Фридрих Незнанский - Девочка для шпиона
Сегодня мне удалось проводить в детсад свою дочь, затем не спеша позавтракать в обществе дорогой супруги. Я даже отвез ее самолично на дневную репетицию и вот этаким добропорядочным обывателем прибыл к месту службы.
Несмотря на оставшуюся со вчерашнего дня усталость, на то, что работать приходится с товарищами подонками солидного ранга — с одним мне как раз предстоит встретиться через час, — настроение у меня сегодня приподнятое. Вспоминаются приятные моменты из прошлого и даже такая давняя забава, как самбо. Снимаю пиджак, галстук, выхожу на середину кабинета, командую сам себе:
— Упор лежа принять!
Выполняю команду и начинаю спор с самим собой — удастся ли отжаться хотя бы раз двадцать. На восьмом выдохе слышу деликатный стук в дверь. Растерянно вскакиваю, заодно сшибаю стул, он с громким стуком падает на паркет. Быстро ставлю стул на место, на всякий случай отряхиваюсь и, заняв у окна позу задумчивого Наполеона, говорю:
— Да! Войдите!
Входит секретарь следственной части Клава, подозрительно смотрит на меня, потому что, как бы величественно ни покоились руки на груди, прическа у меня взъерошена, да и лицо, наверное, красное, как у Кости Буряка.
— Здравствуйте, Александр Борисович. С утра вами интересовался начальник…
— Ага! Сейчас он у себя?
— Да, только занят.
Клава сообщила это громким шепотом.
Я хмыкнул:
— А можно спросить — чем?
— Можно. Только вы ничего не знаете, да?
— Конечно!
Клава оглянулась на закрытую дверь и опять же шепотом доложила:
— Торгуется с какой-то газетой, сколько они заплатят за какое-то интервью.
— Ну ясно. В таком деле ему, конечно, не нужны ни свидетели, ни соучастники. Пусть работает человек!
Начальник следственной части Николай Шелковников был карьерист и бездарь. Это меня давно уже не удивляло — кроме Кости Меркулова, практически за двенадцать лет службы на ниве юстиции у меня не было пристойного начальника.
Николай не любил меня, чего я, собственно, от него и не требовал. Но он чувствовал мое к нему отношение и хотел бы ответить мне тем же. Однако как профессионал Николай не стоил ничего, а напрягать меня не за дело, а как вышестоящий нижестоящего, не решался. Потому что всем давно было известно, что заместитель генерального прокурора Меркулов — мой друг. Шелковников, общаясь со мной, всегда оправдывал свою фамилию — мягок был и шелковист. Ему отравляло жизнь подозрение, что я хочу занять его место. И что Меркулов якобы хочет, чтобы я занял пост начальника следственного отдела. Я не исключал того, что Косте хотелось бы работать в непосредственном контакте со мной, а не с лебезящим и неискренним Шелковниковым. Но я пока не торопился. Николай не поверил бы мне, даже если бы я поклялся в этом на всех сводах законов плюс основной — Конституция. И чтобы подстраховаться, потихоньку, но старательно собирал на меня компромат. И про то, как я непокорен начальству. И о том, что, мол, стал частенько разговаривать — не «по фене», нет, — а на расхожем молодежно-бытовом наречии. А куда мне деваться от окружающего «молодежно-бытового», если известно: с кем поведешься… В общем, в досье Шелковников подшивал всякую, даже совершенно идиотскую жалобу на меня. А этого добра хватало, потому что кое-кого мне удавалось раскалывать до самого копчика, а потом расколотый, ужаснувшись висящим над ним сроком, строчил в прокуратуру слезное письмо о том, как я выбивал из него показания, прижигая сигареткой причинные места… Клава тем временем спросила:
— Вы не заняты, Александр Борисович?
— Пока нет, а что?
— Там к вам мальчик пришел, из Мосгорпрокуратуры.
— Фамилия у мальчика случайно не Величко?
— Да.
— Тогда зовите.
— Я вам дам пару минут на то, чтобы галстук надеть, — тоном заговорщика сказала она и вышла.
И в самом деле, прошло не менее трех минут, прежде чем на пороге возник Олег с дежурным вопросом:
— Разрешите?
— Входи. Чем порадуешь или чем огорчишь?
— Может быть, озадачу, Александр Борисович…
Я коротко вздохнул:
— И без тебя есть кому… Ладно, выкладывай. Только не маячь, садись. С холода пришел, может, наркотик примешь?
— Какой? — недоуменно вылупился на меня парень.
— Слабенький, кофе называется.
— А-а! Спасибо. Если вы будете, то и я.
— Не бойся, не отравлю, — ворчу шутливо и начинаю колдовать у маленького столика, приспособленного мной не для подшивок правительственных газет, а для быстрой, максимально европеизированной чайно-кофейной церемонии.
— Я, Александр Борисович, по поводу того полковника Скворцова из военной разведки, что в Кунцеве нашли во дворе.
— Да? В таком случае боюсь, что ты не озадачишь меня, а огорчишь! Тем не менее рассказывай.
— Сначала про то, что обнаружили судмедэксперты. Умер действительно от инфаркта.
— Уже хорошо, что не убийство.
— Это да. Только осматривал его судмедэксперт — человек любознательный и неравнодушный. Он обратил внимание на то, что полковник, и далеко не военно-строительных войск, а одет очень небрежно. То есть впечатление такое, как он сказал, будто человек был у чужой дамы в интимной обстановке и вдруг вернулся из командировки раньше времени муж этой дамы. Ну все надето наспех, китель вообще ни на одну пуговицу не застегнут. А носки так отсутствуют совсем…
— Та-ак, — протянул я, наливая Олегу кофе, и поощрительно кивнул: мол, продолжай.
— Спасибо, — поблагодарил он за кофе. — В общем, изучил эксперт тело как следует и обнаружил где положено следы спермы и этот… секрет, выделяемый женщинами…
Олег так смутился, что покраснел.
— Значит, имела место анекдотическая ситуация, закончившаяся трагически?
— Не совсем так. Эксперты-криминалисты не поленились и поработали методом эмиссионного спектрального анализа. На шинели обнаружены микрочастицы половой краски и коврового покрытия — это раз. Во-вторых, на ботинках Скворцова, на подошвах точнее, не обнаружено частиц почвы, которая имеется на месте обнаружения трупа.
— Таким образом, ты хочешь сказать, что бедного полковника к электрощитовой притащили?
— Да.
— Что ж, вполне обычная история. Умер Вася на своей девке, а та побоялась огласки и притащила бывшего любимого на свалку…
— Скорей всего, не одна тащила. Следов волочения по земле на одежде нет, значит, от квартиры до места несли аккуратно. А такого крупного мужчину надо как минимум вдвоем переть!
— Олег, как ни пытайся, ты не заставишь меня положить глаз на это дело! Тем более сейчас, когда мы имеем шанс выйти на след Буряка!
— Александр Борисович, мне по чину не положено вас заставлять. Я хотел бы сам потихоньку это дело разгребать…
— Знаешь, как в средневековой Европе говорили? Вассал моего вассала не мой вассал. Я не могу тебе приказывать или запрещать…
— А словечко замолвить в случае чего?
— Перед кем? Перед городским прокурором?
— Да.
— Только в том случае, если не завалишь текущих дел!
— Конечно!
— Хорошо, замолвлю. А теперь признавайся, откуда в тебе столько извращенного любопытства? Небось любовницу полковника хочешь разыскать?
— И любовницу, и того, кто помогал ей Скворцова вытаскивать, мертвого, а может, только умирающего. Только не думайте, не для того, чтобы разузнать в деталях о последних минутах Скворцова! Тогда, ночью, когда мы приехали на место, где было обнаружено тело полковника, я очень сильно помогал всем, а заодно исследовал содержимое карманов и вообще одежду. У него в рукаве шинели я нашел потайной карманчик.
— Уж не для секретных ли документов? — полушутя спросил я, хотя любопытство мое было неподдельным.
— Нет. Предполагаю, что карманчик Скворцов пришил для заначек от жены. Ведь на любовницу надо тратиться, да и жены бывают, что в воскресенье на пиво не выпросишь. Предположение подтвердилось тем, что в карманчике мною было обнаружено двадцать долларов США.
— Ерундовые какие-то деньги!
— Наверное, то, что осталось.
— Логично, — согласился я.
— Но там кроме денег кое-что было…
Олег не стал меня томить, вынул из кармана и протянул мелкий клочок хорошей белой гладкой бумаги.
— Что это?
— Термобумага для факсов.
— Это я понял — не динозавр. Внутри что?
— Послание. Только странное какое-то…
Я развернул громко хрустящий, ровно оторванный от валика лист. Заметил, что вверху он аккуратно обрезан ножницами, настолько аккуратно, что по ту сторону сцепленных болтиком толстых лезвий осталось все, что обычно сопровождает текст послания: место и время отправления, данные адресата, которому отправлен факс. Сам же текст послания представлял собой размашисто нарисованный маркером или фломастером набор непонятных геометрических фигур:
