Энн Перри - Бомба в Эшворд-холле
Питту очень хотелось перебить его. Все, что ему требовалось знать, – кого ожидают и сколько людей будет у него под наблюдением.
Но Гревилл никому не мог позволить прервать поток его красноречия, когда он командовал ситуацией.
– У всех точек зрения есть адепты – и умеренные, и радикалы, – которые иногда ненавидят друг друга сильнее, чем своих общих противников, – продолжал он. – И тех, чьи семьи в течение нескольких поколений были сторонниками доминирования протестантов и убедили себя, что такова Божья воля, труднее поколебать в их убеждениях, чем средневековых мучеников, поверьте мне. Думаю, что некоторые из них охотнее вошли бы в пещеру со львами и даже согласились бы сгореть заживо в раскаленной клетке.
Томас расслышал нотки отчаяния в голосе министра, мысленно представил себе годы его тщетного труда по умиротворению сторон и ощутил к нему сочувствие, удивившее его самого.
– Имеются четыре главных участника переговоров, – продолжал Эйнсли, – два католика и два протестанта. Особенности их взглядов не должны вас интересовать – по крайней мере, в данной ситуации, а может быть, и вообще. Будет присутствовать очень умеренный католик, Падрэг Дойл. Он многие годы борется за независимость своих единоверцев и за земельную реформу. Но это человек респектабельный и, насколько нам известно, не поддерживающий насильственные формы борьбы. Между прочим, он мне свояк – это брат моей жены. Однако я бы предпочел, чтобы на данной стадии отношений никто из участников переговоров об этом не знал. Они могут решить, что я непозволительно склонен поддерживать его, хотя я в этом нисколько не повинен.
Питт слушал молча, не перебивая.
Корнуоллис сложил указательные пальцы треугольником и тоже внимательно слушал Гревилла, хотя ему уже было известно все, о чем тот рассказывал.
– Он приедет один, – продолжил министр. – Второй представитель католиков – Лоркан Макгинли, человек помоложе и совсем другого склада. Он может быть обаятелен, если пожелает, но вообще живет в состоянии постоянного гнева. Во время картофельного голода погибла его семья, а протестанты отняли его землю, и Макгинли совершенно откровенно восхищается людьми типа Вульфа Тоуна и Дэниела О’Коннела. Он стоит за свободную и независимую Ирландию под властью католиков, и бог знает, что тогда может ожидать протестантов.
Немного помолчав, Эйнсли пожал плечами.
– Я не знаю, насколько крепки его связи с Римом. Опасность ответного преследования протестантов с его стороны может быть очень вероятна, хотя, возможно, он гораздо больше экстремист на словах, чем на деле. Это мы и должны выяснить во время совещания. Нам меньше всего нужна гражданская война, но уверяю вас, суперинтендант, она вполне вероятна.
Питту вдруг стало холодно. Он со школы помнил впечатление, которое на него произвели рассказы на уроках истории о гражданской войне в Англии, о смертях и горечи, пережитой в связи с нею. Потребовалось несколько поколений, чтобы раны зажили. Война по идеологическим причинам всегда бывает самой жестокой и кровавой из всех.
– С Макгинли приедет его жена, – продолжал Гревилл. – Я почти ничего о ней не знаю, за исключением того, что она поэтесса и пишет стихи на националистические темы. То есть можно предположить, что она романтик, а значит, представительница тех в высшей степени опасных людей, которые сочиняют поэмы о любви и предательстве, героических битвах и потрясающих смертях, которых в действительности никогда не было. Но эти поэты с таким искусством их описывают и кладут свои поэмы на такую впечатляющую музыку, что они становятся национальными легендами, и люди верят, что именно так все и случилось.
Он сморщился от раздражения – скорее всего еще и потому, что считал сочинение подобных поэм дурновкусием, и по его лицу опять скользнула тень отчаяния.
– Я видел сам, как множество взрослых мужчин плакали над смертью человека, который никогда не существовал, и покинули помещение, клянясь, что отомстят его убийцам. Если же вы попытаетесь сказать им, что вся эта история – выдумка, они вас линчуют за подобное кощунственное утверждение. А как же! Вы же посягаете на историю Ирландии…
Опять в голосе министра прозвучала горечь, и уголки его губ иронически опустились.
– Тогда миссис Макгинли действительно опасная женщина, – согласился Питт.
– Ее зовут Айона, а ее девичья фамилия – О’Лири, – тихо добавил Гревилл. – Да, она такова. И страстная ненависть ее мужа к протестантам питается как раз теми историями, что она сочиняет, хотя сомневаюсь, знают ли они оба настоящую истину. Эта поэзия так эмоциональна, что мало кто задается вопросом, насколько она правдива, потому что она трагична и повествует об очень реальных несправедливостях.
– Значит, у Макгинли нет никаких возражений против насилия? – спросил Корнуоллис.
– Никаких, – ответил Эйнсли. – Разве только опасения, что такие действия могут окончиться неудачей. Он готов и жить, и умереть во имя своих принципов, лишь бы достигнуть желанной свободы. Не знаю, имеют ли эти люди хоть малейшее представление о том, какую страну получат вследствие этого. Сомневаюсь даже, что они об этом задумываются.
– А кто протестанты? – поинтересовался Томас.
– Фергал Мойнихэн, – ответил министр. – Человек таких же крайних убеждений. Отец его был одним из тех протестантских проповедников, которые всегда угрожают пастве геенной огненной. И Фергал унаследовал отцовскую убежденность в том, что католицизм – дьявольские козни, а все католические священники – беззаконники и соблазнители и вообще чуть ли не людоеды.
– Еще один Мерфи, – сухо отметил суперинтендант.
– Да, из той же породы, – кивнул Гревилл. – Может, более образованный и ученый, по крайней мере внешне, но ненависть та же и та же несгибаемая, непоколебимая вера.
– А он приезжает один?
– Нет, вместе со своей сестрой, мисс Кезией Мойнихэн.
– И она, возможно, придерживается тех же убеждений?
– Да, в значительной степени. Я никогда с нею не встречался, но мне рассказывали люди, чьим впечатлениям я верю, что эта женщина – очень знающий политик, но, конечно, в своей особой манере. Будь мисс Кезия мужчиной, она была бы очень полезна своему народу. Ну а поскольку это не так, то дело обстоит по-другому. Она не замужем, иначе могла бы умно руководить каким-нибудь способным человеком. Но Кезия близка к брату и, возможно, оказывает на него действенное влияние.
– Это обнадеживает, – заметил Корнуоллис, но без особой радости: его лицо с длинным носом и большим ртом по-прежнему было довольно мрачным. Джон был среднего роста и несколько худощав, но плечи имел широкие и прямые. Он преждевременно облысел, но это выглядело так естественно и так шло ему, что можно было только удивляться.
Гревилл ничего не ответил.
– Последний – Карсон О’Дей, – закончил он рассказ. – Он происходит из очень известной, уважаемой протестантской семьи, и, наверное, это самый либеральный и разумный человек из всех. Думаю, если бы Дойл и О’Дей могли бы пойти на компромисс, то других, по крайней мере, можно было бы убедить прислушаться к ним.
– Значит, будет четверо мужчин и две женщины, кроме вас, миссис Гревилл, и мистера и миссис Рэдли, – задумчиво подытожил Томас.
– А также вас и вашей жены, мистер Питт, – заметил Эйнсли.
Да, Шарлотта, конечно, тоже захочет поехать. Тут двух мнений быть не может. И Питта молниеносно пронзило чувство тревоги при мысли о том, какой опасности, какой невообразимой борьбе чувств и отношений может подвергнуться его супруга. Он также подумал о неприятных коллизиях, которые она, вместе с Эмили, может навлечь на себя, и едва не возразил Гревиллу.
– И, конечно, все приедут со своими слугами, – невозмутимо продолжал министр, не обращая на него внимания. – Думаю, каждый привезет по крайней мере одного для услуг в помещении, а возможно, и больше. Кроме того, у всех будут кучеры, грумы или лакеи.
В глазах Томаса все это принимало уже совсем непомерные масштабы.
– Но ведь это целая небольшая армия! – воскликнул он. – Надо будет встречать всех, кто приедет поездом, и приготовить для всех экипажи мистера Рэдли… Нет, чтобы держать присутствующих под наблюдением или защитить их, нужно, чтобы каждого мужчину и каждую женщину сопровождали только один кармердинер и одна горничная.
Эйнсли заколебался, но здравый смысл Питта одержал верх.
– Очень хорошо, – согласился министр. – Я все устрою. Но вы тоже приедете со своим собственным «камердинером».
Возразить было нечего. Выбора не предвиделось.
– Да, и еще, мистер Гревилл: если вы хотите, чтобы я был вам хоть сколько-нибудь полезен, должен вас просить прислушиваться ко всем моим советам, касающимся вашей безопасности, – заявил ему суперинтендант.
Эйнсли улыбнулся, почти не размыкая губ:
– Не выходя из рамок моих собственных обязательств, мистер Питт. Я мог бы сидеть дома с полицейским у порога и быть вне всякой досягаемости для злоумышленников, но при этом ничего не делать. Однако я буду сообразовывать опасность со своими возможностями и поступать соответственно.
