Николай Леонов - Личное дело сыщика
– Старая история, – быстро ушел от ответа Гуров.
Она схватила его за рукав пиджака и, уткнувшись, зарыдала.
– В этом борделе есть успокаивающее? – поинтересовался Лев Иванович.
– Посмотри в шкафчиках, я не знаю, – прошептала она, стараясь взять себя в руки.
Полковник стал открывать один ящичек за другим. Ему не повезло. Пришлось налить банальной водички.
Спустя десять минут Надежде стало лучше, а Гуров обдумывал полученную информацию.
Надя оказалась обычным человеком: она сказала Андронову, что Нелли назвала его имя в милиции. Тем самым она надеялась отвести от себя гнев Гены. Этого оказалось достаточно для того, чтобы подписать танцовщице смертный приговор. Свалила все на плясунью. Поллуднева утверждала, что любую из девочек, выступающих в группе Маревского, Геннадий мог пригласить в эту квартиру. Поскольку все танцовщицы сидят на игле, их было нетрудно контролировать и подкладывать под любого мужика.
Наибольшую прибыль передвижной бордель получал от заграничных турне. Там девочки раскручивали богатых клиентов и отдавали часть прибыли Петрову и покойному Боре, которые уже в свою очередь передавали Андронову.
– После того как Гена со мной познакомился, – она сглотнула слюну, – он стал все чаще и чаще повторять, что он настоящий мужчина и что я должна быть рада тому, что он выбрал меня из тысяч других. Я воспринимала все эти разговоры как юношеский максимализм. Он был довольно средним любовником, но ухаживать умел. Правда, однажды ночью, а ночевали мы здесь, я проснулась от ощущения приближающегося ужаса. Он стоял голый в дверях с длинным кухонным ножом в руке.
Я спросила, что он делает.
Гена смутился, пожал плечами и сказал, что решил попить чаю и сделать бутерброды, а мною он просто любовался.
– На нож можно взглянуть?
Она подошла к тумбочке, где в выдвижном ящичке лежали ложки, вилки и ножи. Покопавшись немного, она сообщила, что того ножа нет.
– Вы прекратили свои отношения?
– С ним ничего прекратить нельзя. Если только он сам этого не захочет.
– Почему ты не пошла в милицию, не рассказала обо всем?
– Не так уж я много и знала. Девчонки – наркоманки, они же проститутки. Вот и все.
– Как ты это узнала?
– Вначале он попросил меня съездить с одной девочкой из группы, проводить ее до квартиры, тогда я еще не знала, что проститутка едет к клиенту. Я проводила девочку, забрала деньги у мужчины, передала их Андронову. Гена остался доволен. Спрашивал, не страшно ли мне было. Из пятисот долларов он отдал мне тридцать и спросил, не хотела бы я таким образом подрабатывать время от времени. Я согласилась.
– Это он подарил тебе серьги?
– Да.
– Ты знала, чьи они?
– Нет.
– Что случилось с Анной? Она была проституткой?
– Нет.
– Но ей предлагали?
– Наверное.
– А Нелли?
– Насколько я знаю, она хотела очень много за свою работу. Гена был недоволен ею.
– И убирал тех, кто его не устраивал. Закармливал наркотой до смерти. Как он тебе доверил все свое хозяйство? Он шантажировал тебя?
– Откуда ты знаешь?
– Опыт, – Гуров принял позу профессора: заложил руки за спину, чуть нагнулся вперед, одновременно поднимая вверх подбородок, – такой бизнес первому встречному не доверят. Чем он тебя удерживал?
Она замялась, но, решив, видимо, что, сказав "а", надо говорить и "б", чистосердечно призналась:
– До того как стать костюмершей, я работала в ночном баре, стояла за стойкой, мешала коктейли. Мужики ко мне клеились, но я всегда отбивалась от назойливых самцов. Иногда мне человек нравился, тогда… в общем, все, как у всех. Хозяин у нас был из «новых русских». Ему этот бар был нужен для личных попоек, но из персонала никого не обижал. У нас ведь как: когда за тобой плохо смотрят, начинаешь потихоньку нести домой. Время от времени приходят с тугими кошельками такие, которым сдачи не надо. Скажешь им сто рублей за рюмку коньяку – выложат. Где вместо ста грамм нальешь девяносто пять, где льда кинешь побольше, в общем, набирается за смену по мелочи. Я уж о своем деле подумывать начала. Выделила себе в подсобке уголок и стала откладывать по паре бутылок в день. Товарный запас создавать. Вывезти все как-то не решалась, а уж четыре ящика всякой всячины набралось. Я с машиной договорилась на десять утра, приехал знакомый на «Газели» и говорит:
– Надюша, давай побыстрее, времени нет.
Понятно, к черному ходу подъехал и стал ящики грузить. И тут приезжает паренек на иномарке. Я тогда еще не знала, что Гена – это Гена. Да и маленький он, щупленький, я на него и внимания не обратила. А он шустрый оказался.
– Что, – говорит, – хозяйка, спиртное пи…шь.
Я встала и стою, не знаю, что сказать. Никогда в жизни не воровала, а тут попалась.
Ну, он говорит мне:
– Пусть водила ящики в машину носит, но без меня не уезжайте. Я сейчас с твоим хозяином поговорю, вместе и поедем.
Я в слезах уж вся.
Он мне:
– Я смолчу, за это ты меня подождешь.
Из бара уволилась на следующий же день по собственному желанию. Гена предложил работу. Думала, не справлюсь костюмершей у Маревского, а потом оказалось, что там и надо-то умений: пуговицу пришить да погладить. Он никогда и не напоминал о краже. Но я уверена, что он заложил бы меня, если бы я попыталась уйти. И сейчас боюсь. Хозяин бара хоть человек и добрый, но до поры до времени. Ходили слухи, он сильно прежнего бармена избил. Никто никаких заявлений в милицию не писал.
Нельзя сказать, что рассказ тронул Гурова, но и равнодушным он его не оставил.
– Да, судьба. Андронов наркоман?
– Нет. Он психически нестабилен. Меня он не бил, а девочкам достается постоянно.
– Как Маревский связан с Андроновым?
– Они компаньоны. Один в грязи, другой на виду.
– О Викторе Владимировиче можешь что-нибудь интересное рассказать? – Гуров закурил, мысленно складывая кубики крупного дела.
– Он берет кого угодно из коллектива себе на ночь. Обычно новеньких. Нельзя танцевать у него и не быть под ним. Да это, кажется, общеизвестно.
Неожиданно на кухню зашел Крячко. Вид у него был уставший, но держался он молодцом и был, видимо, доволен «проделанной работой».
– Как погулял? – поинтересовался Гуров, тяжело вздыхая и с укоризной – а может, это зависть так выглядит, глядя на своего зама.
– Отлично. – Разомлевший Станислав опустился на табурет. – Они оказались такими славными девчонками. Сами предложили мне ширнуться. Поблагодарили за то, что я сократил им репетицию на полчаса, но вот до дела у нас не дошло.
– Опозорился? – поинтересовался Гуров.
– Совсем наоборот. – Полковник вышел в коридор и пригласил Риту и Петрова. – Она разобралась, что бумажки фальшивые, и приехала с мужиком, – Крячко хлопнул по спине Антона Олеговича. Тот был в наручниках и теперь сильно сутулился то ли оттого, что попался, то ли оттого, что морда его вся была разукрашена. Риту тоже во время задержания вниманием не обошли: ее левая щека распухла.
Гуров подошел к Петрову.
– Кто же это тебя так руки научил выкручивать? – Сыщику это было интересно с профессиональной точки зрения.
Петров молчал.
Оперативники переглянулись. Гуров вывел женщин и передал на сохранение скучающему у дверей квартиры здоровенному сержанту: эдакая двухметровая гора мяса. Тем временем Крячко усадил задержанного за стол, носовым платком вытер кровь, текущую из ранки под глазом.
– Хватит приводить его в порядок! – зло рявкнул Гуров, нацепив на себя маску озверевшего полицейского, у которого мафиози вырезали всю семью. – И что ты, Станислав, возишься с теми, кому вышка грозит? Он уже свое оттрахал.
Крячко понял, что ему отводится роль «доброго дяди». Он медленно отошел в сторону, не говоря ни единого слова.
– Ты знаешь, мальчик, у меня рука до сих пор болит. Ты у меня из головы ни днем, ни ночью не выходишь. Сел у меня в мозгу и сидишь. Руки мне крутишь. – Гуров склонился перед задержанным и закурил так близко, что обжег пламенем зажигалки нос Петрову. Тот отвернул голову в сторону, боясь, что огонь спалит ему кожу. – И что это мы головами крутим?! – Лев Иванович вошел в роль. – Ты знаешь, что тебе светит за групповуху? В тюрьме тебе светит стать женщиной. Настоящие мужики научат тебя жизни.
В недавнем прошлом орел молодой совсем поник головой, а Гуров продолжал:
– Может, сдать тебя Яблоневу? Он с тобой сам потолкует. У него крепких парней полно. Порвут попу. – Мощный кулак Гурова просвистел в воздухе перед лицом побледневшего Петрова и грохнул по столу. – Почему, мать твою, Боря покончил с собой?!
– Он испугался! – выкрикнул Петров.
– Чего? Тюрьмы?
– Да!
– Врешь, падла! – Раскрасневшийся Лев Иванович снова занес кулак над задержанным. Крячко бросился к нему и едва успел перехватить.
– Ты что, Лев Иванович, успокойся.
– Я спокоен. – Гуров одернул пиджак. – Чего он испугался? – спокойным, ровным голосом повторил полковник.
