Энн Перри - Реквием в Брансвик-гарденс
– Если угодно.
Женщина очевидным образом приготовилась отвечать, причем весьма и весьма разумно, но руки ее слегка подрагивали. Она не отводила от Томаса своих потрясающих глаз.
– Мой муж рано позавтракал, как часто делает, когда занят работой, – начала она рассказывать. – Полагаю, что Юнити – мисс Беллвуд – поступила аналогичным образом. Я не видела ее за столом, однако такое уже случалось. Все остальные ели в обычное время, и не помню, чтобы разговор заходил о чем-то интересном.
– Остальные? – переспросил суперинтендант.
– Мой сын, Мэлори, – пояснила Вита, – мои дочери, Кларисса и Трифена, a также священник, гостящий у нас в настоящее время.
– Понятно. Прошу вас – продолжайте.
– Мэлори отправился в зимний сад читать и заниматься. Ему там уютно, тепло и тихо, никто не мешает. Служанки туда не ходят, a садовнику и вовсе нечего там делать в такое время года. – Дама внимательно следила за Питтом. У нее были чистые серые глаза, темные ресницы и высокие изящные брови. – Клариссса отправилась наверх, почему – не сказала. Трифена пришла сюда, чтобы поиграть на фортепьяно. А где находился священник, я не знаю. Я также была здесь, вместе с Лиззи, нижней горничной[1], и расставляла цветы. Закончив это дело, я отправилась в холл и была почти у дверей, когда услышала крик Юнити…
Она умолкла, лицо ее скривилось и побелело.
– Вы слышали, что она сказала, миссис Парментер? – спросил полицейский серьезным тоном.
Его собеседница судорожно глотнула. Питт заметил, как дрогнуло ее горло.
– Да, – прошептала Вита. – Она вскрикнула: «Нет, нет!». И произнесла что-то еще, после чего закричала, раздался глухой удар… и наступила тишина.
Она смотрела на Томаса, и на лице ее отражался ужас, словно бы она все еще слышала эти звуки внутренним слухом, раз за разом повторяя их внутри себя.
– A что еще? – уточнил суперинтендант, хотя Корнуоллис уже передал ему слова слуг. Он не рассчитывал на то, что хозяйка ответит, однако предоставлял ей таковую возможность.
Как он и ожидал, женщина продемонстрировала свою верность.
– Я… я… – Взгляд ее опустился. – Я не уверена в этом.
Питт не стал принуждать ее и продолжил расспросы:
– A что вы увидели, когда вошли в холл, миссис Парментер?
На сей раз колебаний при ответе не было:
– Я увидела Юнити, лежавшую у подножия лестницы.
– А вверху на площадке кто-нибудь был?
Дама промолчала, снова пряча глаза.
– Миссис Парментер? – вежливо поторопил ее Томас.
– Я видела спину и плечо мужчины, уходившего в коридор за жардиньеркой и цветами.
– Вы можете сказать, кто это был?
Женщина побледнела как мел, но на этот раз не дрогнула и встретила его взгляд:
– Полной уверенности я не испытываю, a догадываться не хочу, суперинтендант.
– Во что был одет этот человек, миссис Парментер? Что конкретно вы видели?
Вита медлила, погрузившись в раздумья, с выражением глубочайшего горя на лице.
– Темный сюртук, – произнесла она, наконец. – Фалды… как мне кажется.
– Найдется ли в доме хотя бы один мужчина, к которому не подходит это описание? Удалось вам отметить рост, сложение, что-то еще?
– Нет, – прошептала свидетельница. – Нет, больше я ничего не могу сказать. Все случилось буквально за мгновение. Он двигался так быстро…
– Понятно. Благодарю вас, миссис Парментер, – произнес полицейский серьезным тоном. – Не можете ли вы рассказать мне что-либо о мисс Беллвуд? Какого рода женщиной она была? Чем могло быть вызвано желание причинить ей какой-то вред?
Хозяйка потупилась с кривой улыбкой:
– Мистер Питт, на этот вопрос очень трудно ответить. Мне… мне не хотелось бы говорить плохо об особе, только что принявшей столь трагическую смерть в моем доме, и притом такой молодой.
– Естественно, – согласился Томас, чуть подавшись вперед. В комнате было очень уютно, ее наполняло тепло очага. – Этого не хотелось бы любому человеку. Мне очень жаль настаивать на ответе, однако вы должны понимать, что мне необходимо знать правду, a если ее действительно столкнули вниз, правда эта может оказаться болезненной и неприглядной. Увы, как ни жаль, но другого выхода у нас нет.
– Да… да, конечно. – Женщина хлюпнула носом. – Простите за то, что я такая глупая! Всегда хочется надеяться… хотя это и не слишком разумно. Вы хотите понять, как и почему такое могло случиться.
Вита замерла на несколько мгновений, быть может, подыскивая необходимые для объяснения слова.
В доме вокруг царила полная тишина, не слышно было даже хода часов. Даже шагов слуг не доносилось из коридора. Застывшая в углу служанка казалась частью причудливой обстановки.
– Юнити была очень умна, – наконец начала хозяйка. – Схоластическим таким образом. Она была блестящим лингвистом. Греческим и арамейским языками владела столь же непринужденно, как мы с вами английским. Она помогала моему мужу именно в переводе. Видите ли, он – теолог, видный специалист в своей области, однако в качестве переводчика обладает ограниченными возможностями. Конечно, он полностью понимает смысл любого богословского труда. Однако она была способна в большей степени оценить игру слов, их аромат, поэтический дух… И потом она достаточно хорошо разбиралась в светской истории. – Вита нахмурилась. – Должно быть, так бывает когда по-настоящему изучаешь язык? В итоге обнаруживается, что ты познаешь народ, говоривший на нем… через его писания и так далее.
– Наверное, вы правы, – согласился суперинтендант.
Он был хорошо начитан в английской литературе, однако классической не знал. Сэр Артур Десмонд, владевший поместьем, в котором Томас вырос, по доброте своей учил его, сына своего егеря, вместе с собственным сыном, нынешним сэром Мэтью Десмондом. В итоге полученное Питтом образование было скорее естественно-научным, чем классическим. Ему хватало начатков латыни и древнегреческого, но арамейский, бесспорно, не входил в область его интересов. Библии короля Якова[2] было более чем достаточно для удовлетворения всех его религиозных потребностей. Питт с трудом скрывал свое нетерпение. Все, что говорила свидетельница, пока не имело никакого отношения к делу. Тем не менее ей, наверное, было трудно заставить себя обратиться к сути вопроса. Не стоило недооценивать всю тяжесть этой откровенности для нее.
– Итак, преподобный Парментер писал богословский труд? – подсказал ей Томас.
– Да, – ответила она негромко. – Да, он уже написал две книги и большое количество статей, встретивших общее одобрение. Однако новый труд должен был иметь более глубокую природу и мог оказаться более дискуссионным. – Вита внимательно посмотрела на Питта, желая убедиться в том, что он ее правильно понял. – Вот почему ему потребовалось переводческое мастерство Юнити во владении источниками.
– Ее интересовала тема исследований? – продолжил спрашивать полицейский. Следовало проявить терпение. Эта женщина сумеет высказать свою единственную важную и горькую истину только подобным извилистым путем.
Миссис Парментер улыбнулась:
– O нет, суперинтендант, во всяком случае, не теологическая сторона этой работы… даже в малейшей мере. Юнити очень… то есть была очень современна в своих воззрениях. Она совершенно не верила в Бога. Более того, она весьма почитала известный труд мистера Чарлза Дарвина. – Выражение глубокой неприязни скользнуло по ее глазам и губам. – Вы знакомы с ним? Конечно же, знакомы. Во всяком случае, с его воззрениями на происхождение рода людского. Более опасной и сумасбродной идеи не выдвигал никто с… даже не знаю, с каких пор!
Она старалась собраться, поворачиваясь в шезлонге всем телом, чтобы обратиться лицом к собеседнику, невзирая на все неудобство, которое причиняло ей это движение.
– Если мы происходим от обезьян и в Библии нет никакой правды, зачем тогда вообще ходить в церковь или соблюдать Десять Заповедей?
– Потому что Заповеди основаны на добродетели и наилучшем из известных нам общественном и нравственном порядке, – ответил Томас, – вне зависимости от того, происходят они от Бога или от выстраданных и очищенных борьбой человеческих идеалов. Кто из них прав, Библия или мистер Дарвин, я не знаю. Возможно даже такое, что по-своему правы обе стороны. Если это не так, я всей душой надеюсь на то, что права Библия. Мистер Дарвин оставляет нам одну только веру в прогресс и постоянное восхождение человеческой нравственности.
– Так вы не верите в его учение? – серьезным тоном спросила свидетельница. – А Юнити верила, сильно верила… Она считала, что мы постоянно прогрессируем. Что с каждым поколением наши идеалы становятся все более прогрессивными и свободными. А сами мы – более справедливыми, терпимыми и, одновременно, более просвещенными.
– Бесспорно, наши изобретения с каждым десятилетием становятся все более изощренными, – согласился полицейский, тщательно отмеряя слова. – Да, наши научные познания возрастают почти ежегодно. Но я совершенно не уверен в том, что их примеру следуют наша доброта, или наша отвага, или чувство ответственности друг перед другом, a ведь они являются куда более подлинным критерием цивилизованности.
