Убийство на Оксфордском канале - Мартин Фейт

Пол отодвинул тарелку с недоеденной овощной лазаньей и пожалел, что бросил курить.

Гэри Грин выехал на Бичестер-стрейт и помигал левым поворотником. В окне маячил старый серый железнодорожный мост. Гэри вздохнул и снова помигал. Его патрульный автомобиль в полицейской раскраске тронулся с места и подъехал к славному новенькому участку, сияющему чистотой, — предполагалось, что таков ответ Бичестера на растущую статистику правонарушений.

Здесь ему бывать еще не доводилось. Он наезжал в старый участок Бичестера в самом начале улицы, которая вела к спортивному центру и Бичестерской старшей школе, которой с некоторых пор присвоили какое-то новое название посолидней. В этом участке работал его отец, и его друзья до сих пор оставались там.

Плохо только, что один из этих друзей позвонил ему накануне вечером и попросил забежать, когда выдастся минутка. И чем скорее, тем лучше. Гадая, в чем было дело, он припарковался, вошел в участок и попросил сержанта Пита Гловера.

Гловер был из тех ребят, которые с виду вылитые качки, а разговоров у них только что о своих детишках. Десять минут обязательных воспоминаний о Ронни, о том, какой он был славный парень, настоящий коп, и как жаль было его потерять, — и наконец сержант отвел Гэри в раздевалку.

Там Гловер огляделся, хотя комната была пуста, если не считать стоявшего в ней застарелого запаха грязных носков и лосьона после бритья.

— Тут, сынок, такое дело: у Ронни здесь был шкафчик. Оно, конечно, не по правилам, он-то здесь не работал, да кому какое дело, я считаю, верно?

— Верно, — покорно подтвердил Гэри и вымучил из себя широкую улыбку.

— Я как услышал, что в Большом доме ищейки шныряют, так сразу и подумал, дай проверю… мало ли, вдруг он там держал такое, что не всем и покажешь. Понимаешь?

Гэри кивнул, стараясь не замечать сосущего ощущения в животе.

— Да там ничего особо и не было. Ну, порнушка какая-то, приволок с облавы сто лет назад, так щас в любом киоске забористее есть. Видал, а? — И Гловер больно толкнул его локтем под ребра и забулькал от смеха, словно забитая раковина. — Но я подумал — забрал бы ты это добро, а? Мало ли, вдруг эти крысы, которые у вас там роют, прознают, что Ронни держал тут барахлишко. Я вон в пакет все сложил.

Он открыл шкафчик, о котором шла речь, и извлек оттуда пакет с надписью «Tesco».

— Порно я того, выкинул, — признался Гловер, пряча глаза. — Ты у нас еще пацан зеленый, поймают с порнухой, оно тебе надо?

Тут уж можно было не сомневаться, что сержант загнал журналы кому-то из своих дружков, кто понеразборчивей.

Гэри облегченно кивнул. И только-то? Просто старый сержант решил подстраховаться. Что ж, его можно понять. Гэри взял пакет, поохал над фотографией младшего сынка Гловера — невнятного темноволосого мальчишки лет десяти, — и вышел, посмеиваясь про себя.

Иметь своим отцом страшного Ронни Грина было и удобно, и нелегко. Гэри понимал, что должен быть чист как сто младенцев, и только тогда можно будет рассчитывать на повышение по службе. Начальство, завидев его фамилию, будет приподнимать брови и задаваться неудобными вопросами. А вот среди низших чинов очень многие втайне уважали Ронни Грина, который в свое время успел провернуть несколько шумных дел, прежде чем его обложили.

А Гэри, чувствуя себя канатоходцем, балансировал между теми и другими, надеясь, что память об отце вскорости померкнет.

Отъехав от участка, он остановился на первой же придорожной стоянке. В пакете лежала пара старых брюк, кошелек — без денег, но с кредитками, о которых Хиллари наверняка не знала, баллончики с дезодорантом, облепленные по краю крышки зеленой дрянью с сильным запахом сосны, и книжонка в бумажной обложке.

Книжка оказалась триллером Дика Фрэнсиса. Гэри заглянул внутрь — как ни странно, книга была подписана Хиллари. Надо будет ей вернуть. Может, она захочет оставить на память.

Ага, ага. Оставит, как же. Сожжет, это вернее. Пока отец был жив, он дарил ей только горе. Да и умерев, все никак не может остановиться.

Томми снова шел вдоль канала. Шумный Оксфорд остался далеко позади. Оцепление сняли, и «Кракен» оккупировали торжествующие копы из оксфордского участка.

Когда после рейда он вернулся в участок в привычном полусонном состоянии, какое всегда наступало после выброса адреналина, Хиллари без лишних предисловий довольно кисло напомнила, что у них на руках труп неясного происхождения, которым надо заниматься, пусть даже Реджис с Мэлом напрочь позабыли об Обломе.

После этого мрачного напоминания Томми вновь взялся за блокнот, где и обнаружил заметку: опросить обитателей лодок близ шлюза Дэшвуд, которых не было на месте в прошлый раз. А именно художника, любителя слонов, который, по словам одной из свидетельниц, подмечал все вокруг.

Небо затянули тучи, и солнце, с утра такое яркое, пряталось за ними где-то над горизонтом, но в остальном Томми повезло. Дверь расписанной слонами лодки была открыта, и из каюты доносились звуки радио.

Не имея возможности постучать, Томми встал снаружи и покашлял. Никто не откликнулся.

— Э-э, прошу прощения… Эй, есть кто-нибудь? — произнес Томми, чувствуя себя пиратом из кино. Что ж, по крайней мере, удалось обойтись без «Эй, на судне».

Радио умолкло, и мгновение спустя из двери высунулась копна светлых волос. В глубине этой массы проступало лицо. Длинные пряди падали на обнаженные плечи, длинная борода спускалась по голой груди, над верхней губой расположилась волосатая белесая гусеница, концы которой переползли на щеки. В лохматой копне поблескивали темные карие глаза. В следующее мгновение человек появился целиком. Он был вымазан в краске, присыпанной чем-то вроде опилок.

Такой идеальный типаж совершенно обескуражил Томми. Мужик, семидесятые давно тю-тю! Или это у них теперь нью-эйдж такой? Чем там занимался у себя на лодке этот тип, Томми знать не хотел. Он вообще чурался всего, что имело хоть какое-то отношение к краскам.

Томми представился и показал удостоверение. Художник окинул его оценивающим взглядом, как знаток на сельской ярмарке осматривает быка абердинской породы, но Томми предпочел этого не заметить.

Томми оттарабанил заученную речь о том, что в окрестностях был найден труп.

— И поэтому я хочу спросить вас, не видели ли вы в тот вечер чего-либо необычного.

Он изо всех сил старался, чтобы его слова не прозвучали обвиняюще, но художник если и был задет, то виду не подал. Вместо этого он задумчиво прищурился. От этого Томми стало не по себе.

Пауза длилась долго. Томми откашлялся.

— Может быть, вы видели лодку, которая плыла быстрее положенного или не пришвартовалась до темноты?

— А, да. У нее на борту было написано «Тайм-аут». Претенциозное название, я считаю.

Когда так и не назвавший себя художник заговорил, в голосе его послышался сильный валлийский акцент. Томми не сразу понял его певучую речь, но мало-помалу сумел разобрать смысл сказанного.

— Значит, лодка называлась «Тайм-аут»? Вы уверены, что это было вечером восьмого числа?

— Совершенно уверен. На следующее утро дама с соседней стоянки жаловалась на волну от той лодки. Я ее тоже заметил — как раз в тот момент я рисовал глаз слону. А попробуй порисуй, когда тебе лодку раскачивают, — тут он рассмеялся. — Ну ты погляди, я — и жалуюсь, мол, не раскачивайте лодку!

От этого сочетания светлых волос, певучего голоса и взглядов, которые бросал на него художник, словно воображая его распростертым на ложе греха, Томми прошиб пот.

Но констебль Томми Линч был не из тех, кого легко испугать.

— Вы заметили, кто был за штурвалом? — спросил он самым строгим полицейским тоном.

— За штурвалом? А, да, старикан какой-то. Лет шестидесяти, пожалуй. Весь седой, худой что твоя борзая. Очень выразительное строение лицевого отдела черепа. Будь я портретистом, пожалуй, заинтересовался бы.

Томми моргнул, про себя надеясь, что у него строение лицевого отдела черепа самое заурядное. Зауряднее некуда.