Андрей Кивинов - Танцы на льду
– А сейчас его отпускать?
– Ну, разумеется. Держать его в камере, пока ты будешь копать, не имеем права. По закону.
Если бы вы видели сейчас мое лицо, то поняли бы – я слегка ошарашен. На лекциях по криминалистике я видел себя суперсыщиком, преследующим коварного маньяка, представлял себя Шараповым в логове бандитов или Джеймсом Бондом в обществе фотомодельки. А тут такой облом. Ни Бонда, ни модельки… Какой-то Блюминг, какое-то стекло. И ни на грамм романтики.
– И вот еще что, погоди-ка минутку. – Михалыч открыл сейф. – У тебя своих «людейnote 2» пока нет, поэтому я передам тебе на связь кое-кого из наших.
Он порылся в многочисленных папках и достал листочек с данными, затем переписал их на маленькую бумажку и протянул мне.
– Вот, запомни. Это «человек» твоего тезки Юрки Маркова, уволенного этим летом. Жалко, хороший был опер, пил, правда, много. На чем и погорел. Ну, это к теме не относится. Позвони человеку, договорись о встрече, побазарь, озадачь. Короче, войди в контакт. Может, что-нибудь полезное и принесет. Без своих «людей» работать очень тяжело, учти.
Я беру бумажку. Преображенский Александр Александрович. Телефон.
– Преображенский – это псевдоним?
Михалыч растерянно глядит на меня и пожимает плечами.
– Черт его знает, я не помню. Да ты по фамилии не обращайся. Спроси Сан Саныча. Мы все его так звали.
По последней реплике я понимаю, что конспирация в нашем отделе поставлена на профессиональный уровень.
Я покидаю Сергея Михайловича и иду в дежурку, где тоскует в ожидании своей участи гражданин Блюминг. По кисло-недовольному выражению его ушибленного лица я делаю аналитический вывод, что он очень расстроен непонятной задержкой в милиции. Я ему сочувствую, понимая, что во всем виноват этот идиотский гололед. Я сам сегодня дважды плясал на замерзшей луже, пытаясь устоять на непослушных ножках. Устоял.
– Аркадий Андреевич, пройдемте. – Я кивком зову Блюминга в свой кабинет.
– Господи, ну что еще за чепуха, я опаздываю, – ворчит Блюминг и, потирая разбитый о витрину лоб, идет за мной.
– Я вас долго не задержу, – успокаиваю я его, лихорадочно соображая, что б такое ему нагрузить для придания нашей беседе более-менее здравого смысла.
– Присаживайтесь. – Я кладу перед собой остатки материала и сурово, по-чекистски смотрю на Блюминга.
– Все бы ничего, Аркадий Андреевич, и на первый взгляд никаких претензий к вам возникнуть вроде бы не может, но…
Жалко, вы не слышите. Коварное словечко «но» произнесено мною с ярко выраженным акцентом, заработанным при просмотре полицейских сериалов. С чувством, наполненным святой правотой своего дела и полным торжеством над противником. И само собой, в самый неожиданный для противника момент.
Блюминг убирает руку от лба и, кажется, хочет открыть ротик. Однако слова ему не давали.
– Вот тут объяснения некого господина Касторкина, который утверждает, что вы специально, в пьяном виде и из хулиганских побуждений ударили кулаком по стеклу. То есть совершили преступление.
Вы уже, наверное, поняли, что господин Касторкин и чудовище из озера Лох-Несс примерно равны по вероятности своего существования.
То, что вы не слышите мой голос, это еще полбеды. Вторая половина беды в том, что вы не видите моего собеседника. А передавать состояние его лица так же несерьезно, как объяснять на словах содержание картины Шишкина «Русский лес».
Отмечу вскользь, что без изменений остался только «фонарь» на его лбу, да и то, кажется, он тоже приобрел форму знака вопроса.
– Ка-какой Касторкин?!
– Иван Сергеевич, обычный, честный, порядочный гражданин, не оставшийся в стороне, как некоторые другие, а давший правдивые показания в отношении вас и стекла. Вот так. И куда прикажете мне деваться? Выкинуть его объяснение в корзину?
(В принципе, конечно, можно, половина материала уже в ней, но чтобы выкинуть, его надо сначала написать.)
– Вы что, серьезно, молодой человек? Какое преступление? Абсурд полный… Где этот ваш Касторкин? Он, наверное, сам кривой в дупель был, раз такое говорит.
– Он абсолютно незаинтересованный свидетель, к тому же непьющий. Имел при себе справку. Так что ваше дело не так уж и благополучно, Аркадий Андреевич. Итак?
Блюминг пытается жестами изобразить состояние своей души, но азбукой для немых он владеет слабовато, поэтому получается неубедительно. У бандитов и то понятнее.
Поскольку я еще неопытен, меня также начинает подводить словарный запас, и я перехожу к другой теме.
– Чем занимается ваше предприятие?
– Пых-мых-дых-оп…
– Не понял. По-русски будьте любезны, не надо здесь жаргоном сыпать.
– Я, кажется, догадываюсь… Сколько?
– Чего сколько?
– Ну-у-у…
Пальчик трется о пальчик.
«Дать бы вам в рожу за такие жесты, гражданин Блюминг», – говорит мой внутренний голос. Но вслух я предупредительно-спокоен:
– Перестаньте, Аркадий Андреевич, оставьте себе на адвоката. Мы не продаемся!!!
Реплика произносится величественно, хотя я и сижу. Очень неудобный стол.
– Так чем занимается ваше предприятие?
– Господи, Боже мой… Мы закупаем сырье за рубежом для производства самых необходимых стране лекарств и поставляем его на фармацевтические заводы. Мы за здоровое будущее нашей великой страны!
Блюминг тоже не встает.
– Вы что, кандидат в депутаты?
– Нет.
– Тогда не агитируйте. С кем вы живете?
– А это-то тут при чем?
Во дурик, как же я буду на тебя копать, не зная исходных моментов?
– В деле должно учитываться все вплоть до вашей сексуальной ориентации. Установка Генеральной прокуратуры. Так что извольте.
Блюминг окончательно подавлен. Еще бы. Тактику проведения допроса я сдал на пятерку. Могу диплом показать.
Аркадий Андреевич склоняет голову и начинает бормотание:
– Я живу с женой и дочкой.
– Машину имеем?
– Да, «Вольво».
– Номер помним?
– Конечно.
– Давайте.
Блюминг дает.
В последующие пять минут он отдает все, начиная со сведений о зарплате жены и заканчивая родословной своего ротвейлера. Насколько искренне – покажет время.
Когда я получаю некоторую базу для рытья, то удовлетворенно киваю.
– Хорошо, время дорого, а в стране разгул. Будем заканчивать. Ваше последнее слово.
– Где ваш начальник?
– По коридору вторая дверь.
«Беги, беги, жалуйся. Михалыч тебе быстренько разъяснит права и обязанности».
– Значит, вы настаиваете, что упали нечаянно?
– Знаете что, молодой человек?..
– Не знаю и знать не хочу. Нет так нет. Смотрите, вас за язык никто не тянул.
Я указываю на дверь. Блюминг растворяется не простившись.
Отличненько! Что там дальше Михалыч говорил-то? Ага, протокол надо бы переписать. Это без проблем. Две остановки до универмага. Заодно, кстати, посмотрим, чем торгуют на моей территории.
Заяву с директора универмага я взял достаточно быстро и профессионально. «В городе беспредел, поймите нас правильно, обязаны реагировать». – «Конечно, конечно, понимаю…» Хотя поначалу у директора был такой вид, будто я снял перед ним штаны. Справка о стоимости стекла ложится рядом с заявой. Стеклышко дорогое – двести тонн плюс установка.
Сейчас я стою перед сверкающим никелированными рейками и стеклом отделом импортной галантереи. К отделу приставлена не менее яркая продавщица по имени Леночка, которая является почетным свидетелем падения гражданина Блюминга.
Стекло уже заменили на новое, лужу присыпали песочком, хотя местами коварный лед поддает признаки существования.
Импортная галантерея явно разнится ассортиментом, ценами и качеством товаров с остальными отделами. Именно этим я объясняю, что такой состоятельный человек, как Блюминг, покупал галстук именно здесь, а не в специализированном элитном магазине одежды.
– Леночка, неужели от него не пахло алкоголем? Экспертиза показала, что у него в крови была смертельная доза спиртного. В хламину, короче.
– От него пахло туалетной водой «Пако рабанне». У нас есть такая. Не хотите, кстати? Настоящая Франция.
– Спасибо, я на службе, да и вообще не пью. И вы уверены, что он сам упал?
– Конечно, там уже человек пять падали. Песком присыпали после этого товарища.
Я барабаню авторучкой по стеклянному прилавку и пытаюсь сформулировать следующий наводящий вопрос. Процессу явно мешает мини-юбка продавщицы. Отвлекает. А нас учили – нельзя отвлекаться, надо думать о главном. О службе. А не о бабах. Пока не очень получается. Практики маловато.
– Скажите, Елена, он не пытался скрыться? Или, может, ругался по-флотски?
Елена охотно отвечает на все вопросы – до моего появления она явно скучала в своем элитном отделе, не зная, как прибить время.
– Кажется, он сказал «Фу, черт». И никуда не убегал. Ни он, ни его дама.
– Я не ослышался? С ним была дама?
