Аркадий Адамов - Круги по воде
— А вот так и не оказалось, — развёл руками Олешкович. — Работник бухгалтерии получил у меня за это строгий выговор.
— Но, позвольте, Валентин Григорьевич, кому же это понадобилось их украсть?
— Ума не приложу. Но факт. Украли. И, замечу, не мои работники. Иначе они и в книге учёта что-нибудь выкинули. Люди понимающие.
— Та-ак, — задумчиво протянул Игорь. — Но как же комиссия?
— Отказалась принять во внимание. Точнее, заявили, что наряды, видимо, были фальшивые и, узнав о ревизии, их поспешили уничтожить. Величайший абсурд, доложу вам. И это своё мнение от комиссии я не скрыл, Игорь сделал пометку в бумаге и спросил:
— Вы мне потом разрешите познакомиться с этой книгой?
— Ради бога. Заодно побеседуете и с моим работником. Бурашникова Анна Николаевна. Весьма квалифицированный бухгалтер. Утерять эти наряды никак не могла.
«Бурашникова, Бурашникова… Где-то мне попадалась эта фамилия…» — подумал Игорь.
— Ну, хорошо, Валентин Григорьевич, — сказал он. — А как объяснить такой, например, факт? Лучинин передал Барановскому комбинату некоторое оборудование, объявив его утильным. А вы спустя четыре месяца направляете на комбинат счёт за это оборудование. Следовательно, оно не было утильным, так получается?
— Не совсем, — усмехнулся Олешкович. — Тут, изволите видеть, есть одна деталь. Оборудование мы отдали утильное. Это верно. Но потом комбинат прислал нам счёт по командировкам. А у нас по этой статье денег не оставалось. Что тут делать? Я и вспомнил об этом оборудовании. Евгений Петрович было вспылил. Я ему свои резоны выставляю. Он ни в какую. Поспорили. В конце концов подписал. Комбинат счёт этот принял. Баланс и сошёлся. Я это все от комиссии тоже не скрыл. Но опять-таки во внимание принято не было.
Они ещё долго обсуждали различные пункты акта.
Олешкович, несмотря на свои барственно-величественные манеры, изысканные выражения и малиновый халат с золотыми кистями на поясе, нравился Игорю все больше. За всем этим явственно ощущались безукоризненная честность, тонкая наблюдательность и безбоязненная прямота суждений.
Игорь согласился даже выпить чашечку кофе, который им принесла на подносе маленькая старушка в фартуке. Кофе оказался превосходным. По этому поводу Олешкович заметил:
— Рецепт заварки из Ирана вывез. Пришлось во время войны побывать. Могу поделиться, если желаете. Истинное наслаждение будете получать.
— Спасибо, Валентин Григорьевич. А не поделитесь ли мнением о некоторых товарищах? Вы ведь людей на заводе знаете.
— Ради бога! Если хоть в малой степени полезным окажусь.
Видно было, что Олешкович тоже проникся симпатией к своему молодому собеседнику.
О Черкасове он сказал пренебрежительно:
— Специалист, конечно, неплохой, но человек… Уважения не испытываю, признаться.
— А вот у вас там есть шофёр Булавкин. Что он за человек, на ваш взгляд?
Олешкович пожал плечами.
— Этого знаю мало. Да вот, видите, какой номер выкинул.
— Он, возможно, не один номер выкинул, — заметил Игорь. — Вот, поглядите, это письмо в редакцию газеты.
Олешкович, далеко отставив письмо от глаз, внимательно прочёл его, потом покачал массивной головой.
— Не он писал.
— Почему вы так думаете?
— Сведения-то эти откуда у него?
— Вот и я думаю: откуда? — и, помедлив, Игорь неожиданно спросил: — Скажите, а все эти факты Черкасов, например, мог знать?
— Отчего же? Мог, конечно, — пожал плечами Олешкович и брезгливо поморщился. — Омерзительно! Руки надо мыть после такого «документа». А есть, знаете, превосходные у нас люди. Вот, к примеру, Симаков Иван Спиридонович. Благороднейший человек, скажу вам. Умница. Бригадир слесарей. Так это разбойное племя на него просто молится. Редкое явление, доложу. Между прочим, член партбюро. Бо-ольшим уважением пользуется. Весьма рекомендую познакомиться.
«Симаков, Симаков… — пронеслось в голове у Игоря. — Это же он говорил Филатовой о Носове. Вот кстати…»
— Как бы мне с ним повидаться, Валентин Григорьевич? Хорошо бы сегодня же.
— А вот мы сейчас ему позвоним.
И Олешкович тяжело поднялся, опираясь руками о поручни кресла.
…Час спустя Игорь уже шёл через весь город, отыскивая улицу со странным названием Лесной Тупик.
По дороге он вспоминал свой разговор с Олешковичем и терялся в догадках. Значит, кто-то украл наряды! Но кто же? Это не мог сделать Булавкин. Он не имел доступа в бухгалтерию, да если бы и проник туда, то ни за что не нашёл бы этих нарядов. Кто же тогда? Носов? Тоже сомнительно. Если же принять версию, что они с Булавкиным убили Лучинина, «закопали», то зачем им надо было вообще писать анонимки? А если они решили «закопать» его, так сказать, в переносном смысле, то есть попросту оклеветать, то откуда у них появились такие факты? Что-то не сходятся тут концы с концами. Какое-то ещё звено существует в этой второй цепочке…
Улица с удивительным названием оказалась на окраине и действительно упиралась в небольшой лесок. Последние её дома исчезали среди деревьев.
Было уже около четырех часов дня. Игорь изрядно устал. Кроме того, очень хотелось есть.
Домик Симаковых оказался одним из последних, уже в самом лесу, и калитка выходила на небольшую поляну.
Игорь сразу угадал Симакова в худом, усатом человеке, сидевшем на скамье у калитки, с маленькой девочкой на руках.
Узнал, видимо, его и Симаков. Он неловко поднялся, обхватив девочку рукой, и махнул Игорю.
— Вы, наверное, так-эдак, меня отыскиваете, — чуть заикаясь, сказал он. — Симаков я.
— Точно, Иван Спиридонович, вас и отыскиваю, — улыбнулся, подходя к нему, Игорь. — Здравствуйте.
— Ну, в дом прошу.
— А может, на скамейке посидим? Хорошо у вас тут, как на даче. И тень вон какая.
— Можно и тут, — согласился Симаков. — Вот только, так-эдак, дите бабке отдам. Молодые-то наши, значит, в отпуск, а мы с бабкой, так-эдак, маемся вот, — и он любовно погладил девочку по русой головёнке. — А вы сидайте, сидайте, — закончил он, указав на скамью. — Я сейчас.
Неожиданно лёгкой, какой-то даже летящей походкой он направился к дому, прижимая девочку к себе и словно не ощущая её тяжести.
Через минуту Симаков вернулся, опустился рядом с Игорем на скамью и закурил, перекинув ногу на ногу и упёршись локтем в колено.
— Насчёт чего же, так-эдак, разговаривать будем? — спокойно, без тени любопытства спросил он.
— Да, вот насчёт Лучинина, — негромко сказал Игорь, словно извиняясь за столь скорбную тему предстоящего разговора.
— Понятно, — кивнул головой Симаков и снова спросил: — Из Москвы, выходит?
— Из Москвы.
— Понятно, — повторил Симаков, сдувая пепел с коротенькой, измятой сигареты.
— Что же это с ним случилось? — спросил Игорь. — Как думаете, Иван Спиридонович?
— Думаю, как он мог, так-эдак, на себя руки наложить? — досадливо произнёс Симаков. — Ив голове это никак не помещается.
— Ну, а все неприятности? С другой стороны — Филатова…
Симаков вдруг резко повернулся и строго, даже сурово сказал:
— А вот она здесь, так-эдак, ни при чем.
— Я не о том хочу сказать.
— Сказать, может, хотите не о том, а думаете о том, раз дознались, — возразил Симаков. — Так я о том вам сразу скажу. Чтобы потом не возвращаться. Таня — чистейшая душа, чистейшая. Я её, так-эдак, вон с каких пор знаю, — он протянул заскорузлую ладонь над землёй. — И от той своей любви она мук приняла ох сколько. И он её, кажись, полюбил… Но семью его разрушать она не хотела. Уволиться решила, из города нашего уехать, это вот да. Хотела. Но чтоб через это он жизни себя лишил, так-эдак, — не поверю. Сильный был человек, Евгений Петрович, добрый человек, вот как я скажу.
Он смял между пальцами окурок сигареты, далеко отбросил его в сторону и огорчённо добавил:
— А насчёт брехни вокруг него, то мы ему прямо, так-эдак, сказали: «Дело, Петрович, не кончено. Мы дальше пойдём». А он ещё осерчал: «Я, — говорит, — так-эдак, и сам дальше пойду». И вот куда пошёл…
Оба помолчали. Потом Игорь сказал:
— Филатова говорила мне, что грозил ему Носов. Закипать грозил. И она того Носова, мол, боится.
— Насчёт этого, помнится, я ей сам, так-эдак, сказал, — кивнул задумчиво Симаков. — Мутный человек.
— И на Евгения Петровича злость имел?
— Он на весь свет злой.
— Кем он у вас работает?
— Мастером, так-эдак. Евгений Петрович ему два выговора дал, а потом вообще уволить собирался.
Симаков сидел сгорбившись, подперев ладонью подбородок, и, не отрываясь, пристально смотрел куда-то в одну точку.
Опять помолчали.
Потом Игорь задумчиво произнёс:
— Самоубийство случилось двенадцатого, в пятницу. Где был в тот день Носов, случайно, не знаете? — и тут же слабо усмехнулся: — Впрочем, как вы можете знать?
— Да уж, — согласился Симаков. — Знать неоткуда, так-эдак. А хорошо бы знать…
