Василий Добрынин - Что такое ППС? (Хроника смутного времени)
— Ну, как живем и дышим? — начал издали Виталик.
— Как и все, — на ладан…
— Ну, да чего же все? Не все на ладан дышат.
— Да? А не научите меня?
— Научим. А у вас склады пустуют?
— Да. Конечно.
— Иван Сергеевич, — огляделся, и негромко, к делу перешел Виталик, — такое дело… Мы хотели бы, на долговременной основе, их арендовать. Официально, или как, — как Вам удобно. Только лишь одно…
— Я понимаю — чтоб никто не знал.
— Ну, да. Вот, совершенно точно. Нет у Вас болтливых?
— Не волнуйтесь. Нет. Здесь все свои.
— Вот то, что все свои — это как раз и нужно.
Поговорив, договорившись, Виталик оценил: мысль, навестившая его, была буквально золотой, и курить Ватру не придется.
«Так, — выбрав лучшую, среди других полянку, попил пива, покурил Виталик. — Правильно. О’ кэй! Теперь — скорее, к Славику!»
Шеф должен оценить! Слова заберет, о неучастии Виталика в процессе перестройки. Вот, фактор человеческий Виталик проявил уже. На хрен не нужной теперь, становилась лицензия. Полем пойдут грузы. Со складов ОПХ — напрямую туда, за кордон. Полями, политыми потом скромного сельского работяги! Кому там сдавать лицензию? Ветру? А деньги чиновникам-дядям, за сей документ, идут не хило. Плюется на это Альфред. Каждый день плюется и деньги платит. «Послушай Виталика, Альфред, и — к матери дядей! Озолотишься ты, босс мой, на мне!»
Можно ли это не оценить? Жизнь рисовала настолько хорошие, сильные перспективы, что даже, слегка подташнивало.
— Что, разговор с дураками короткий?
— Нет, вполне даже нормальный.
— Видно по тебе. Но, — озабочен ты. Я вижу.
— Психолог.
— Что?
— Полковник, помнишь, говорил: инспектор ДПС — прежде всего, психолог? Но, — ты прав — я озабочен. О тебе забочусь.
— Обо мне? С каких?...
— Психолог нужен. Сядь, есть разговор.
— Не против? — Гапченко увидел на торпеде пачку «Мальборо»
— Да, ради бога! М-мм, — вздохнул Виталик, оглядев погоны, портупею Славика, — родное, не отвык еще…
— Ну, на, потрогай… Не жалеешь, что оставил?
— Ради бога! Ближе к делу. В следующую смену, или, может быть, через одну, я тут с друзьями еду. Два «Супера»*) и я. Сам подойду. Груз — сахар. Но! Дай мне сказать. Там документы безупречны. Не за границу груз — в Стрелецкое, а может, в Переходы. Там наша фирма арендует склад. Я только что договорился с ОПХ. Хранить, ты понимаешь, надо. В городе цены не сложат. Тут же — класс! Хозяйства нищие, склады пустые. Так вот, я подойду, и дам тебе сто баксов, чтоб ты «Мальборо» купил, не «Магну».
— Сто баксов, просто так?
— Как другу, Славик, как коллеге. Погоны, знаешь, можно снять с плеча, но не отсюда, — на сердце показал Виталик.
— «Читаешь» хорошо ты. Уши вянут. Два «Супера», и с документами, — порядок. На фиг я?
— Затем, что мы с тобой, всегда договоримся. А у меня, — коммерческая тайна. Ты поймешь. Ты, Славик, не меня, — судьбу остановил сегодня! Сто пудов! Психолог!
— А ты бы, если не узнал, проехал мимо?
— Кто знает. Может быть…
— Ну, ладно — хмыкнул Славик, — а еще есть? — взял он с торпеды, пачку «Мальборо».
— Бери.
— Ну, в общем, приезжай!
***
— А ну-ка повтори, — навис Альфред Петрович.
Китайский столик у него, для собеседников, или японский. Перламутровый, красивый, темный, и при этом — очень низкий. И получается, что каждый, слушая хозяина, или глаза дерет наверх, или, если гордый, — замечает, что дышать приходится в живот ему, или чуть ниже.
— Напомни, сколько до границы от складов?
— Да километра три — с натягом… Я лично осмотрю: нормально все — даем машины, грузим и — вперед.
— Полями?
— Да. Там час пешком, или поменьше, и — Марьяновка уже; Малиновые зори, — Федерация, — не Украина. И все кругом — свои! За водкой так, полями ходят. Посторонних нет.
— И на лицензию плюем, как лишний «головняк»?
— Плюем! И экономим.
— Ты понимаешь, что все это значит?
— Понимаю… — неуверенно сказал Виталик. Очень уж внимательно смотрел в глаза Альфред Петрович. И что-то важное прокручивал в уме.
— Кури, Виталик, покури, подумать надо.
Виталик покурил. А шеф подумал. В кресле, а не так: живот в лицо Виталика. Шеф не менял лица. Как маршал, у которого два отпечатка на лице: спокойствие и гнев — и все. Одно из двух…
— Идея, — издали, из-за стола, сказал тот, наконец — недурна! Вполне, как говорится, молодец! Но, не забудь — слегка подался он вперед, — твоя! И за базар, как говорится, — отвечать тебе! Все, решено! Ты понял?
Гроза, прохладной сыростью, дохнула из глубин. «Под трибунал!» — распорядился маршал Жуков. Что означало это, в сорок первом? Холод пробежал по телу. Смерть — означало. По воле тех, с кем только что, мог выпить водки, мог выполнить, или отдать приказ.
Славик
Славик, с жезлом на отвесе, ноги разминал. Вдоль, по обочине: туда — сюда. Разглядывал, не торопясь, участников движения, и думал. Слова из фильма вспоминал: давным-давно смотрел в кинотеатре, с девушкой: «Не имей сто рублей — это мало; не имей сто друзей — слишком много. Имей тысячу рублей, и одного друга!» Истину ведь говорил, матерюга крутой — преступник и взяткодатель, изобличенный и севший после. А Славик и этот, — который народным не назовешь, — вариант переделал. «Пятьсот, только баксами, ну а друзей — лучше с баксами!»
Виталик, только попрощался с ним. Поехал в «дурку», с «Суперами», на склады. Но, как и обещал, — оставил Славику «на «Мальборо». И свежие штрихи к картине жизни…
Жизнь шла. По трассе шел автобус, в сторону границы. Славик знал, зачем, куда этот спешит. Такие примелькались, как друзья, которым нечего сказать, и ничего с них не возьмешь. И поднял жезл:
— Добрый день! Инспектор ДПС, старший лейтенант…
— Угу, — в хорошем, добром настроении, читал он документы, — Вы, значит, в Москву?
— Ну, да, — косил глазами на путевку, пряча удивление, водитель.
— На вывоз, запрещенного, есть, что-нибудь?
— Наркотики, оружие?
— Не только. Товары, что подпадают под лицензию.
— Смеетесь? — хлопнул себя по карманам, и, глядя в салон, рассмеялся водитель, — Зачем? Мы же на ввоз. Мы рынок наполняем, а не наоборот!
— В Лужники?
— Нет, у них свое. Вьетнамский оптовый торговый центр.
— Хороший?
— Да весь рынок наш — оттуда.
— Я видел. А что за товар?
— Поначалу — одежду возили. Теперь, уже — все. Электроника тоже…
— А нам бы договориться? Телевизор мне нужен, маленький …
— Ну, а чего бы — договоримся... — помялся водитель, — Но только, поймите, — за деньги. Со скидкой, конечно, но... Мы ведь не нарушаем и ничего вам платить не должны. Мы ввозим.
— Ну, потом! — согласился инспектор, отдал документы, — Подумаю…
«А если бы Виталик…» — прикинул он на своем месте друга. Легко, не думая, Славик говорил с ним показушно. На самом деле, — думал. Виталик побуждал к мозгам серьезно относиться. «Устроены мы, — стал по-другому Славик размышлять, — не так... Неумно! Отсюда, — ничего. Оттуда, — все вези, что сможешь закупить! С той стороны и пост, — обычный пост ГАИ. Лицензия им — на фиг! Нет там запретов, никаких, на вывоз. С таких оборотов? Глупо!».
«Икарусы» — под завязку набитые, — «Чемоданы», — как их называли в народе, катали без устали, как человек, трудящийся во благо близких. Вся страна, и живущие в ней иностранцы, крутились как белки, искали работы и денег. И оборота деньгам.
Но «Чемоданы» — они челноки, у них — ввоз. И денег они на границе не платят.
«Неразумно!» — раздумывал Славик. Смутно. Вопрос был мутным... Пока не понять…
Но мысли ложились штрихами, пока непонятными, свежими, в дополнение к новой картине жизни… «Ведь он же, Виталик, — глядя вслед уходящему вдаль «Икарусу», думал Славик, — тоже мне ничего не должен. А платит! А почему? Он умный, и зря не платил бы…»
«Шальной урожай собирает Виталик. И в хитрую дырку выносит. И платит тому, кто стоит возле этой дырки. А вот «Чемоданы» — какой урожай собирают они! Ну, а я, где стою?» — думал Славик.
Обидеть хотел, или так, посмеялся Виталик, однако, «Психолог», — он брякнул не зря. Возбудил…
***
«И больше нет ничего — все находится в нас!» — песня Виктора Цоя, которой Иван Сергеевич, целиком никогда не слышал, звучала в душе лейтмотивом. Дети и молодежь от нее, и от Цоя вообще, балдели, и слышать его приходилось часто.
«Перемен. Мы ждем перемен!» — как было не слышать бывшего кочегара? Окончательно и безнадежно, у всех на глазах, продолжал разрушаться старый, худой, может быть, но привычный, мир. Ничего не осталось в хозяйстве. Техника не на ходу, площади без посевов. И опустевшие, как в войну, изваяния — боксы, ангары, служебные помещения. Все, что осталось Сергеевичу, — руководителю этих руин. И картина полная.
