Алексей Яковлев - Пернатый оберег
Как-то, улучив момент, когда дома был и сам глава семейства Брандов и все собрались в гостиной, Дуня будто ненароком достала заветную фотографию.
— Кто это? — тут же ткнула пальцем в Никиту Змеища. — Наверное, ваш бывший ухажер и близкий друг? — и многозначительно поглядела на сыночка.
— Это Никита Никандров, — невинным голоском парировала Дуня. — И ухаживает он вовсе не за мной, а за Анжелой, — и Дуня почтительно мизинчиком притронулась к фотоизображению Анжелы Артюнянц.
Услышав фамилию «Никандров», сам господин Бранд, не участвовавший в разговоре, а занятый просмотром каких-то документов, бросил свои бумаги и тоже стал рассматривать фотографию.
— Так это же Никита Никандров! — воскликнул господин Бранд в глубоком изумлении. — А эта девушка, Анжела, уж не Анжела ли Артюнянц, дочка самого Ю. Б. Артюнянца?!
— Да, это она, — тем же невинным голоском подтвердила Дуня. — И Никита Анжеле очень симпатизирует. Марша и Юлия Никандровы и я, все близкие Никите и Анжеле люди, не сомневаемся, что со стороны Никиты это даже больше, чем симпатия, а Анжела к Никите тоже неравнодушна.
— Так вы действительно родственница господина Артюнянца?! — воскликнул Бранд. А моя дура-жена уверяла меня… — господин Бранд не закончил фразу и бросил на супругу такой испепеляющий взгляд, что Дуня с удовлетворением поняла: мало той от ее половинки не покажется!
С тех пор Змеища перестала говорить, что Павлику рано жениться, а напротив, радовалась: наконец-то сынок нашел себе достойную девушку из хорошей семьи.
Хотя личная жизнь, кажется, начала устраиваться, Дуня не расставалась со своей мечтой сблизиться с родственниками Подосинкиных, родства не признающими, и постоянно приставала к Гене Цаплину с просьбой устроить ей с Анжелой новую встречу или хотя бы узнать номер ее мобильного телефона. Но Гена только отшучивался: мол, хорошенького понемножку. А насчет номера Анжелиного телефона ответил очень серьезно, что если бы даже его знал, не стал бы говорить никому. За такое выгонят с работы в два счета! Да и зачем Дуне ей звонить? Анжела за границей, а его почему-то на этот раз в штат ее охраны не зачислили.
Но поводу последнего обстоятельства Дуня для себя до конца так и не решила: радоваться не случившейся разлуке с возлюбленным или огорчаться? От Оксаны, навещавшей Михасика, Дуня узнала, что и у Никандровых тоже все разъехались: Марфа улетела в свою Америку, Никита сопровождает Анжелу по Куршавелям и Багамам, Юлия во Франции. Правда, она время от времени посещает родные пенаты: навещает своих ненаглядных собачек в приюте, потому как долгое расставание с ними для нее слишком мучительно. Дуня собиралась в один из ее собачачьих визитов воспользоваться Юлиным разрешением и позвонить ей — просто чтобы напомнить о себе и поддержать знакомство. Но и не без дальнего прицела! В душе почти каждого человека, даже потомственного жителя равнин, никогда и гор в глаза не видавшего, как та же Дуня, всегда найдется что-то от рисковой натуры горнопроходца, эдакого генетического альпиниста. А этих покорителей горных вершин хлебом не корми, дай только взобраться на новую кручу, повыше и покруче прежней. Покорился, допустим, Казбек, а впереди уже манит новая возвышенность. Если принять геноальпинистские замашки Дуни за аллегорию, то под покоренным ею Казбеком подразумевался Гена Цаплин, но встревать ему в великий ревнивый спор с Шат-горою не было никакого резона. Чересчур простонародное название Эльбруса — «Шат» (от «шататься», наверное?) и так гарантировало Дунино отрицательное отношение к низкостатусным как вершинам, так и кавалерам. А о павшем к Дуниным ногам Монблане (за аллегорией скрывается Павлик Бранд) Геннадий ничего не знал. Покорить Монблан — это неплохо, это престижно, но что этот Монблан собой представляет в сравнении, допустим, с Гималаями и Каракорумом?! Никиту Никандрова Дуня могла сравнить лишь с этими величественными горищами, с высочайшим тамошним пиком Джамаджу… (тьфу! никак не выговоришь), джилунгом, что ли? Дуня не знала, но догадывалась, что многие матримониальные альпинистки пытались покорить эту заманчивую вершину, но едва ноги оттуда унесли. Лишь Анжеле это удалось. Дуня сама была свидетельницей ее триумфа. Но разве Анжелу можно называть альпинисткой хоть в аллегорическом, хоть в каком другом смысле? Она сама себе вершина, еще более величественная Юнгфрау, раз в десять повыше даже вышеупомянутого Джамаджуджи… Зачем ей никандровские миллионы, которые перейдут к Никите по наследству, когда ей своих, в смысле — папенькиных миллиардов девать некуда? Значит, у нее к Никите чистая и бескорыстная любовь, и в основании ее — только чувства. Или «чуйства», как выражаются скептически мыслящие Дунины подружки. Но чувства (чуйства) — вещь эфемерная, когда они не покоятся на прочном материальном фундаменте. Фата-моргана — и не более того. Сиреневый туман глаза ей застилает, но дунет ветерок — и нет уже его. Еще один звонок в виде обидного Никитиного ехидства или некорректного внимания к другой особе прекрасного пола — и милого дружка в отставку отправляют… Пойдет он в никуда, кто подберет его? А тут Дуня ему навстречу:
— Ты куда? Посмотри, чем я хуже Анжелы? Приглядись — я куда лучше, красивей и умней, и характер у меня нордический, не скандальный. Вот и пойдем со мной туда! — и укажет ему Дуня в нужную официальную сторону.
Что, прекрасные мечты, которые обречены остаться напрасными мечтаниями? И не зря предупреждал поэт, что ты ничего стоящего «не сыщешь в жизни, если мало для тебя мечты»? Да, в жизни всякое может случиться. Мечта вознесет тебя высоко, а судъба бросит в бездну без следа. Только на самое дно бездны, где ползают ядовитые гадины в лице Додика, Дуня теперь не упадет… Если даже не покорит Джамаджу, в резерве остается Монблан. Выживет с Монблана Змеища — на худой конец сойдет и Казбек, на вершину которого Дуня в последнее время восходить избегала. Приблизиться к подножью Джамаджуджи, то есть к Никите, уже или в перспективе, как надеялась Дуня, отбракованному Юнгфрау Анжелой, и еще раз встретиться с самой этой родственницей, не признавшей родства, Дуня рассчитывала с помощью Юлии. Заядлая гринписовка разрешила ей звонить по вопросу обустройства бездомных разнесенских собачек. Значит, все упиралось в братьев и сестер наших хвостатых, а еще точнее — в наличие финансовых средств для их облагодетельствования. Попросить у матери денег на устройство собачьего приюта — собственному самоубийству подобно, потому что Дуне уже пришлось волей-неволей нанести удар по семейному бюджету, когда ее пригласили в деканат и в связи с отлично сданной сессией предложили перейти на бюджетное место или оформить льготный кредит для оплаты обучения в институте. Семейству Федотовых эти неожиданные государственные щедроты стали бы как манна с небес: деньги нужны были позарез на обустройство вновь открытого продовольственного ларька и экономия ежемесячной оплаты Дуниного приобщения к высшему образованию пришлась бы как нельзя более кстати! Но Дуня посмотрела на продувную физиономию служащей деканата и сразу поняла: это еще одна проверочка на ее принадлежность к клану богачей Артюнянцев. Стоит ей согласиться на финансовую халяву — и все поймут: какая же она Артюнянц, если экономит на копейках. Но Дуня гордо ответила продувной деканатской сплетнице:
— У нашей семьи достаточно средств, чтобы оплачивать мою учебу. Спасибо, но лучше предоставьте возможность учиться на бюджетные деньги кому-нибудь из нуждающихся студентов. А с моими родителями просто смешно говорить об экономии такой мизерной суммы.
Слух о Дунином благородном поступке прошел по всем курсам и факультетам и назвал ее всяк сущий в институте студент «зажравшейся богачкой» или «подлинной родственницей Артюнянца Ю. Б.» — в зависимости от симпатии или антипатии к героине замечательного происшествия. От родителей Дуня скрыла свой подвиг, так как с открытием нового продуктового киоска, который возглавил господин Федотов, в семье только и говорили о нехватке оборотного капитала. Но потом Дуня не выдержала и проболталась матери. Ирина Степановна попервоначалу взбеленилась и чуть не отметелила дочь — расточительницу и расхитительницу семейного достояния, но, поостыв, подумав и все взвесив, пришла к выводу, что Дуня поступила правильно: имидж для молодой девушки дороже денег! Вот, ругают молодежь, а она порой ориентируется в современной жизни получше своих родителей! Но от господина Федотова пример Дуниного бескорыстия на всякий случай утаили. Тем более что Дуне теперь ссориться с отцом было особенно не с руки. Ведь позвонит она Юлии, как собиралась, та первым делом спросит:
— А как поживают бывшие разнесенские бездомные собачки? Вы уже организовали для них приют?
Оксана, с которой Дуня иногда перезванивалась, и то рассказывала, что огринписенная никандровская дочка интересуется, не пришли ли из Разнесенска долгожданные хорошие для собак известия? Поэтому соваться к Юлии, ничего не сделав для разнесенских бездомных братьев и сестер наших меньших, было не только бесполезно, но даже и опасно. Возненавидит, как лютого ворога! Еще слава богу, что бывший бездомный пес-защитник жив, здоров и благоденствует в персональной будке. К матери обращаться с просьбой о вспомоществовании бедствующим шавкам не приходилось. Она ответит что-нибудь вроде:
