Михаил Михеев - Поиск в темноте
Опасаясь, как бы Брагин не услышал шум мотора, я тут же заглушила его, выдернув ключ, и вернулась в дом.
Завьялов, уже одетый, сидел на диване, и Фоминых по-прежнему придерживал его за плечи. Шарапова торопливо, не попадая в рукава, надела свое пальто. Тобольский запоздало помог ей, подал шапку.
Мне даже не хотелось ни на кого из них смотреть. Роль моя закончилась. Персонажи грязной и кровавой пьесы определились. Если раньше мне еще приходилось сдерживаться, то теперь я уже не пыталась свою неприязнь скрывать. Я была непримиримо зла на всю эту компанию образованных и вроде бы культурных людей, внешне таких приличных — симпатичных даже, но уже тронутых внутри нравственной гнильцой. Я была зла не только на них. Я была зла и на себя, за свою последнюю, такую неуклюжую самодеятельность, которая могла стоить жизни Борису Завьялову — человеку, как я была уверена, меньше всех замешанному во всей этой гнусной истории, отцу голубоглазой девочки, а я так искренне хотела ей помочь… Как я могла прозевать Брагина?…
— Послушайте, Тобольский! — резко оказала я, и он тут же повернулся, хотя и не глядел мне в лицо. — Мы повезем Бориса вдвоем с Шараповой. Вы и Фоминых останетесь здесь. Бумага у вас есть. Садитесь за стол и опишите все, как было. И про Зою Конюхову и про Мишу Севина. Понимаете — все! И поподробнее.
Тобольский молчал.
— И торопитесь! — продолжала я со злым нажимом. — Когда мы с Шараповой вернемся, я заберу ваши показания и отвезу их следователю. Это нужно сделать до того, как поймают Брагина, а он назовет ваши фамилии, и милиция сама приедет сюда. Я даю вам возможность хотя бы чуточку убавить свою долю вины, хотя мне, может быть, совсем не хотелось бы этого делать. Только ради дочери Бориса Завьялова… Вы все поняли?
Тобольский кивнул, не поднимая глаз. Я подумала, что могу сказать еще лично ему, но так и не придумала ничего.
— Понесли Завьялова в машину.
Тобольский и Фоминых закинули руки Завьялова себе на плечи, осторожно приподняли его с дивана. Глаз он по-прежнему не открывал, только глухо постанывал сквозь стиснутые зубы. Втроем мы осторожно свели его с крыльца. Шарапова заранее села в машину на заднее сиденье, Завьялова устроили рядом, она обхватила его, привалила к себе.
— Нужно поторопиться. У него может быть внутреннее кровотечение.
Я понимала, что такое «внутреннее кровотечение» и чем оно может грозить Завьялову, и опять холодок злого отчаяния прошел по моей душе сквозняком.
Развернув «газик», я вывела его из тупичка, включила фары, два белых пучка света резко полоснули по снегу. Медленно выбралась из тупичка на улицу, невольно вздрагивая каждый раз, когда передние колеса вдруг внезапно обрывались в выбоины замерзшей разбитой колеи.
— Куда ближе везти?
— В городскую клиническую. Прямо по улице.
Шарапова уже перешла со мной на «вы». Я, впрочем, тоже.
Может, это было ошибкой — везти Бориса самой, а надо было вызвать с автомата «скорую». Но я уже знала, как плохо работают автоматы в этом углу, да и сегодня — субботний день, вызовов у «скорой» и без того могло быть много. А я, как говорится, была уже на ходу…
К первому большому перекрестку мы подъехали, когда на светофоре погас «желтый» — мгновение спустя загорится «красный», и вереница машин уже загодя двинулась к перекрестку. Не раздумывая, я нажала кнопку сигнала и пошла прямо поперек движения, перед радиаторами машин. Кто-то тоже засигналил мне, кто-то сердито замигал светом, предупреждая злого нарушителя, который нагло ломится через перекресток. Но я уже ни на кого не обращала внимания, одну «Волгу» даже чиркнула задним крылом по бамперу. Ожидала, что рассвирепевший водитель кинется за мной вдогонку, но все обошлось — на перекрестке опять включили свет, и чтобы развернуться следом за мной, водителю «Волги» пришлось бы ждать.
А я плотнее прижала педаль, мой «газик», кашлянув от неожиданности, тут же выправился и, очевидно, вспомнив дни своей молодости, резво прибавил ход.
— Впереди площадь Калинина, — предупредила Шарапова. — Нам прямо через нее.
Конечно, «закон подлости» сработал и здесь. Я выругалась вполголоса.
— Что вы сказали?
— Я сказала: черт его побери!
«Красный» только включился, ждать смены сигнала на большой площади пришлось бы долго. И я опять прижала кнопку сигнала, и опять пошла на проход. Гудок у «газика» был, очевидно, поставлен с «Волги» — он заревел на всю площадь. Водители, не видя на моей машине каких-либо отличительных огней, тем не менее забеспокоились, кто подумал, что какой-то хулиган, или хуже того — пьяный, режет им дорогу, начали притормаживать; хорошо еще, что площадь была посыпана песком. Водитель трехосного ЗИЛа, решив проучить нарушителя, задумал прижать меня к обочине, но я успела прошмыгнуть у него под радиатором, заскочив передними колесами на бровку.
— Господи! — уронила за моей спиной Шарапова. — Сплошное кино.
Я прошла площадь, не снижая скорости, прошла еще два светофора, но это были светофоры преимущественно для пешеходов, на неравнозначных перекрестках — я миновала один на желтый, второй — на зеленый свет. Я не опасалась машин, я боялась людей; кое-какая практика вождения машины у меня сохранилась, но к встрече с замешкавшимися пешеходами я готова не была. Поэтому внимательно следила за передвижениями на обочинах дороги, не стесняясь подвывать сигналом. У меня от напряжения заболели и плечи, и руки, лежавшие на руле, и я ожидала, что, услышав мои вопли, вот-вот появится машина госавтоинспекции.
— Как наш больной? — спросила я через плечо.
— Если с нами ничего не случится — привезем живым, — отозвалась Шарапова. — Вот не знала, что вы так лихо водите машину.
— Это не единственное, что вы про меня не знали.
— Да, — согласилась она. — То я узнала уже поздно.
Мне хотелось спросить, что означает ее «поздно», но впереди опять уже надоевшим воспаленным глазом мигнул «красный». И тут же за перекрестком я заметила синюю «мигалку» — конечно, машина ГАИ была тут как тут. Я было начала притормаживать, но заметила на перекрестке «зеленый» сигнал левого поворота и тогда поняла, что на «красном» стоят два встречных трамвая. Конечно, только я подкатила к перекрестку, светофоры предупредительно мигнули.
— Водитель ГАЗа шестьдесят девять! — услышала я динамик «оперативки». — Остановитесь у обочины.
— Да некогда мне стоять… — процедила я сквозь зубы.
— Больница сразу за поворотом, — сказала Шарапова.
Перекресток, как и площадь, был хорошо посыпан песком, сзади накатывался грузовик, но до него было метров тридцать… и, нарушая сразу несколько правил уличного движения, я включила для инспекции «правый поворот», как бы соглашаясь остановиться, а сама юзом развернулась на перекрестке налево и проскочила между начавшими двигаться трамваями.
Инспектор ГАИ даже поперхнулся от такой наглости, его динамик что-то проревел нам вслед.
— Направо в ворота, — сказала Шарапова. — И прямо до корпуса.
Мы въехали на территорию больницы, и мой «газик», как бы решив, что он хотя и через силу, но выполнил свои обязанности, чихнул и заглох…
К корпусу мы подкатили с молчавшим мотором.
И тут же нам в задок почти уперлись радиатором желто-синие «Жигули». Видимо, чтобы не вносить лишней паники населению больницы, водитель еще при въезде выключил синюю «мигалку».
Я выскочила из машины, открыла заднюю дверку.
— Ну что?
— Все так же.
Инспектор в черном полушубке выбрался из «Жигулей» не спеша — торопиться ему на самом деле было некуда, да и сообразил, конечно, что перед ним не какие-то пьяные угонщики, коли сами остановились у корпуса «неотложки».
Он подошел, козырнул, как положено:
— Лейтенант Тимонов… — но я перебила его.
— Товарищ инспектор, помогите! В машине тяжелораненый…
Нужно отметить, инспектор не стал терять времени на вопросы, подключился к нам с ходу, подхватил Завьялова, и втроем мы понесли его к дверям. Завьялов только глухо постанывал; правую ногу он держал полусогнутой, я не знала, что это может значить, но спрашивать Шарапову не стала.
В светлой приемной в углу за столиком сидела сестра. Увидя нас, тут же поднялась, ничего пока не спрашивая, показала на лежанку, застеленную белой простыней.
— Ножевое ранение в живот, — сказала Шарапова. — Потерял много крови.
Без лишней торопливости, но профессионально ловко сестра помогла сдернуть с Завьялова пальто. Пригляделась, пощупала пульс.
— Танечка! — крикнула она в дверь. — Каталку нам побыстрее. Снимайте с него ботинки.
— Вам нужно остаться пока здесь, — сказала я Шараповой. — Расскажете сестре. А я с товарищем инспектором поговорю. Ему тоже нужно кое-что объяснить.
— Желательно, — подтвердил инспектор.
