Александр Лавров - Дело третье: С поличным
Знаменский. И это тоже. Как работать, если я для него — враг? И главное, мгновенно рождается обобщение: «Ага, все вы сволочи, вам за это деньги платят!»
Томин (фыркает). Приближаемся к твоему любимому тезису: «Следствие — это не только… но и…» А значит, подследственный должен уходить с просветленной душой и с верой в благородство слуг закона!
Знаменский. Зачем так трескуче? Но… пусть он думает о нас с тобой хоть немного иначе, чем раньше. Ты не против?
Томин (колюче). В принципе — совершенно за. В конкретном случае — позволь посмеяться. Твой Силин — не объект для перевоспитания. Знаешь, что это за фрукт?
Знаменский (осторожно). А ты уже знаешь?
Томин. Да. Я только что разговаривал с колонией — пошел по стопам Зинаиды. Силин сел за драку с телесными повреждениями, хулиганство и сопротивление власти. В колонии сошелся с отпетыми рецидивистами, кого-то изувечил, и ему добавили срок. Ничего портретик?
Кибрит вздыхает, с сожалением поглядывает на Знаменского, собирает чашки. Уходит.
Томин. Материалы из колонии обещали сегодня выслать. Получим завтра к вечеру.
Знаменский (некоторое время сидит молча, подпершись кулаком). Но ведь ждала его эта женщина в Днепропетровске. Значит, и он кому-то дорог… (Пауза.) Пошли, Саша, спать…
Томин. Не могу. Надо по меховщикам полазить — пока не прошел слух, что шубки застряли. Кто придумал их украсть, наверняка подготовил рынок сбыта.
Знаменский. Резонно…
Возвращается Кибрит с чистыми чашками, ставит их в шкаф. Следом в комнату заглядывает секретарша, она держит несколько фотографий.
Секретарша. Зинаида Яновна! Вам просили передать. Осторожно, еще влажные.
Кибрит. Спасибо, Танюша. (Берет фотографии.)
Секретарша уходит.
Кибрит (Знаменскому). Следы твоего любимого «москвича».
Знаменский (оживляясь). Ага! Поглядим…
Он раскладывает фотографии на столе, и все трое склоняются над ними.
Знаменский. Сдается мне, что Силин прибыл на склад именно этим видом транспорта. Просто так на этот пустырь приезжать никому не нужно.
Томин. Человек мог элементарно ошибиться. Заехал, смотрит — не туда. Повернул обратно.
Кибрит (осторожно прикасаясь к одной из фотографий мизинцем). Тут машина остановилась. Кто-то вышел и переминался с ноги на ногу.
Томин и Знаменский придвигаются поближе.
Томин. Следочки изящные. Ничего похожего на силинские бутсы.
Знаменский. Но зато я вижу, что вот здесь расстояние от стоящей машины до шлака такое, что рослый человек мог шагнуть прямо из машины на шлак.
Кибрит. А на нем следов не остается. Силин, пожалуй, мог.
Знаменский (к Кибрит). У протекторов шин есть какая-то индивидуальность?
Кибрит. У всего есть индивидуальность, Пал Палыч. Трещинки, ссадины. Но не станешь обходить гаражи с микроскопом и осматривать все шины подряд… Дадите машину — скажу, та ли.
Томин (по своему обыкновению поддразнивает Кибрит). Небогато у тебя сегодня. А что в отношении владельца изящной обуви? Я не говорю — адрес, но хоть год рождения, например. Или: холост, женат. Неужели не можешь?
Кибрит. Томин, поосторожнее! Я тебе еще пригожусь.
Знаменский (улыбаясь). Ну, чувствую, пора расходиться.
Знаменский и Кибрит наводят порядок в кабинете.
Кибрит. Пал Палыч, есть просьба: пусть Силин завяжет несколько узелков.
Томин. Он их уже завязал.
Знаменский. Зачем тебе?
Кибрит. Когда человек завязывает узел, — Томин, это я тебя просвещаю…
Томин. Большое мерси.
Кибрит.…то узел с точки зрения криминалиста нередко индивидуален, почти как почерк. Хочу сравнить те, что он завяжет сейчас, с узлом, который был на мешке с шубами.
Томин. Когда ты с ним встречаешься?
Знаменский. Завтра с самого утра.
Томин. Надеюсь, допрос пройдет в теплой, дружеской атмосфере.
Сцена третья
Следственный кабинет в тюрьме. Знаменский и Силин. Знаменский упорно держится ровного доброжелательного тона. Силин одновременно и усталый и взвинченный, часто срывается на крик.
Силин. Я с вашим братом говорить не нуждаюсь! Посадили — все! Спасибо!
Знаменский. Уймитесь, Силин. Второй час кричите.
Силин. Да об чем еще говорить? Чего надо, я рассказал. Все откровенно.
Знаменский. А что вы такого рассказали? Что залезли ночью на склад? Что взяли три каракулевые шубы? Что оборвали провода сигнализации? В самом деле, редкая откровенность! Если б не признались, я бы ни в жизнь не догадался!
Силин (со злобой). Веселый вы человек, гражданин следователь!
Знаменский. Работа такая… смешная. Вот, скажем, вы. Только-только освободились, знали, что ждет женщина. Нет, двинули в Москву, где у вас ни кола ни двора. Через неделю пробрались в хорошо охраняемый склад. Говорите, в одиночку. Смешно? Смешно. Кто тогда задвижку подпилил? Кто вам рассказал, где проходит сигнализация и где шубы лежат?
Силин. А тут будет один ответ: катитесь вы… и так далее! Ясно?
Знаменский (отмахиваясь). Ясно, ясно… Меня, собственно, не столько занимает ваша кража, сколько ваша жизнь…
Силин (прерывает). Поговорим о жизни, потом десять лет в зубы — и езжай, Силин, лес рубить? Нет уж! Моя жизнь — она моя, вы в нее не суйтесь!
Знаменский. Придется соваться, Силин. Придется. Рассказывали бы вы сами, что да как. Лучше будет.
Силин. А не расскажу — хуже будет? Да? А что будет хуже? Свой срок так и так получу. Хоть буду вам руки лизать, хоть матом обложу — все одинаково.
Знаменский. Не совсем одинаково, Силин. Чистосердечное признание суд очень учитывает. Сами знаете.
Силин. Что я знаю? Что знаю?! (На него снова накатывает блатной гонор.) Ты меня не доводи, а то я такой… В темный подъезд заходить будешь — бога вспомни… Дети есть — пусть дома сидят… Ты понял, ты? (Угрожающе надвигается на Знаменского.)
Знаменский (ласково). Нервы у вас, Силин, ни к черту. Жалко смотреть.
Силин (вдруг обидясь). А ты меня не жалей! Пожалел волк кобылу… Ты чего ко мне привязался, чего добиваешься?!
Знаменский. Справедливости, Силин.
Силин. Че-во?
Знаменский. Простой справедливости. Человек должен отвечать за то, что он сделал. Тогда справедливо. А за других он отвечать не должен.
Силин. Ха! Насчет справедливости я ученый. Крепко! Справедливость… (Колеблясь, смотрит на Знаменского. Наконец желание высказаться берет верх над недоверием.) Сказать, как я срок схватил?
Знаменский. Я знаю, что была драка в нетрезвом виде.
Силин. Это по бумажке. А по жизни? По правде?
Знаменский. Расскажите, Силин.
Силин. В нетрезвом виде… Я со свадьбы ехал. Сижу в электричке… Нормальный человек может со свадьбы — в трезвом виде?
Знаменский. Трудно, конечно.
Силин. Во! Значит, я пьяный — законно. Еду домой, никого не трогаю. Бац — контролер. «Ваш билет». А я брал, знаю, что брал! Его же потом нашли, если хотите знать! Понятно?
Знаменский. Не совсем.
Силин. Как же непонятно — я ищу, куда дел, а он ко мне вяжется: «Гражданин, сойдемте». Я его отодвинул, он за свисток… Ладно, думаю. Сошли… Ищу билет, чтобы он отцепился… Пристал как банный лист!
Знаменский. Так и не нашли?
Силин. Найдешь тут, когда он на рукаве висит: «Пошли, говорит, в милицию!» А чего я в той милиции не видал? Ни за что драку мне припаяли. Да рази я его бил?! Всего-то стряхнул с руки, чтоб не мешался.
Знаменский. Но он ведь пострадал.
Силин. А тогда не вяжись к человеку, коли такой ветхий!
Знаменский. А дальше?
Силин. Дальше — суд. Красота! Я толкую — билет же был! В отделении, когда карманы выворачивали, его же нашли! А она мне — судья: «Кому, говорит, теперь нужен ваш билет?» Это, по-вашему справедливо?! «Вы, говорит, билет на проезд покупали, а не хулиганить». А?! В гробу я видел такую справедливость!..
Знаменский. Но вы же взрослый человек. Я понимаю, билет нашелся. Понимаю, что обидно. Но вот хоть этот контролер. Ведь у него такая должность. Что с ним было?
Силин. Чего-то там себе отбил.
Знаменский. Ив колонии опять драка с телесными повреждениями. Или тоже хлюпик под горячую руку попался?
