Николай Леонов - Шакалы
Когда Котов, элегантный и улыбчивый, появился у стойки, Настя сразу узнала его, поняла, что за нее почему-то взялись, и твердо решила не отступать. Она плохо, точнее, совсем не знала Котова. Через десять минут обычной болтовни о погоде, о том времени, которое течет и не дает передохнуть, опер точно знал, что вышел в цвет. Котов ничего не сказал Крячко и Гурову, начал осаду. Крепость казалась неприступной. Он часами стоял у буфета, с утра до вечера дежурил у подъезда дома, молча выслушивал оскорбления и проводил часы в гробовом молчании.
Сам Котов при каждом удобном случае, если они оказывались у буфета одни или шли вместе в магазин, непрерывно говорил с таким видом, словно его внимательно слушают. Он рассказывал о своей жизни, начав буквально со дня рождения. Поведал, что мама у него русская, а отец еврей, родители решили, что в России еврей — это всегда плохо, дали ему русское имя и фамилию матери Однако нос и отчество выдавали его происхождение, по тому в школе Гришку Котова обзывали жидком, который красится под русака, скрывает истинную родословную Однажды, классе в пятом, ребята затащили его в туалет стянули штаны, проверили, обрезанный он или нет.
Данный эпизод Котов рассказывал, когда они с Настей шли из магазина. Женщина неожиданно остановилась, впервые посмотрела ему в лицо и протянула одну и сумок. В тот вечер сыщик пил чай в квартире у Насти, которая жила одна, муж несколько лет назад вышел из дома за сигаретами и вернулся через неделю за вещами.
— Ты хороший мужик, старательный, однако зря время теряешь. Я про того человека тебе ничего не скажу, он кагэбэшник, а меня работа кормит.
Котов признал, что Настя права, и начал рассказывать, как учился в школе милиции, потом стал работать опером в отделении, уходя на службу, брал из семейной кассы рубль — на обед и сигареты.
На следующий день Котов написал подробный рапорт, положил в конверт, передал Крячко и сказал:
— Если я, случаем, под машину попаду или еще чел тогда откроешь. Лады?
— Может, обсудим? — аккуратно спросил Станислав.
— Я тебе сказал. Меня учить поздно, помочь нельзя, волну гнать рано, — Котов кивнул и исчез.
Котов прослужил в розыске четверть века, так что историй хватало, он терпеливо их рассказывал, постоянно изображая себя то в глупом, то в смешном виде. Случалось, Настя уставала и прогоняла его к чертовой матер Она выражалась конкретнее и грубее, он согласно кивал отходил от буфета, усаживался за дальний столик. Если Настя выгоняла его из дома, сыщик выходил на улицу, гулял под окнами.
Через двенадцать суток она сдалась, оставила ночевать, а под утро сказала:
— Батулин Сергей Витальевич, — назвала номер, марку машины и разрыдалась. — Все, теперь ты больше не придешь, — начала его целовать. — Гришенька, любимый ты мой, как же все в этой жизни пакостно!
Он горячо ответил на поцелуй, прижал ее голову к груди и ответил:
— Пакостно, родная, но сегодня солнечный день. Я тебе раньше не говорил, ты могла подумать, вру, так как интерес имею. Голубушка, ты одна, моя красавица, и я один, скелет ободранный, и мы встретились. И никуда я не денусь, каждый день приходить не смогу, служба, но постоянно надоедать буду, я тебе еще не все рассказал.
* * *— В то воскресенье, восемнадцатого, около четырнадцати часов, Геннадий Веткин за рулем, Григорий Котов полулежал на заднем сиденье, “вели” “Жигули” Батулина.
— И чего мы за ним мотаемся? — философствовал Котов. — Мы его установили, служит он в Управлении охраны, нам не по зубам. Такой фигурой должен Лев Иванович заниматься.
Батулин с широкой улицы резко свернул в переулок, Веткин успел, не отпустил, ухмыльнулся:
— Ишь, шустряк, за фраеров держишь.
— А ну кончай, езжай в контору! — резко сказал Котов. — Засветишься, и все дела, на одной машине грамотного человека вести опасно и глупо.
— А чего он крутится? — упорствовал Веткин. — Чую, на какую-то конспиративную встречу едет, потому и юлит, проверяется. Но не засек он меня пока, не засек. Чую! Гришка, ты же настоящий опер, должен понимать, коли бы он нас засек, так поездку бы отменил и спокойненько отправился в свою контору или домой.
— Мы ухе дважды свернули за ним резко, он тоже оперативник, а не лопух, кончай, крути обратно, — недовольно произнес Котов.
Но Веткин не слушал и продолжал преследование. Самолюбие — качество полезное, но порой опасное, особенно когда приводит к тупому упрямству. Григорий Котов выявил буфетчицу и через нее вышел на разыскиваемого, а что сделал он, Генка Веткин? Да ничего путного, получает большие деньги, а толку от него как от козла молока. Сейчас открылся шанс. Фигурант едет явно на конспиративную встречу.
— Нет уж, Гриша, я его прищучу, — сказал Веткин, прячась за автобусом, отпуская ведомые “Жигули” на квартал. — Я из общего котелка задарма жрать не желаю.
— Очнись, сыщик, — гундел с заднего сиденья Котов. — Это из парной хорошо окунуться в прорубь, а в принципе прорубь следует обходить стороной.
— Почему евреи такие умные?
— Потому что русский и дураком проживет, а дурак-еврей погибнет, — ответил Котов философски.
Они свернули у Марьиной рощи, обогнали стоявший у тротуара автобус и увидели: Батулин припарковался у четырехэтажного облезлого, довоенной постройки дома, запер машину и спокойно вошел в подъезд. Оперативники проехали мимо, свернули в ближайший двор, и Веткин выскочил из машины, бросился к подъезду.
— Мудак, словно сто лет в сыске и не пахал, — выругался Котов, выбрался с заднего сиденья, забрал ключи, аккуратно запер машину и неторопливо направился следом за товарищем. Прежде чем войти в подъезд, опер внимательно посмотрел переулок, “Жигули”, на которых прикатил Батулин, стояли на месте. Котов лишь вошел в подъезд дома, как понял, что они угодили в ловушку. Тусклая лампочка освещала грязный подъезд, на другой стороне которого виднелась приоткрытая дверь во двор. Это был, как говорится, обыкновенный “сквозняк”.
Котов побежал, проскочил площадку, толкнул дверь, она подалась с трудом, когда опер дверь отодвинул, то увидел под ногами Генку Веткина. Он лежал на боку, прижав руки к груди, словно спал. Котов нащупал вену на шее товарища, убедился, что он жив, осмотрел голову, повреждений не нашел, осторожно повернул на спину, распахнул плащ, на пиджаке с правой стороны виднелась небольшая темная дырочка. Котов снял свой плащ, сложил вчетверо, подложил приятелю под затылок, вынул у него из внутреннего кармана пистолет, прошел в ближайшую квартиру на первом этаже, вызвал “скорую”, объяснив, что сделает с врачами, если они не прибудут немедленно.
Хозяином квартиры оказался отставной полковник, который, несмотря на возраст, был еще крепок и все понимал с полуслова. Отставник надел старую шинель, вышел с Котовым во двор, взглянул на Генку, спросил:
— А не охладится? А кровотечение?
— Принеси старое одеяло, подложим, переворачивать, смотреть спину не будем, опасно, — ответил Котов.
— Согласен. — Отставник сбегал домой, принес байковое одеяло. Они осторожно подсунули его под опера. Он открыл глаза, смотрел осмысленно.
— Говно, сопляк, — прошептал, выпустив кровавый пузырь.
— Молчи, сейчас приедут, заберут, мы с тобой. Гена, еще попашем. Терпи, мне на минуту отойти требуется, вот полковник тебя охраняет.
Веткин криво улыбнулся, закрыл глаза, а Котов легким шагом направился через двор, под арку соседнего дома, таким путем наверняка ушел преступник. Здесь, под аркой, стояли два больших ящика с мусором. Котов осмотрел затоптанную талую землю, начал копаться в ящиках. В первом же под смятой коробкой из-под торта лежал “Макаров” с привинченным глушителем. Оперативник завернул пистолет в носовой платок, хотя и понимал, что никаких пальцев на оружии быть не может, убрал в карман.
Как ни странно, “скорая” подъехала быстро, Геннадия повезли в Склифосовского. Котов двинулся следом на машине, отметив, что “Жигули” Батулина исчезли, значит, был и второй человек и операцию планировали. Котов болтался в Склифе, пока усталый равнодушный врач в зеленом халате и зеленой шапочке спокойно не сообщил:
— Счастливчик ваш приятель, до следующего выстрела доживет. Сейчас он спит, денек подержим в реанимации, потом приходите. В милицию сообщать? — Хирург посмотрел Котову в глаза, пробормотал: — Понятно, — и отправился отдыхать.
Глава 6
Генерал Степан Сидорович Володин сидел за своим служебным столом и смотрел на расположившегося в кресле напротив мужчину лет пятидесяти настороженно.
Семен Петрович Фокин даже для заместителя начальника контрразведки был фигурой загадочной. Худой, в элегантном костюме, лицо узкое, породистое, волосы темные с проседью, глаза темные, взгляд доброжелательный — такова была внешность гостя. Интеллигентный, умный мужчина среднего возраста. Но то была лишь видимая часть айсберга, а что таится в глубине — покрыто неизвестностью.
