Сергей Наумов - Искатель. 1981. Выпуск №1
За неделю интенсивных тренировок бойцы осунулись, внешне подобрались, посуровели.
Прошла еще неделя. Эфир молчал. Седой вернулся из штаба серьезный, сосредоточенный, собрал группу и кратко изложил суть задания. Взорвать бензохранилище. Любым способом. Пока жив хоть один из группы, он должен думать только об этом.
Ночью люди Седого выехали на прифронтовой аэродром. Чтобы сэкономить силы и время, Седой решил лететь до самой линии фронта сколько возможно. Воздух спасал и от замаскированных вражеских глаз.
* * *Седого клонило ко сну. Ровный гул моторов действовал как снотворное. Сколько помнил себя, ему всегда в самолете хотелось спать. Капитан взглянул в иллюминатор. На ночной земле вспыхивали редкие огоньки жизни.
Операция закодирована как «Кедр». Для всех он Седой, командир. Его приказ — закон. Из двенадцати он знает четверых: старшину Арабаджева, радиста и минера Николая Присуху, сержанта Синёва и подрывника Франтишека Печека.
С Николом Арабаджевым судьба свела еще в сорок втором. Их группу из шести человек десантировали с катера на крымское побережье для выполнения редкостного по отчаянности задания — уничтожения гигантского орудия, обстреливавшего осажденный Севастополь.
С тех пор старшина отвоевал два года по тылам без единой царапины, словно заговоренный.
Сержанта Присуху Седой знал, что называется, с пеленок — он взял его прямо из школы подрывников и ни разу не пожалел о сделанном.
Остальные — участники последнего рейда в Польше. Очень разные эти двое. Синёв неразговорчив, угрюмоват, в широких, налитых силой плечах таится спокойная, тяжелая мощь. Чех Франтишек улыбчив, хрупок, любит шутку — открытая душа. Франтишек из эмигрантов. Отец, в прошлом известный всей Европе врач-окулист, не смог жить в оккупированной Чехословакии.
Седой откинулся к холодной плоскости и чуть повернул голову влево.
«Крепкие нервы у парня», — с уважением подумал капитан.
На металлической скамье, привалившись к стенке, спал чернобородый загорелый Мирчо Джанич — чемпион по дзю-до Народной армии. Спал, словно у себя дома, сладко посапывая и чему-то улыбаясь во сне. Его товарищ Данило Гайда с удивлением и завистью смотрел на разведчика, нервно покуривая.
Мирчо и Данило не знали, чьими стараниями они оказались за линией фронта.
В штабе фронта с самого начала дело всем казалось простым. Ну, подумаешь, сжечь склад с горючим. Сколько их взлетело на воздух за годы войны!
Готовилось наступление в Югославии. Склад питал горючим немецкие танковые корпуса и авиацию, базирующуюся на сербских и словенских аэродромах. Немцы развозили горючее ночью, строго соблюдая светомаскировку. Никто не знал даже приблизительно, где находится этот злополучный склад. Сведения, полученные из разведывательного центра Народной армии, были разноречивы и содержали скудную информацию: «в южных районах Сербии», «северо-западнее города», «наблюдатели засекли колонну автоцистерн в районе»...
Немцы явно хитрили, делая ложные ходы. Они прекрасно понимали, какую роль играет спрятанный среди гор склад после потери румынских нефтеперерабатывающих заводов. Вместе с потерей горючего они утратили бы маневр.
Была создана группа «Кедр» взамен невернувшихся. Седого торопили с подготовкой группы. Тогда-то и возникли двое из Народной армии. Капитан не хотел блуждать в потемках на незнакомой территории.
* * *Маршрут «Кедра» пересекал фронт армейской группы «Сербия», все ее три пояса обороны и затем ее тылы. Дальше была благословенная земля Сербии, где гарнизоны в городках были венгерскими, села же в лучшем случае охранялись четниками.
Разведка ночным боем силами батальона на участке, где группа Седого переходила фронт, отвлекла, дезориентировала немцев, и «Кедр» благополучно проскользнул мимо сторожевого охранения, скрылся в лесу.
Нужно было пройти чисто. В этом заключалась главная трудность. Мог ведь просто встретиться случайный немец. Его пришлось бы ликвидировать и тем самым наследить.
Седой вел группу змейкой, обходя большие скопления войск, замирая днем и неслышно передвигаясь ночью. Опыта в таких делах ему было не занимать, но еще надеялся и на удачу. И она не оставила его, человека, воевавшего с первого дня войны.
Группа прошла все три пояса обороны немцев, миновала тылы и вырвалась на просторы осенней Сербии.
Они шли по пустынным межгорьям Восточно-Сербских гор, обходя села и хутора. Война отодвинулась, стала далекой. Им стало казаться, что так было всегда — тишина гор, хрустально-чистый воздух, журчание ручьев, пение птиц.
Ночью в горах было холодно, но они не разводили костров, пока не наткнулись на небольшую пещерку. Там огонь горел всю ночь, и они хорошенько выспались.
Истекло несколько дней, пока группа приблизилась к желаемому квадрату. Последний переход был длинным, и разведчики устали.
Седой уже подумывал о привале, присматривал место. И вдруг дом. Он стоял на холме и притягивал как магнит.
— Что скажешь, Мирчо?
— У нас есть такие хутора. Дом с пристройками и сарай. Бывает еще амбар, ну и всякие там погреба, хранилища. Здесь должна жить большая семья...
— Хижина на семи ветрах, — буркнул Арабаджев, — никак там архангелы живут.
— Может быть, он пустой? — сделал предположение Присуха.
— Нет, — сказал Седой, опуская бинокль, — дом жилой, а хозяин смотрит из-за занавески...
— Неужели видели, товарищ капитан? — удивился Присуха.
— Предполагаю. Занавески задернуты, на срубе колодца ведро — недавно брали воду. Ну а на крыше ведь, кажется, стоит аист...
— И правда...
— Я посмотрю, — предложил Джанич.
Седой кивнул. Серб умел стать невидимкой, когда следовало приблизиться к чему-нибудь неизвестному.
Как и предполагал Седой, хозяин оказался дома. Высокий худой словенец мял в руках неизвестно откуда взявшуюся газету и заискивающе смотрел на разведчиков.
— Спроси его, Мирчо, есть ли в округе немцы, а если есть, то где и много ли... Заметь, немцы, а не венгры...
Джанич вынул из рук хозяина дома газету, силой посадил его на лавку, тихо и строго спросил:
— Как зовут?
— Милан, — невнятно пробормотал тот. — Милан Стуковский...
Джанич проследил за взглядом Милана. Хозяин смотрел в пол.
— Где семья?
Стуковский вдруг сжался и жалобно взглянул на разведчика.
— Немцы, что ли, убили? — спросил Джанич.
— Нет. Ушли... — опять невнятно пробормотал Стуковский.
— А ты что же?
— Дом...
— Ясно... Дом побоялся оставить. А где же другие люди с хутора?
— Ушли...
— Немцы рядом есть?
— Нет.
Милан смотрел мимо Джанича. Чуть выше и в сторону. Лицо его казалось бледным.
Одет Стуковский был хорошо, в добротную кожаную куртку, яловые сапоги. Весь внешний вид его говорил о достатке.
«Может быть, не успел переодеться? — подумалось Седому. — Поздно нас обнаружил».
Он не верил Стуковскому. Дом на горе — прекрасный наблюдательный пункт на все четыре стороны. Настораживало отсутствие людей. Мертвая зона. И один дом, один человек. Живет, словно и войны нет.
Долгинцов приказал тщательно обыскать дом и сараюшку.
Телефон обнаружил Гайда. В подполье, в стене, оказалась ниша, искусно замаскированная фанерой.
Стуковского спустили в подпол и показали находку. Он весь обмяк и рухнул на колени.
Допрос повел Джанич.
— Кличка?
— Отшельник.
— С кем связь, конкретно фамилию, должность...
— Оберштурмбаннфюрер Гельмут Хёниш, комендант, все немцы, что в округе, под его командованием.
Это был уже мертвый человек. Чрезвычайная бледность покрывала его лицо, ввалившиеся глаза закрыты, их бил нервный тик. Отвечал он громко, монотонно, словно читал давно заученную молитву.
— Что ты должен сообщать им по телефону?
— Ваше появление, количество людей, вооружение, приметы.
— И что же? Были русские?
— Были... — прошептал Стуковский.
Гайда переводил Седому допрос. Капитан вздрогнул.
— Сколько?! — крикнул он. — Сколько их было?
Стуковский бормотал что-то несвязное, переходил на шепот. Казалось, что он вот-вот потеряет сознание.
— Он говорит, товарищ капитан, что русские были трижды... три группы, и он обо всех сообщил немцам...
Вот почему молчал эфир. Они приходили сюда обогреться, может быть, поесть горячего, отдохнуть перед дальним и трудным поиском. Узнать от этого человека о дислокации немцев. А он хладнокровно звонил в гитлеровский штаб и сообщал даже приметы разведчиков.
Он и встречал их, наверное, в холщовой поддеве и в лаптях. Бедняк, оставшийся сторожить кулацкий дом, вот за кого он себя выдавал. А сейчас не успел навести маскарад.
У Седого было такое чувство, словно ему жгли руки. Они тянулись к пистолету. Ему хотелось самому всадить в эту мразь все девять пуль именного вальтера.
