейлом Алексу, который тотчас ими занялся. Кое-кто замешан в разных мелочах, но в данном случае вне подозрений. Правда, одна вещь показалась довольно странной…
— Вот как?
— Один из пассажиров в списке прилетел в Осло два дня назад и имел обратный билет на рейс, который должен был вылететь вчера. Но рейс задержали, перенесли на сегодня. Христо Станкич. Он не объявился. И это странно, потому что билет у него был дешевый, не подлежащий перерегистрации. В списке пассажиров он значится как гражданин Хорватии, и я попросил Алекса свериться с данными хорватского Управления регистрации населения. Хорватия, конечно, не член Евросоюза, но, поскольку она стремится в ЕС, они охотно сотрудничают, когда…
— Ближе к делу, Халворсен.
— Христо Станкич в природе не существует.
— Любопытно. — Харри потер подбородок. — Однако этот Христо Станкич вовсе не обязательно имеет отношение к нашему делу.
— Разумеется.
Харри смотрел на имя в списке. Христо Станкич. Всего-навсего имя. Но оно должно стоять в паспорте, который авиакомпания требовала предъявить при регистрации, раз это имя занесено в список. В том же паспорте, который надо предъявлять, регистрируясь в гостинице.
— Надо проверить списки постояльцев всех ословских гостиниц, — сказал Харри. — Посмотрим, не проживал ли там в последние дни этот Христо Станкич.
— Займусь прямо сейчас.
Харри выпрямился, кивнул Халворсену, надеясь, что вложил в этот кивок все, что хотел сказать. Что он им доволен.
— Тогда я пойду к своему психологу, — сказал он.
Приемная психолога Столе Эуне расположена в той части Спорвейсгата, то бишь Железнодорожной улицы, где никаких рельсов в помине нет, зато на тротуарах можно полюбоваться примечательной смесью походок. Уверенная, пружинистая поступь домохозяек, которые занимались фитнесом в спортцентре «САТС», осторожная походка людей с собаками-поводырями из Союза слепых и неосторожная — у истасканной, но неустрашимой клиентуры хосписа для наркоманов.
— Стало быть, этот Роберт Карлсен любил девочек, не достигших установленной законом половой зрелости. — Столе Эуне повесил твидовый пиджак на спинку стула, двойной подбородок съехал до галстука-бабочки. — Этому, конечно, может быть много объяснений, но, насколько я понимаю, он рос в пиетистской среде Армии спасения?
— Да, — ответил Харри, глядя на беспорядочно заставленные книгами полки своего личного и профессионального консультанта. — Но разве не миф то, что человек, выросший в закрытой, строго религиозной среде, становится извращенцем?
— Нет, — просто ответил Эуне. — Что касается христианских сект, то в них подобные отклонения встречаются более чем часто.
— Почему?
Эуне сложил руки, соединив кончики пальцев, и довольно причмокнул.
— Если, например, в детстве и юности родители наказывают ребенка или подвергают унижению за проявления естественной сексуальности, то он вытесняет эту часть своей личности. Поэтому естественное половое созревание останавливается, и сексуальные предпочтения приходят, так сказать, кружными путями. Некоторые уже взрослыми возвращаются к тому этапу, когда им еще позволялось быть естественными, проявлять свою сексуальность.
— Вроде хождения в подгузнике.
— Да. Или игр с экскрементами. Я припоминаю случай в Калифорнии, когда некий сенатор…
Харри кашлянул.
— Или же они взрослыми возвращаются к так называемому core-event,[24] — продолжал Эуне. — Обыкновенно это последний раз, когда им удалось исполнить свое сексуальное намерение, то есть когда все функционировало. А это может быть влюбленность или сексуальный контакт в подростковом возрасте, когда их не застукали или не наказали.
— Или некий перегиб, злоупотребление?
— Верно. Ситуация, которую они контролировали, а тем самым чувствовали свою силу, сиречь противоположность унижению. И остаток жизни они тратят на то, чтобы воссоздавать эту ситуацию.
— Но ведь стать извращенцем не так уж легко?
— Разумеется. Многих избивают до синяков, когда застают в подростковом возрасте с порножурналом, но, повзрослев, они становятся самыми обычными, сексуально здоровыми людьми. Чтобы шансы стать извращенцем максимально возросли, нужно иметь отца, склонного применять грубую силу, или же мать, склонную к сексуальным посягательствам, а также окружение, для которого характерны умалчивание и угрозы, что за похоть чресл будешь гореть в аду.
Мобильник у Харри пискнул один раз. Он достал его, прочитал эсэмэску Халворсена. Некий Христо Станкич провел ночь накануне убийства в гостинице «Скандия» возле Центрального вокзала.
— Как тебе у анонимных алкоголиков? — спросил Эуне. — Воздержанность помогает?
— И да и нет, — ответил Харри, вставая.
Крик заставил его вздрогнуть.
Он обернулся и уперся взглядом в вытаращенные глаза и разинутую черную дыру рта всего в нескольких сантиметрах от своего лица. Ребенок прилип носом к стеклу игровой комнаты «Бургер-кинга», а потом повалился навзничь прямо на ковер из красных, желтых и синих пластиковых шариков.
Он стер с губ остатки кетчупа, высыпал содержимое подноса в урну и поспешно вышел на Карл-Юханс-гате. Попытался съежиться под тонким пиджаком, но мороз не ведал жалости. Надо срочно купить новое пальто, но сперва снять номер в гостинице «Скандия».
Шесть минут спустя он вошел в холл гостиницы и стал за парой, которая, видимо, как раз регистрировалась. Девушка-портье быстро взглянула на него, но без тени узнавания. И снова склонилась над бумагами новых постояльцев, разговаривая с ними по-норвежски. Женщина повернулась к нему. Блондинка, молодая. Улыбнулась. Красивая, подумал он. Нет, просто хорошенькая. Он улыбнулся в ответ. Успел улыбнуться. Потому что сообразил, что видел ее раньше. Несколько часов назад. Возле дома на Гётеборггата.
