Эд Макбейн - Толкач
– Полицейский, о котором вы говорите. Он не мог вам ничего такого сказать, потому что я не имею к этому никакого отношения.
– Ты ко всему этому имеешь отношение, Болто.
– Хватит называть меня Болто. Меня зовут Дикки.
– Ладно, Дикки. Зачем ты убил Эрнандеса? Чтобы получить его паршивое дело?
– Будет чушь городить!
– Тогда почему? – заорал Бернс. – Чтобы втянуть в это моего сына? Как отпечатки пальцев Ларри оказались на том шприце?
– Откуда я знаю? На каком шприце?
– На шприце, найденном рядом с Эрнандесом.
– Я даже не знал, что там нашли шприц.
– Нашли. Как ты подвесил Эрнандеса?
– Я его не подвешивал.
– Ты хотел подстроить улики против моего сына?
– Отстаньте от меня с вашим сыном. Чтоб он сдох, не знаю я никакого сына.
– Что за человек звонит мне, Болто?
– Спросите у своей секретарши.
– Если ты, вонючий сопляк...
– Я не знаю, о ком вы говорите.
– Кто-то позвонил мне и рассказал о моем сыне и о том шприце. Этот кто-то что-то задумал. Это тот самый парень, с которым ты играл в карты?
– Я не знаю того человека.
– Это он звонил мне?
– Не знаю, кто звонил.
– Тот самый, кто помог тебе убить Эрнандеса?
– Я никого не убивал.
– Ни Марию, ни старуху?
– Я никого не убивал.
– Ты убил полицейского, – выпалил Уиллис.
– Он умер? – спросил Коллинз.
– Это ты расскажи нам, парень.
– Вы сказали мне, что кто-то стрелял в детектива, но что он умер, не говорили.
– Нет, не говорили.
– Ну, так как же я мог узнать о смерти этого проклятого детектива? Вы сказали, что в него стреляли, а не то, что его убили.
– Мы не говорили тебе и того, что он детектив, – сказал Берн.
– Что?
– Мы говорили о полицейском. Почему ты думаешь, что он именно детектив?
– Я не знаю, так показалось.
– Его зовут Стив Карелла, – сказал Уиллис. – Ты стрелял в него в пятницу, Коллинз, и он до сих пор между жизнью и смертью. Он сказал нам, что это ты стрелял в него. Почему бы тебе не рассказать всего остального, чтобы облегчить свою участь?
– Мне нечего рассказывать. Я чист. Если ваш полицейский умрет, никаких улик против меня у вас не будет. У меня нет пистолета, наркотиков вы тоже не нашли. Так что ничего вы мне не сделаете.
– Сделаем, парень, – сказал Хэвиленд. – Сейчас я из тебя все дерьмо выбью.
– Валяй. Посмотрим, что из этого выйдет. Я ни в чем не замешан. Ваш полицейский с ума сошел. Я не стрелял в него и никакого отношения к Эрнандесу не имею. А дружба с молодыми моряками – это вроде бы не уголовное преступление?
– Нет, – сказал Уиллис, – а вот убийство, которое мы докажем, поскольку обнаружили на месте преступления следы твоей обуви, – это совсем другое дело.
– Какие следы?
– Которые мы нашли рядом с телом Кареллы, – солгал Уиллис. – Мы сравним их со всей обувью, которую найдем у тебя. Если они совпадут, то...
– Но мы стояли на камне! – закричал Коллинз.
Вот оно.
Он заморгал, понимая, что пути назад уже нет.
– Ладно, – сказал он, – я стрелял в него. Но только потому, что он пытался арестовать меня. А во всем остальном я никак не замешан. Не имею никакого отношения к убийству Эрнандеса и его сестры. А старухи я вообще никогда не видел.
– Кто убил их?
Коллинз немного помолчал.
– Дуглас Пэтт, – наконец вымолвил он. Уиллис уже потянулся к своему плащу.
– Нет, – сказал Бернс, – оставь его мне. Где он живет, Коллинз?
Глава 16
На крыше было очень холодно, пожалуй, холоднее, чем где бы то ни было в городе. Ветер свистел между труб и пробирал до мозга костей. С крыши был виден почти весь город со всеми его "огнями и мелкими тайнами.
Он постоял минуту, глядя поверх крыши и пытаясь понять, почему все пошло прахом. План казался таким хорошим, а вот на тебе – провалился. «Слишком много людей», – подумал он. Когда людей слишком много, дело не ладится.
Он вздохнул и повернулся спиной к колючему ветру, проникавшему сквозь все швы одежды и все оконные щели. Он чувствовал себя очень усталым и одиноким. С таким прекрасным планом можно было рассчитывать на лучшее. Понурившись, он поплелся к голубятне. Вынул ключ из кармана, отпер замок, повесил его снова на скобу. Голуби встрепенулись, захлопали крыльями, но вскоре успокоились.
Трубастую голубку он увидел сразу.
Она лежала на полу голубятни, и он тотчас же понял – умерла.
Он осторожно нагнулся, поднял птицу на вытянутых руках и посмотрел так, словно взгляд его мог возвратить ее к жизни.
Неожиданно все опротивело. Это и должно было закончиться жестокой, нелепой смертью его трубастой голубки.
Он продолжал держать ее на вытянутых руках. Руки теперь дрожали, и он не мог унять дрожь. Он вышел из голубятни с птицей в руках. Подошел к краю крыши и сел, опираясь спиной о трубу. Осторожно положил голубку возле ног, а затем, словно не зная, чем занять руки, поднял обломок кирпича и стал вертеть его в руках. Этим он и занимался, когда на крыше появился другой мужчина.
Мужчина огляделся и прямиком направился к сидящему человеку.
– Дуглас Пэтт? – спросил мужчина.
– Что вам угодно? – ответил сидящий. Он посмотрел в глаза подошедшему. Суровые глаза.
Мужчина стоял, чуть подавшись вперед против ветра и держа руки в карманах плаща.
– Я лейтенант Бернс, – сказал мужчина.
Они молча смотрели друг на друга. Пэтт даже не пытался встать. Он по-прежнему медленно вертел в руках обломок кирпича. Мертвая птица лежала у ног.
– Как ты добрался до меня? – спросил он наконец.
– Дикки Коллинз, – объяснил Бернс.
– М-м-м, – сказал Пэтт. Ему уже было все равно. – Я так и думал, что он сломается, если вы доберетесь до него.
Пэтт покачал головой.
– Слишком много людей, – сказал он и бросил взгляд на птицу. Рука его крепче сжала кирпич.
– Чего ты хотел добиться, Пэтт?
– Я? – переспросил Пэтт и начал подниматься. Бернс двигался быстро, и к тому времени, как Пэтт встал на колени, на него уже смотрело дуло револьвера. Но Пэтт вроде бы и не замечал оружия. Он не отрывал взгляда от лежащей перед ним птицы.
– Я? Чего я хотел добиться? Хорошей жизни, лейтенант.
– Каким образом?
– Этот мальчишка, Болто... Ты ведь уже знаешь о Болто? Какая глупость! Странно это... но этот сопляк Болто пришел ко мне и говорит: «Как тебе нравится? Аннабелль говорит, что у него есть приятель-наркоман, отец которого командует детективами восемьдесят седьмого участка». Вот что рассказал мне Болто, лейтенант.
Бернс внимательно следил за ним. Пэтт медленно поднял кирпич и так же медленно, почти нежно, опустил его на тельце мертвой птицы. Он поднимал и опускал кирпич снова и снова. Кирпич покрылся кровью и перьями. Казалось, что Пэтт не осознает, что делает.
– Я вот что решил, лейтенант. Я решил, что заманю твоего сына в ловушку, достаточно серьезную, а потом приду к тебе, лейтенант, и выложу карты на стол: «Вот какие дела, лейтенант. Если ты не станешь мне помогать, о твоем сыне напишут все газеты». А поскольку сына твоего будут обвинять в убийстве, то никуда ты не денешься. Будешь помогать как миленький.
Он все бил и бил кирпичом. Бернс отвел взгляд от кровавых останков птицы.
– Какой помощи ты от меня ожидал?
– Я толкач, – сказал Пэтт. – Но я боюсь. Я мог бы легко расширить дело, если бы не боялся. Я боюсь ареста. Мне нужна была твоя помощь. Я хотел, чтобы ни ты, ни кто-то из твоих сыщиков меня и пальцем тронуть не могли. Я хотел свободно ходить по участку и продавать товар там, где захочу, не боясь ареста. Вот чего я хотел, лейтенант.
– Ты бы этого никогда не добился, – сказал Бернс. – Ни от меня, ни от любого другого полицейского.
– Может, от тебя и не добился бы. Но как же это было бы здорово, лейтенант. Я пообещал этому придурку Аннабеллю много товара. А за товар, сказал я ему, мне нужен только шприц с отпечатками пальцев твоего сына. Он заманил твоего сына к себе, дал ему дозу бесплатно, а перед тем, как тот ушел, поменял шприцы. После ухода твоего сына я наведался к Аннабеллю. Он уже клевал носом. Я зарядил шприц дозой героина, которая могла бы убить троих сразу. Он даже не почувствовал, как я колю его. Потом я взял шприц твоего сына из кармана Аннабелля и положил его на койку рядом с ним.
– А зачем веревка? – спросил Бернс.
Пэтт продолжал молотить кирпичом, разбрызгивая кровь по гудрону крыши.
– Эта идея пришла мне в голову потом. Вдруг меня осенило: а что, если подумают, будто это самоубийство? Или же просто случайная передозировка? Что останется от подстроенного убийства? Тогда-то я и обвязал веревкой шею Аннабелля. Полиция, решил я, быстро поймет, что веревку завязали уже после убийства. Я хотел, чтобы они знали, что это убийство, потому что мне нужен был твой сын. Он стал бы отмычкой к свободному участку.
– К свободному участку, – повторил Бернс.
