Евгений Сартинов - Подрывник
Игорь уже завел двигатель, когда щелкнул замок правой дверцы. Кежа вздрогнул, но это был всего-навсего Пупок.
— Рвём отсюда, — приказал он.
— Слушаюсь, — хмыкнул Кежа, и включил первую скорость.
Глава 19
"Группа захвата" выломав дверь и убедившись, что в квартире хозяина нет, вывалилась обратно на улицу. Первое, что они обнаружили там, это Валеру Сытина, со стоном поднимающегося с земли.
— Ты чего, Сыч? — обратился к нему один из пехотинцев Бизона.
— С-сука, опять этот козел… опять по башке мне дал… и снова мою машину угнал.
Такого дружного и долгого ржания жители окрестных домов до сих пор никогда не слышали. Даже изощрённая матершина Сыча не вывела быков из хорошего настроения.
— Да не парься, Сыч, догоним мы счас твою тачку!
Но, ночные гонки по пустынным улицам сначала не дали никакого результата. В это время Кижаев находился в очень необычном месте. Он не стал рисоваться на главных улицах города, а сразу свернул в переулки. Не проехав и двух кварталов от собственного дома, Кежа неожиданно затормозил и свернул к обочине.
— Ты чего встал? — удивился Пупок, довольно нервно поглядывая в зеркало заднего вида. — Догонят ведь!
— Слушай, это голубятня Афони? — Спросил Игорь, кивая головой на массивное сооружение на пустыре между городской и деревенской частью города.
— Да, его.
— Он что, живой, что ли до сих пор?
— Конечно. А что с ним будет?
Игорь с удивлением посмотрел на своего спутника.
— Он двадцать лет назад был старик стариком. Я думал он давно умер. Нихрена себе.
Сооружение, на которое Кижаев обратил внимание, было весьма примечательным не только для Кривова. Обычная голубятня представляла из себя небольшой железный домик с непременной скамейкой рядом и шестом для голубей. Но строение старого Афони было просто монстром в ряду подобных сооружений. Большое двухэтажное деревянное здание самой голубятни было отягощено еще и длинным, кирпичным пристроем, откуда и пробивался свет через небольшое, квадратное окошечко. Некоторые частные дома Кривова по площади были меньше чем эта самая голубятня.
— Как думаешь, Афоня сейчас там? — спросил Кежа.
— Свет есть, значит там.
— Давай-ка зайдём к нему на огонек.
— Да ну его! Поехали, давай! Там же Лолка одна.
Но, не обращая внимания на сопротивление малолетки, Игорь отъехал чуть дальше и, закрыв машину, двинулся в сторону голубятни. За ним не очень охотно последовал и ворчащий себе что-то под нос Пупок.
Дверь в голубятню оказалась незапертой, и, переступив порог, Игорь невольно остановился. В его ноздри ударил забытый, специфичный запах голубятни. Пахло пылью, голубиным пометом, сеном, и это на секунду вернуло Кижаева в детство. Из этого состояния его вывел низкий, тяжелый голос хозяина голубиного дворца.
— Ну, раз пришел, заходи, чего встал на пороге. Не выстуживай помещение.
Голос этот принадлежал рослому, кряжистому старику, полулежавшему на старом, продавленном диване. На плечах старика сидели два белых голубя, еще одного он держал, поглаживая, в руках. Кроме фигуры Афоню отличало лицо: мощное, суровое, изрезанное глубокими морщинами. Кустистые брови и уголки глаз были, как бы свалены чуть вниз, а линия узких губ словно повторяла этот изгиб. Кеже показалось, что старик нисколько не изменился за прошедшие годы, даже не постарел. В послевоенные годы Афанасий Григорьевич Петров был лучшим спортсменом города. Он занимался всеми видами спорта: прыгал в длину и высоту, толкал ядро и метал молот. Но лучше всего он играл в футбол. Более результативного нападающего не было за всю историю города. Это был девяностокилограммовый таран, крушивший любую оборону противника. Редко в каком матче он уходил с поля без гола. Его десятки раз звали попробовать силы в командах первой и даже высшей лиги, но Афоня не мыслил себя вне Кривова. Для него просто не существовало других городов, был только он — Кривов, его болельщики, обожавшие своего кумира, и голуби. Их он держал сотнями. Не только в Кривове, но и во всей области Афоня считался первым голубятником, или, как говорили у них в те времена: «коржатником». Каких пород у него только не было: дутыши и монахи, севастопольские тучерезы и космачи, а за его турманами и бухарскими приезжали из столицы. В послевоенные годы он мог бы сделать себе состояние на торговле голубями, но большую часть он их просто дарил, не считая деньги чем-то стоящим.
Спортивная карьера Афони оборвалась в тридцать пять лет. Он играл бы и дольше, как легендарный Виктор Раздаев, как минимум до сорока. Но в одном самом обычном матче второй лиги отчаявшиеся остановить его защитники, с двух сторон прыгнув на него в подкате, умудрились сломать нападающему сразу обе его ноги. Правая срослась хорошо, а вот левая оставила ему только возможность с трудом ходить от дома до голубятни. Именно после этого Афоня и воздвиг этот двухэтажный дворец для своих питомцев.
Отработав пятнадцать лет во вредном цехе Афоня рано, в пятьдесят лет ушел на пенсию. Еще через два года у него умерла мать, и заядлый бобыль остался один. В своей квартире он появлялся лишь затем, чтобы помыться, да раз в три месяца перестирать белье. Готовить он никогда не готовил, питался исключительно всухомятку, предпочитая основным рационом хлеб и кильку в томатном соусе, запивая свою нехитрую пищу жидким чаем. На это у него уходила половина пенсии, вторую половину он тратил на корм голубям. То, что в столь поздний час у него появились гости, Афоню не удивило. К нему шли со всего города, выпить и спокойно посидеть в тепле и своеобразном уюте.
— Привет. Как здоровье, Григорьич? — спросил Кежа, усаживаясь в старое кресло напротив дивана. Старик с видимым недоумением посмотрел на него, потом перевел взгляд на Пупка.
— Опять пришёл, щенок! — резко обрушился Афоня на жавшегося за спину Кижаева Николая. — Вот я тебя!
— Что он такого сделал? — удивился Кежа.
— Что-что, на той неделе петарду на крышу мне закинул, а она же железная! Так бабахнуло, что все мои галчата чуть с ума не сошли. Обосрали тут всё на свете с испуга.
Кежа улыбнулся. Привычка называть своих птиц галчатами сохранилась у старика до сих пор.
— Он больше так не будет делать, да ведь, Николай? — спросил Игорь, иронично глянув через плечо на своего «суворовца».
— Угу, — подтвердил тот, не оставляя своей позиции за спиной старшего брата.
— Что-то я тебя, парень, не помню, — признался Афоня, вглядываясь в лицо позднего гостя. — Не местный, что ли?
— Да нет, местный я, просто здесь двадцать лет не был. Может, вспомните такого — Игорь Кижаев, Кежа, так меня тогда звали.
Старик оживился.
— Ах, вот ты кто! Кежа! Так бы ни за что тебя не признал. А помнить помню. Ты тогда у меня частенько бывал. Ты, Бизя, покойный Бурый и этот, молодой Федосеев.
— Да, Антон.
— Вот-вот. Хорошие вы были ребята. Друзья то твои на виду, а тебя что-то не видно было.
— Уезжал я, по свету мотался, а сейчас вот вернулся, решил здесь осесть.
— Понятно. В свое время ты лихим парнем был. Это ведь ты тогда парней подбил на ментовку напасть?
Кежа кивнул головой.
— Было дело, — признался он. — После этого я отсюда деру и дал.
Пупок слушал все это с округлившимися глазами.
— Ну, а обратно сюда чего тогда вернулся?
— Да, надоело по свету скитаться. Я вон даже мать не похоронил, в Антарктиде тогда зимовал, на станции «Восток». А оттуда зимой даже самолетом не улетишь…
В это время со стороны улицы донесся гул нескольких моторов и свист тормозов. Пупок метнулся к двери, чуть приоткрыл ее и выглянул наружу.
— Атас, Кежа, это опять эти козлы! Сюда идут!
Кежа сморщился.
— Черт, как они не вовремя.
— Что, менты? — спросил хозяин голубятни.
— Хуже, быки вашего Бизона.
— Что, схлестнулся с этими телками?
— Есть маленько.
— Ну, лезьте тогда наверх и сидите тихо, — Афоня кивнул в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, на сеновал. Поздние гости охотно последовали этому совету. Очутившись в темноте, среди многочисленных клеток с голубями Кежа присел на корточки и затаил дыхание. Рядом сопел его юный друг Пупок.
— Не ёрзай, — тихо шепнул ему Игорь, и услышал, как скрипнула входная дверь. Судя по топоту ног, вошедших было несколько.
— Привет, Григорьич! — сказал кто-то из новых гостей.
— Здорово, коль не шутишь, — буркнул голубятник.
— У тебя никого тут лишнего нету?
— А кого тебе надо?
— Да такой хлипкий парень, с усами в синей куртке.
— Кежа, что ли?
— Ну да.
Игорь замер. "Неужели Афоня сдаст меня?" — подумал он. Даже Пупок рядом с ним перестал сифонить своим сопливым носом.
— Был он здесь, поздоровался, посидел чуть-чуть и ушел.
Голубятник говорил весомо, уверенно, и ему поверили.
