Андрей Троицкий - Приговоренные
– Я имею право позвонить своему адвокату! – выпалил Рома.
– Ночами адвокаты спят, – ответил амбал. – Они тоже люди. Ну, в некотором смысле слова люди. В самом плохом смысле.
– У вас есть мобильный? Мне надо позвонить.
– Нет, – ответил мент. – Хочешь семечек?
– Я это дерьмо в пищу не употребляю, – покачал головой Тубус.
– Конечно, ты ведь благородных кровей. – Старший лейтенант Лебедев усмехнулся. – Отец – жулик с бессчетным числом судимостей, мать содержала воровской притон, скупала и перепродавала краденое. Поэтому твоя основная пища – черная икра.
И снова наступила гулкая тишина. В теплое время в пустых домах селились бродяги, но с наступлением холодов они ушли. И во всем квартале не осталось ни одной живой души, разве что пара-тройка паршивых исхудавших собак, дожидавшихся смерти. Левой рукой Тубус потирал глаз, под которым при задержании менты поставили штемпель. Теперь глаз затек и готов был закрыться. Давно блюстители порядка не обращались с ним столь бесцеремонно. Поздним вечером, когда он подъехал к подъезду дома и вышел из машины, они набросились сзади и повалили на мокрый асфальт, прямо в грязную лужу. Кто-то из ментов встал ногами на спину и вытер подошвы грязных ботинок о дорогущий пиджак из светлого кашемира.
– Чего мы ждем? – спросил Тубус.
– Не чего, а кого, – поправил Лебедев и замолчал.
Некоторое время он щелкал семечки, потом встал, собираясь подняться наверх. Перед уходом проверил замок наручников, подергал ржавую трубу. Потянул назад ворот пиджака Тубуса и высыпал за шиворот слюнявую шелуху от семечек из газетного кулька.
– Считай, что ты уже не служишь в «легавке», – заскрипел зубами Тубус. – Тебя уже вышвырнули на улицу. Подумай, куда пойдешь наниматься.
– А я лично у тебя письменную рекомендацию попрошу, – ответил Лебедев. – С рекомендацией легче найти работу. Или к тебе наниматься приду. Ты держишь пару кабаков в центре города, у тебя мебельный магазин. Везде нужны охранники.
– С такими манерами в привокзальный пивняк не устроишься. Даже по блату. Отовсюду выпрут. Ты безнадежен. Поэтому дам добрый совет: купи кусок мыла, веревку и удавись. Чтобы я тебя больше не видел. По крайней мере живым.
И в следующую секунду он получил справа удар по носу открытой ладонью, а левой рукой мент сдавил его ухо пальцами и крутанул по часовой стрелке. Брызнула кровь, в глазах зарябило от боли, голова закружилась, но Тубус быстро пришел в себя. Ему хотелось обложить этого подонка матом, однако он сдержался, решив, что следующим ударом мент может выбить ему пару передних зубов и окончательно оторвет ухо.
Мент ушел. Тубус, оставшись один, подумал, что еще совсем недавно никакой московский оперативник или следователь не позволяли такого вызывающего обращения. К Роме Антипову не смели пальцем прикоснуться, грубого слова сказать. Все знали: он человек с обширными связями. Его ударишь, а в скором времени сам останешься без руки. И разговаривать с ним надо подобающим образом: уважительно, вежливо. А тут творится беспредел. Если менты хамят по-черному, значит, случилось что-то такое… Из ряда вон.
Где прокололся Антипов? Может, виной всему тот мальчишка из приюта? Глупости. Никто не станет поднимать такой кипеш из-за вшивого сопляка. Довести мысль до логического вывода не дали шаги на лестнице.
В подвал вошел Девяткин, встал под лампой и спросил:
– Помнишь меня?
Тубус поднял голову и молча кивнул.
– Чтобы сэкономить время, не стану отбивать кулаки о твою рожу, – сказал Девяткин. – Хорошим следователем я не был никогда, а играть плохого следователя нет нужды, я на самом деле плохой. Плохой – для таких, как ты. Для бандитов и убийц. Поэтому давай начнем.
– Я только об этом и прошу: давайте начнем, – кивнул Тубус. – Я задубел в этой холодильной камере, как мороженая рыба. И всякий раз, когда я прошу объяснений, меня бьют в морду.
– Ай-ай-ай, как жесток человеческий мир. – По лицу Девяткина скользнула тень улыбки. – Но в сторону лирику. Я настроен серьезно, потому что ты меня разозлил. Если бы ты развел на деньги какого-нибудь олуха, потерявшего счет своим миллионам, я бы не переживал. Но ты украл ребенка, и не просто ребенка, а инвалида, сироту. За семь лет жизни он видел не много светлых дней.
– Похищение ребенка надо еще доказать. Это серьезное обвинение, поэтому попрошу…
– Я не стану ничего доказывать. Мы сократим программу. Поступим так. Я задам несколько вопросов, и ты ответишь на них. Ответишь правдиво. В этом случае выйдешь отсюда живым.
– С чего бы это мне петь? Я на лажу не покупаюсь.
– Если решишь отмолчаться – что ж… От двух тротиловых шашек дом не развалится, зато ты получишь хорошую глубокую могилу. Тротил я закреплю на стене, чтобы взрывная волна была направлена в твою сторону. Возможно, со временем найдут фрагменты тела… отдельные кусочки… Захоронят этот мусор в общей могиле, где лежат неопознанные бродяги. Ну, по совести говоря, хоронить будет особенно нечего.
– С каких пор у вас совесть появилась?
– С тех пор как у тебя позаимствовал, – без запинки ответил Девяткин.
Он подошел вплотную к Тубусу, раскрыл пакет, что держал в руке, и вытащил две стограммовые тротиловые шашки, соединенные одна с другой проволокой. Ткнул их под нос Тубусу, чтобы тот понял: это взрывчатка, а не два бруска второсортного хозяйственного мыла. Потом положил пакет на пол, вынул что-то похожее на темный электрический кабель, смотанный кольцом, подержал кабель перед глазами Тубуса и поковырял его лезвием перочинного ножика. Пусть Рома Антипов убедится, что это огнепроводный шнур фабричного изготовления. Сверху – двухслойная оплетка из хлопковой и синтетической ткани, не пропускающая влагу, внутри – порох пополам с химическими ингредиентами. Девяткин просунул шнур в отверстие тротиловой шашки. Затем при помощи куска проволоки и клейкой ленты закрепил взрывчатку и огнепроводный шнур на стене с таким расчетом, чтобы Тубус не смог дотянуться до них ни рукой, ни ногой. Отошел в сторону и закурил сигарету, глядя на результаты своего труда. Все сделано как надо.
– Тут два с половиной метра шнура, – сказал майор. – Он горит со скоростью полметра в тридцать секунд. Шнур нельзя залить водой, но горящий конец можно обрезать ножом. Итак, я буду задавать вопросы. Если ты молчишь или крутишь вола, я поджигаю шнур и жду, когда ты скажешь правду. Постепенно огонь будет приближаться к шашкам, и мне придется подумать о спасении жизни. Не твоей, разумеется. Я выйду из комнаты и поднимусь наверх, когда до взрыва останется тридцать секунд. То есть полметра шнура. Это здесь.
Девяткин поднял с пола кусок битого кирпича и провел по стене, вдоль которой висел шнур, красную черту.
– Вы что это, серьезно, что ли? – встрепенулся Тубус. – Это же беспредел полный!
– Начнем. Кто тебе поручил похитить ребенка? Кому нужен сирота? И зачем?
Вместо ответа Тубус завертелся на стуле, будто его поверхность сделалась горячей, подергал пристегнутой к трубе рукой и сказал:
– Напрасно дожидаешься. Я сукой никогда не был. И лучше сдохну, чем стану. Понял, ты, тварь? Убийца беззащитных людей. Сколько нынче платят палачам? На водку хватает? Все, больше ни слова.
Тубус замолчал, уставившись на противоположную стену. Девятки подождал пару минут. Затем присел на корточки, вытащил из кармана зажигалку и запалил конец огнепроводного шнура. Поплыл дымок, запахло горелым порохом.
Автомобиль «Нива» выехал из поселка поздним вечером. Некоторое время петляли по раскисшим от бесконечных дождей дорогам. Через час выбрались на твердое покрытие, машина резво побежала по асфальту. Джейн устроили сзади. Согнув ноги в коленях и положив голову на колени Радченко, она беспокойно ворочалась.
После уколов температура снизилась, но уже через час снова поднялась. Иногда Джейн открывала глаза, смотрела на Радченко каким-то странным отсутствующим взглядом, кажется, не узнавала его. Снова закрывала глаза и тихо стонала. Радченко сказал, что, судя по карте, они скоро будут проезжать город, где есть больница. Лучший вариант – оставить женщину там, иначе лично он как врач ни за что не ручается. Сидевший за рулем Сотник проворчал:
– Но тогда и тебе, коновал, придется остаться. Где-нибудь в придорожной канаве. С пулей в затылке. Нравится такой вариант?
– Не очень, – честно ответил Радченко.
– Тогда не гони бодягу. Базарить будешь, когда спросят.
Мотор «Нивы» ревел на высоких оборотах, встречные машины попадались редко. Через час въехали в какой-то город без названия. Свернули на улицу – плохо освещенную, застроенную небогатыми одноэтажными домами – и остановились.
Сотник вышел из машины и, с беспокойством посмотрев на часы, подумал, что время бежит слишком быстро. С его позиции хорошо просматривалась улица, с противоположной стороны застроенная домами. За спиной уходил в темноту глубокий овраг, на дне которого журчала вода.
