Сергей Бетев - Без права на поражение (сборник)
Пригрозите, пожалуйста, властью! Ихнее ли это дело?
— Школьники пусть сидят, остальных спать пошлите,— посоветовал Суетин.
— Можно, значит?
— А что особенного?
— Слава богу, греха меньше...
...Когда высокий, крупный Суетин поднялся из-за стола и подошел к краю небольшой
сцены, заняв добрую половину рампы, зал, казалось, перестал дышать,
— Так вот, товарищи...— Он заложил руки за спину и на мгновение задумался.— Возле
вашего поселка убит человек... Давно убит, только нашли на днях. И мы решили с вами
посоветоваться. Искать преступника надо вместе...
Дмитрий Николаевич рассказал о том, как был обнаружен убитый, назвал его фамилию,
упомянул о хромоте. Не забыл и о пропавшем сапоге.
Зал напряженно молчал.
— Как произошло убийство?..— Дмитрий Николаевич прошелся по сцене.— Предполагать
можно все, Крупную ссору, скажем... Не исключен и несчастный случай на узкоколейке или
проселке, по которому ходят автомашины. Мы знаем примеры, когда, боясь ответственности,
виновные старались замести следы, даже прятали погибших. Но, товарищи, редкое
происшествие проходит незаметным. Человек-то убит рядом с людским жильем. И по
внешности своей он на отличку: хромой. Неужели никто не видел такого?..
Вопрос надолго повис в тишине.
— Не узнаю вас, товарищи! — вдруг встал и возбужденно заговорил Румянцев.— Просто
удивляюсь! Всех я вас знаю во как! — И он вытянул вперед ладонь.— Могу без промашки
сказать, что каждой из хозяек известно, что у другой дома к обеду сварено. А человека
пришлого, да еще хромого, не припомнить — такого быть не может!..
Ему ответили редкими смешками,
Суетин тоже улыбнулся:
— Слышите, что о вас начальник говорит?
— Хромого видели! — несмело донеслось из середины зала.
— Когда?! — ухватился Суетин. Он заметил, как Моисеенко, сидевший за столом, взялся
за карандаш и открыл блокнот. Но зал враз загудел, и Суетину пришлось крикнуть:— Говорите
громче! И смелее...
Со скамьи поднялась маленькая женщина, повязанная платком. Она смущенно
оглядывалась
— Вы не стесняйтесь,— подбадривал ее Суетин.
— Так про это все должны знать,— решилась она наконец, и зал снова утопил ее голос в
своем шуме.— Осенью приезжали в поселок машины с зерном, откуда, не спрашивала... Мы для
птицы брали зерно-то. Тогда и видела хромого...
— И вправду приезжали! — ахнула какая-то еще.
Дальше уже ничего нельзя было расслышать. Румянцев изо всех сил колотил карандашом
по графину. Суетин поднял руки, призывая к тишине. Когда поутихли, спросил:
— В прошлую осень приезжали, что ли?
— Перед самым снегом.
— И в позапрошлую — тоже! — крикнул кто-то.
— А когда видели хромого?
И шум сразу стих. Растерянно молчала и женщина, сиротливо стоящая посреди зала.
— Что же вы не говорите? — снова обратился к ней Суетин.
— Смешалась я вовсе...
И села. Но Дмитрий Николаевич поднял ее вопросом:
— Как был одет хромой?
— Не припомню. А тот, который ругался шибко и про деньги поминал, смахивал на
цыгана: лицом черный да корявый. Одет в сапоги и бушлат, как из солдат пришел...
— Который из них хромал?
— Смешалась я... Но один хромал, не вру,
— Так они возле железной дороги дрались! — вдруг радостно зазвенел мальчишеский
голос.— Петька! Петька! Помнишь, мы из школы шли, а они пластаются. Один еще бежал к
железной дороге и хромал. А мы — обратно...
— Мальчик, подойди поближе,— попросил его Суетин.
Мальчишку и его приятеля услужливо вытолкали к сцене, но больше от них ничего не
добились.
— Так они же испугались, сказывают,— заговорил мужчина из первого ряда.—Убежали, и
все. Когда им глядеть?..
— Чего ты их обсекаешь?— тотчас упрекнула его соседка по скамье, как потом
выяснилось, путеобходчица.— Я сама против того места на железной дороге кровь. видела.
Прошлой осенью. Правильно говорят ребята.
Моисеенко, не поднимая головы от блокнота, строчил карандашом. Суетин, спустившись
со сцены, пытался в ворохе отрывистых свидетельств найти какую-то нить.
Вдруг громко хлопнула входная дверь, и вбежавший в зал парень заговорил от порога:
— Домой бегал за сапогом, товарищ следователь! В позапрошлую весну работал возле тех
карьеров. И ножом бульдозера зацепил! — Он поднял над головой сапог.— Совсем добрый,
только один. На всякий случай прихватил. Может, тот самый...
— Иди сюда, чего боишься,— позвал его Суетин, И, осмотрев сапог, повернулся к залу:—
Видите? Вполне возможно, что это сапог убитого.
— Ага! — захохотал какой-то пьяный верзила.— Попал Золотов! Не ты ли убил?!
— Чего? — ощетинился на обидчика парень и взглянул на Суетина.
— Не обращай внимания,— успокоил его Дмитрий Николаевич и, всмотревшись в зал,
узнал неумного шутника. Тут же приструнил его:— А тебе, Печеркин, я могу пятнадцать суток
выписать, если попросишь. Ты еще за старое не рассчитался. Понял?
— Ему надо! Давно просит,— сразу отозвалось несколько голосов.
— Ну, это мы после собрания решим...— И вернулся к разговору с Золотовым.— В
позапрошлую весну нашел, говоришь? Не перепутал?
— Нет, товарищ следователь.
— Да...— Суетин потер подбородок, а потом улыбнулся и попросил:— Подаришь нам
сапог-то, не жалко?
— Какой вопрос! Для того и принес. Куда он мне? Попеременке на обеих ногах носить, что
ли? А вам, может, сгодится.
— Проверим и обязательно сообщим вам, товарищи.
...Вышли из клуба поздно.
— А что думает оперуполномоченный сейчас? — поинтересовался Суетин.
— Хорошо, что поговорили. Здорово! — признался возбужденный Моисеенко.— Но
голова-то какая! — И, показав, какая у него голова, заразмышлял:—А сапог-то занятный...
Только давнишний больно...
— Дмитрий Николаевич! — послышался голос Румянцева.— Извините! Понимаем, что
умаяли вас, но дело неотложное есть. Обязательно надо поговорить с прокурором, по душе
решить... Сами же сказали, что после собрания решим.
— Что стряслось?
— Да все про нашего дурака, Надо как-то по-доброму кончить с этой канителью...
Повернули обратно.
— Вы же видите, какой он? — не мог удержаться от укора Суетин.— Ему бы по-умному-то
хвост прижать и одной ноздрей дышать, а он...
— Так ведь оттого и заливается горькой, проклятый, что вконец потерялся: шутка ли,
тюрьмой грозят!..
— Ладно,— махнул рукой Суетин.
Вошли к заведующему клубом н увидели в его комнатке Печеркина, притихшего и
протрезвевшего. Месяц назад Печеркин, напившись на чьих-то именинах, рассорился дома с
женой, сшиб на кухне примус. Начался пожар, едва не кончившийся бедой и для соседей. В
милицию поступило заявление, и Печеркина решили привлечь к уголовной ответственности за
хулиганство.
Однако начальник участка Румянцев и мастер, учитывая, что пожар никому не нанес
ущерба, кроме самих Печеркиных, и, принимая во внимание, что Печеркин много лет
добросовестно трудился на участке, просили прокуратуру ограничиться в отношении его
административным наказанием.
— Защищаете, значит, хулигана? — войдя в комнату, сразу ко всем обратился Суетин.
— Что вы, Дмитрий Николаевич! Дурак он, а не хулиган. Мы ему сами шкуру спустим.
Штрафуйте как хотите, на здоровье! А если посадят, дети-то?.. Их же двое. Он уж сам весь
исказнился. Виноват, конечно...
Дмитрий Николаевич да и работники милиции всегда прислушивались к Румянцеву.
Старый коммунист, требовательный к людям и непримиримый ко всякой несправедливости, он
мог просить только в том случае, когда не сомневался в правильности своей просьбы.
Суетин видел и подавленного Печеркина, его большие грубые руки, привыкшие к
каждодневной тяжелой работе, и невольно посочувствовал ему.
— Один я этого решить не могу,— ответил Румянцеву.— Порядок вы знаете. Соберите
собрание специальное, вышлите решение в прокуратуру. А я обещаю поддержать, Что с вами
делать, с такими жалостливыми!..
— Завтра же! — обрадовались все.— Спасибо! Все будет как полагается. А ему зарубку
сделаем надолго...
— Ну, все?
— Спасибо, Дмитрий Николаевич. Когда отъехали от клуба, Суетин напомнил Моисеенко:
— Занятный, говоришь, сапог-то?
