Андрей Константинов - Ребус. Расшифровка
Полина решительно тряхнула головой – и правда, морок какой-то! Сама же прогнала, так чего уж теперь. Тем более что Камыш не из тех людей, которые «слово дал, слово взял»… И, между прочим, жаль…
В итоге Ольховская бесцельно побрела в сторону дома, и ноги сами довели ее до дверей ближайшего кафе, которые она автоматически толкнула и вошла. А когда вошла, то обнаружила, что это было то самое кафе, в котором они с Камышом частенько бывали. «Запомни, дэвушка, это одно из немногих мест в городе, где подают настоящий кофе», – так говорил о нем Женя и при этом картинно-смешно поднимал вверх указательный палец.
«Странно, – подумала Полина, заказывая себе эспрессо и усаживаясь за столик в самом углу зала, – у меня ведь никогда не было к нему сильных чувств. Почему же теперь мне кажется, что Камыш – это самое значительное, что произошло со мной за последнее время? Может быть, потому, что после смерти Ташкента ничего значительного в моей жизни не происходило вовсе?»
Вспоминать об убийстве Ташкента (именно об убийстве, что бы при этом ей ни говорил Нестеров) Ольховской было неприятно, хотя в страшных снах, согласно классике жанра, раздавленный покойник не являлся. Вообще, если Полине и снились ужастики, то совершенно иного рода. Например, несколько раз ей снилось, что их экипаж стоит у дома объекта. Стоит час, другой, день, ночь, и никто их не сменяет. И в какой-то момент она вдруг осознает, что так будет всегда. И вот тогда ей становится по-настоящему страшно.
Наверное, именно этого она больше всего и боялась. Когда Ольховская училась в школе, то, наблюдая за родителями своих друзей, невольно жалела их, поскольку жизнь большинства из них складывалась по отработанной еще предками схеме: подъем по звонку, к конвейеру – по сигналу, смена от восьми до семнадцати, потом по звонку – отбой и унылая череда семейных радостей. Уже тогда юной Полине страшно было думать о том, что и ее жизнь когда-нибудь станет такой же размеренной. В конце концов, и в милицию, что греха таить, она пошла в погоне все за той же нестандартностью бытия. Вот только никто ее не предупредил, что нестандартность эта тоже может войти в привычку.
Полина, которая нещадно гоняла своих за постоянное курение в салоне, закурила сама. Нет, конечно, если разобраться, то жаловаться ей было не на что. Экипаж у нее, при всех несуразностях и оговорках, самый-самый. Да и «грузчики» в отделе с недавних пор стали относиться к ней уважительно, как к своей. Настолько как к своей, что даже перестали просить прикрыть девичьи уши в те моменты, когда собирались рассказать очередной соленый анекдот. При встрече с Ольховской они уже похлопывали ее по плечу, а не как раньше, когда норовили пониже пояса. И за пивом для бригадира Полине приходилось бегать наравне с Лямкой и Пашей, и это отнюдь не унижало ее достоинство, а скорее наоборот, являлось признаком высокого доверия. И все же…
Стыдно признаться, но пару недель назад, истосковавшись по женскому обществу, Ольховская даже забежала попить чайку в свой бывший отдел, где в течение часа и безо всякого былого отторжения слушала последние новости. Кто бы мог подумать?… Да и вообще, в последнее время она с тоской стала вспоминать свою прежнюю работу в установке, где приходилось по большей части ворочать мозгами, а не ногами. «Если хорошенько подумать, то думать я совсем разучилась», – улыбнулась Полина своему случайному каламбуру. Улыбнулась, а потом опечалилась тем, что если еще полгода назад на тумбочке рядом с кроватью у нее лежали книги о «Ледовом походе» белогвардейцев или, на худой конец, учебник по криминалистике, то теперь на ней прочно обосновались Дашкова и Маринина. После прочтения двадцати страниц романов этих детективщиц Полину начинало клонить в сон, и это было как раз то самое, что доктор прописал. В холодной и одинокой постели спала «грузчица» плохо. Полина заказала еще одну чашку кофе, который в этом заведении и правда был на редкость крепким и ароматным. Как раз вот этой кофейной горькости и не хватало их с Козыревым отношениям. Хотя как таковых отношений, чтобы в отделе про них ни судачили, нет и не было. Ну до дома провожает эпизодически-регулярно, ну пару раз сидели в кафе и даже раз сходили в кино. То, что Паша в нее влюблен, Полина безусловно знала, вот только ответного отклика в себе не находила. Конечно, Ольховская выделяла его среди окружающих «грузчиков», тем более что на общем фоне это было вполне закономерно – мужики в отделе народ тот еще! Но, выделяя Козырева, она относилась к нему просто как к хорошему товарищу, другу, а он воспринимал ее расположенность как нечто большее. Полина на собственном опыте знала, как это больно, когда разбивается любовная лодка, поэтому малодушничала и отшивать парня не торопилась. Все это время она подбирала слова поубедительнее и ждала подходящего момента. Но сердцем понимала, что все равно придется резать по-живому, а делать этого ей ой как не хотелось. Особенно после того, как они вместе, одной командой, одолели Ташкента.
«Дожила! Вот и Ташкент теперь вспоминается, как нечто хорошее. Как память о тех временах, когда они были командой, а вернее – слаженной боевой бригадой. Неужели для того, чтобы снова почувствовать себя полноценным человеком, ей нужно, чтобы с кем-то близким что-то случилось?» – Полина похолодела от пришедшей на ум крамольной мысли и снова закурила.
Бросить, что ли, все это к чертовой матери?! Бросить-то, в принципе, можно. Вот только чем она будет заниматься дальше? Для финнов экскурсии по городу водить? А что, можно даже и на криминальную тематику: «Уважаемые гости нашего города, вот в этой гостинице промышляла кражами „с добрым утром“ Сонька Золотая Ручка, а на этом месте убили Леньку Пантелеева»… Ну уж нет – ничто, кроме сыскного дела, не было Полине по душе. Вот только и сыскное дело в последнее время перестало приносить душе покой и ощущение собственной нужности и незаменимости. «Пойти, что ли, постричься, – видимо, от полной безысходности пришло в голову Полине. – …Ага, а потом еще и перекраситься, и пол изменить». Вот только нет нигде такой конторы, чтобы старые головы с ненужными мыслями на новые меняли. А еще, до кучи, и сердце новое поставить, чтобы не болело и не томилось непонятными ожиданиями…
Кофе допит, в пачке оставалась последняя сигарета, так что самое время было покидать это богоугодное заведение. Но Полина как будто ждала чего-то. Она ждала-ждала и дождалась. В кафе вошел… Камыш. Вот ведь: помянешь черта – он и объявится! Женя вошел не один, а с девушкой, которую осторожно поддерживал под локоток. Именно так он когда-то поддерживал и ее. Да и вообще, чем-то подруга Камыша напоминала Полину. Вот только чем именно, Ольховская изучать не стала. Осторожно, чтобы не заметил бывший любовник, она покинула кофейню.
Н-да, уж лучше бы сразу домой поехала. А теперь… Заполнила вакуум одиночества, нечего сказать.
В то время, пока Полина пила кофе и предавалась воспоминаниям вперемешку с размышлениями, Лямка затащил Козырева пить пиво. В шесть часов у него была назначена встреча с Ириной, и смысла ехать домой, чтобы потом возвращаться обратно в центр, не было. Козыреву пива не хотелось, но Ваня его уломал, и по старой памяти они поехали на Лиговку, в тот самый «Райский Ад», возле которого, к вящему удовольствию немногих посвященных, упокоился Ташкент. Возбужденный предстоящим свиданием Лямин трещал без умолку, Паша же по большей части молчал, похрустывая гренками с чесноком. Проблемы и переживания Лямки, коими тот, по простоте душевной, легко и щедро делился со своим товарищем, казались Козыреву мелкими и несущественными по сравнению с его собственными проблемами. Как личными, так и финансовыми.
– …Я, Паш, думаю в следующем году поступать на заочное в Университет МВД. Так я подумал – может, ты тоже? А чего? Вместе веселее будет.
– На фига? – лениво поинтересовался Козырев.
– Ну надо же высшее образование получить. Тем более юридическое сейчас котируется.
– Это коты в марте котируются. А юристов сейчас – как грязи.
– Зря ты так. Я, между прочим, на днях с Нечаевым говорил. Оказывается, от нашего управления можно направление на учебу получить, а с ним на вступительных вне конкурса берут. Если, конечно, экзамены нормально сдашь.
– Вот в том-то и дело, что «если нормально сдашь». Ментовский университет – он же теперь только для блатных. Туда либо папенькины сынки и дочки поступают, либо те, кто неслабые бабки готов отвалить. Лично мне ни первый, ни второй вариант не светит. Да и тебе, наверное, тоже.
– Да брось ты, Паш! У нас еще почти целый год впереди, можно успеть нормально к экзаменам подготовиться. Плюс направление от конторы…
– Это ты брось. Кому твоя подготовка на фиг сдалась? Вот раньше знания действительно учитывали. Причем так учитывали, что если ты – совсем дуб, то тебя даже блат не спасал. Мне Людмила Васильевна, соседка, рассказывала одну такую байку, уж не знаю – правда или нет. Так вот: поступала в МГУ на исторический факультет дочка маршала Чуйкова, того самого, который обороной Сталинграда командовал. А в те времена дочка такого человека – это все равно что Ксюша Собчак в наши дни. И ни фига – как раз по профильному предмету, по истории, дочка срезается и получает два балла. И никакой великий папа в данном случае не прокатил.
