Роман Добрый - Иван Путилин и Клуб червонных валетов (сборник)
– Послушайте, полковник, скрываться теперь нечего, да, со мной едет Путилин. Но, как доктор, я должен заметить вам, что Иван Дмитриевич нуждается в известном покое, отдыхе. Ради Бога, оставьте вы его в стороне. Неужели, на самом деле, он не имеет права никуда сунуть носа без того, чтобы его не сцапали? Обойдитесь собственными средствами. Вы – власть. В вашем распоряжении – все средства.
– Но, дорогой доктор, просто бы посоветоваться… Я, признаюсь, сам чувствую всю неловкость моего вмешательства… Я вовсе не желал бы беспокоить вашего знаменитого друга, но, поверьте, горе несчастного отца так велико.
– С кем ты говоришь, доктор? – прозвучал голос Путилина. – В чем дело?
По лесенке спускался великий, благородный сыщик.
– Ты так взволнованно говоришь…
Я с отчаянием махнул рукой и отошел.
«Все потеряно! О, проклятье!» – чуть не вслух вырвалось у меня.
Полковник-полицеймейстер так и рванулся к Путилину.
– Я так счастлив видеть вас, ваше превосходительство. Признаюсь, ваш друг, доктор, не хотел допустить меня до вас.
Полицеймейстер представился.
– О, мой милый доктор меня оберегает! Что такое? Что случилось?
Полковник пролепетал те же слова, что и мне. Путилин, улыбаясь, обратился ко мне:
– Итак, доктор, на воде безопасно?
Конечно, только я один понял тонкий сарказм этого вопроса моего друга, полицеймейстер просто глупо хлопал глазами.
– И никто, доктор, «на шири водного пространства» не смеет меня арестовать?
– Оставь! Не добивай! – со злобой вырвалось у меня.
Путилин сразу видоизменился. Вместо добродушного туриста перед нами стоял невозмутимо спокойный, строго официальный, служебный Путилин.
– Ну-с, ведите меня к вашему миллионеру, полковник.
Каюта рыбинского богатея находилась почти рядом с нашей, через одну.
Полковник вошел первым и подошел к сидящему в позе глубокого отчаяния красивому старику с большой окладистой бородой.
– Вот, Пров Степаныч, единственный человек, который может помочь тебе. Кланяйся и проси. Это его превосходительство господин Путилин.
Старик порывисто вскочил с дивана.
– Явите божескую милость, ваше превосходительство! – старик был очень взволнован.
– Хорошо, хорошо. Сядемте и давайте беседовать. Что с вами стряслось? Я слышал, у вас с парохода исчез сын?
– Да, ваше превосходительство.
– Ну, теперь отвечайте мне на вопросы. Сколько лет вашему сыну?
– Двадцать восьмой пошел.
– Холост? Женат?
– Год, как женился, а только можно сказать, что холостой он.
– Как так? – удивился Путилин.
– Такая уж странная оказия вышла. Почти насильно пошел он под венец, по моему настоянию. А как женился, так даже ночки одной с женой молодой не провел.
– Что за причина? Полковник мне сейчас сказал, что сын ваш – больной. Чем он болен?
Старик миллионер сокрушенно развел руками.
– А так, что сам ума не приложу, ваше превосходительство. С виду, телом – молодец из молодцов; нельзя сказать, чтоб и рассудком поврежден был, а только чудной какой-то, словно сам не свой, потерянный, вроде на порченого похож.
– Поясните мне, в чем порча-то его заключается, – продолжал опрос мой друг.
– Очень уж на божественное все лют. День и ночь все молится, так и бьет поклоны, так и бьет. Я это его урезонивать начну бывало, что это ты, дескать, Андреюшка, в монахи что ли записался? Али грехов уже столько наделал, что отмолить их не можешь? А он это так странно поглядит на меня и тихо, покорно отвечает: «Облеплены мы, батюшка, грехами мира, яко смоква червями». Жену его к нему подсылал все. Красавица-девушка! Авось, думаю, разгорится, образумится, в норму войдет. Та, бедняжка, и так к нему, и эдак. Плачет! Известно дело, что ей за сладкое житье быть, значит, замужней девицей? «Что я тебе сделала дурного, желанный мой, что ты на меня не глядишь, гнушаешься мною?» А он ласково погладит ее по головке и скажет: «Не гнушаюсь я тебя, голубка, а люблю тебя, как сестру мне богоданную, так и будем жить, потому все иное душу грехом оскверняет».
– Религиозный фанатизм, – тихо пробормотал Путилин. – Скажите, откуда вы едете?
– В Москве был, ваше превосходительство. Нарочно его, Андреюшку, с собой взял. Думаю, развлечется… К Иверской, к Трифону возил его.
Путилин живо спросил:
– Вы осматривали себя? Он ничего вам не оставлял перед исчезновением? Вы спали, наверно?
Старик миллионер полез в карманы и из одного вынул записку.
Его даже дрожь пробрала.
– Ага! Дайте-ка мне ее…
Путилин прочел вслух:
«Прощайте, батюшка, на сем свете мы с вами не увидимся. Сын ваш Андрей».
Пров Степанович покачнулся.
– Это… это означать должно, что он жизни лишить себя порешил? – произнес он заплетающимся языком. И глухо, нудно зарыдал. Тяжелая была картина! Путилин ласково положил руку на плечо старику.
– Успокойтесь, голубчик, погодите отчаиваться. Эта записка еще не говорит, что он решился на самоубийство.
Путилин посмотрел на часы.
– Вы не можете сказать, когда приблизительно, в котором часу вы заметили исчезновение вашего сына?
– Часа два тому назад, – вмешался полицеймейстер.
– Да-да…
– Вы спали? Сколько времени вы спали?
– Я не мог долго спать… засыпая, я видел его. Если и прикурнул, так не больше, как на часок… Короткий сон у меня в дороге.
– Стало быть, это могло случиться часа три тому назад…
Путилин пошел из каюты.
– Я вернусь сейчас. Мне надо повидать капитана.
И Путилин действительно скоро вернулся.
– Что же мне с вами делать, Пров Степанович? – обратился он к убитому горем отцу.
– Помогите! Полковник наш, – миллионер указал на рыбинского полицеймейстера, – на вас, как на последнюю надежду указал.
– И жалко мне вас, Пров Степанович, да и себя-то я чувствую неважно. Дело очень запутанное, странное.
– Ваше превосходительство, помогите старику! – тихо, взволнованно произнес полковник. – Хороший он человек. Столько добра оказывает бедным, столько благотворительных учреждений основал в Рыбинске.
– А вы не справитесь? – спросил полицеймейстера мой друг.
Тот откровенно махнул рукой.
– Как перед Истинным говорю: ровно ничего не понимаю.
Путилин задумался.
– Ну, что делать! Судьба, значит. Хорошо. Попытаюсь.
И обратился к старику, поволжскому купцу:
– Карточки у вас нет с собой вашего исчезнувшего сына?
– Нет, ваше превосходительство.
– Ну так опишите подробно приметы.
Старик начал описывать их.
– Доктор, – обратился ко мне мой великий друг, – скоро будет остановка. Пароход пристанет к пристани у какого-то крупного села. Скорее собирай наши чемоданы, мы высадимся здесь.
Я бросился в нашу каюту.
«Черт возьми, вот так «прогулка» по Волге»! – ругал я сам себя.
Пров Степанович, поволжский купец-миллионер, со слезами на глазах благодарил Путилина.
– Вовек не забуду, ваше превосходительство! В ножки поклонюсь… Господи, чем только отблагодарить вас смогу?
– Ладно, ладно. Если что узнаю, буду сообщать полковнику. Вы к нему наведывайтесь. Ну, пароход причаливает. Это Кречетово?
– Да, ваше превосходительство.
– Доктор, готов?
Я стоял с двумя чемоданами. Полицеймейстер облегчил меня одним.
– Ну, до свидания, господа.
Протяжный унылый звук пароходной сирены прокатился по широкому водному пространству великой реки.
Миллионер-волжанин припал на грудь моего славного друга.
– Спасите… вызвольте… найдите… Простите старика: я совестливый человек… Стыдно мне такого большого человека, как вы, беспокоить, да горе-то мое уж больно велико. Господи, сына потерять! Легко ли?
Путилин по-русски трижды облобызался с купцом.
– Все, что в силах… все, что смогу…
Капитан почтительно повел Путилина к трапу.
Из каюты опять донеслись рыдания старика.
На перепутье
Недолго стоял пароход. Скоро, посылая нам прощальные клубы дыма, он отчалил, поплыл вверх по Волге. В душе я посылал проклятья и этому полицеймейстеру, и этому поволжскому миллионеру, проспавшему своего полоумного сына.
Пристань была убогая, пустынная какая-то.
На порядочном расстоянии от нее, на отлогой горе, широко раскинулось большое богатое село.
Путилин посмотрел на часы.
– Теперь – четверть двенадцатого. Пароход, как мне сказал капитан, должен быть здесь в два часа дня. Значит, в нашем распоряжении – порядочное количество времени.
– Какой пароход? – спросил я.
– Тот, который остановится здесь.
– Так почему же мы высадились, а не поплыли дальше на том пароходе, который только что отошел?
Путилин улыбнулся.
– Я сильно боюсь, доктор, что лечить от нервов придется не тебе меня, а мне тебя.
– Да пойми, я ровно ничего не понимаю. Какой тебе, Иван Дмитриевич, нужен еще пароход?
– Тот, который повезет нас обратно.
– Как обратно? Зачем мы поедем обратно?
