Питер Джеймс - Мертвое время
Он продолжал смотреть в пространство.
— Не слышу ответа, Рики. Почему вас истязали?
Молчание.
— Врачи говорят, у вас серьезные повреждения внутренних органов. Пробит кишечник, сильно повреждены нервы. Вам что, нет до этого никакого дела?
Ни слова в ответ.
— Я бы жутко расстроилась, случись со мной такое. А вы разве нет?
Ничего.
Она посмотрела на открытку.
— Жена прислала?
— Подруга.
— Вас не беспокоит, что, возможно, вы никогда больше не сможете заниматься с ней любовью? И что, быть может, до конца дней будете страдать недержанием?
Он наградил ее угрюмым взглядом.
— Вы подверглись жестокому нападению. Насколько я понимаю, у вас серьезные ректальные ожоги. Это так?
— Я… старушку… пальцем… не трогал… — произнес он тихим, страдальческим голосом.
— Так это из-за нее с вами так?
Он не ответил.
— Может, скажете, кто издевался над старой леди? И кто так поизмывался над вами?
— Никто надо мной не измывался.
— Мне сказали, что вам засунули в задний проход что-то очень горячее. А с учетом пробитого кишечника, вы просто счастливчик, что не умерли от сепсиса. Вас кто-то пытал?
Он покачал головой.
— Нет, я просто ремонтировал кое-что и случайно сел на включенный паяльник. Даже не знаю, как так вышло.
— Вы занимались ремонтом нагишом?
Он закрыл глаза.
— Хотите рассказать что-то еще?
Молчание.
Через десять минут врач и медсестра отдернули занавеску и сказали Белле, что пациенту нужно поспать.
Выйдя из больницы, она набрала номер Роя Грейса.
36
— Знаешь, что хуже всего? — пробормотал сквозь слезы Гленн Брэнсон.
Они сидели в дальней кабинке паба, неподалеку от Суссекской окружной больницы, и он пил уже вторую пинту.
— Что? — Рой Грейс обнял друга за плечи.
На столе перед ним стоял стакан с виски «Гленфиддиш». Пить бы и не следовало, как-никак он был на службе, и на вечер оставалась кое-какая работа, но бывают же исключения. Новость Гленна глубоко его потрясла.
— Сознавать, что утром Эри ждет вскрытие. — Он посмотрел на Грейса из-под потяжелевших век. — Мы ведь знаем, что это такое.
Слов не было, и Грейс только кивнул.
— Ее будут резать. Распилят череп, вынут мозг. Потом разрежут грудь и…
Он не договорил, всхлипнул.
— Не ходи туда, — сказал Грейс.
— Но они же все равно это сделают, так? — Брэнсон беспомощно взглянул на него. — Мы же говорим о женщине, которую я любил. Матери моих детей. Я этого не вынесу.
— Им нужно понять, что случилось, — сказал Грейс и тут же пожалел об этом.
— Я знаю, что случилось. Она ехала по кольцу на набережной. Перед ней кто-то остановился. Даже не оглянулся. Она в них врезалась, упала с байка, сломала руку в трех местах и вывихнула плечо.
— Она была в шлеме? — нахмурился Грейс.
— Она всегда его надевала. И детей заставляла.
— Но если умерла, значит, серьезно повредила голову, так?
— Нет. Ее повезли в больницу, чтобы сделать операцию на руке, вставить металлические спицы и вправить плечо. Стали делать анестезию, а у нее аллергическая реакция на эту… как ее… злокачественную гипертермию. Похоже, именно это и случилось. По статистике, один шанс то ли на сто тысяч, то ли на миллион.
Грейс помолчал, потом взял друга за руку и легонько сжал.
— Я слышал, что такое иногда бывает… аллергическая реакция на анестетики. Кто бы мог подумать… Господи. Ты, дети… — Ему трудно было говорить.
— И как мне теперь объяснить им, что мамочка никогда уже к ним не придет?
— Может, стоит поговорить с детским психологом? Посоветоваться? Возьми отпуск на несколько дней.
Брэнсон пожал плечами.
— Спасибо. Посмотрим. Не знаю…
— Тебе нужно со многим разобраться.
— Да, — задумчиво сказал он.
Как же ему плохо, думал Грейс. И он такой беспомощный. Даже когда Эри выгнала его из дома, Гленн не отчаялся, совладал с собой, но сейчас, сломленный горем, он совсем растерялся.
— Да, просто невероятно. Чего только не бывает. Она падает с байка — такое с любым может случиться — и умирает в больнице от анестетика. Знаю, вы уже не были вместе, но мне очень жаль.
Брэнсон пожал плечами.
— Да. Знаешь, я так хотел, чтобы мы… ну, по крайней мере, перестали ненавидеть друг друга… остались… — он порывисто вздохнул, — остались друзьями.
Грейс молчал.
— Та дура, что остановилась перед ней… ее, наверное, даже не оштрафуют. А я вот теперь буду хоронить жену и мать моих детей.
— Тебе нужно быть сильным — ради детей, — сказал Грейс, пытаясь найти что-то позитивное, что могло бы отвлечь друга от трагедии. Его отношения с хитроватой, придирчивой и вечно недовольной чем-то женой Гленна окончательно испортились около года назад. Откровенно говоря, она никогда ему не нравилась. Гленн в конце концов ушел из дома и с тех пор жил в опустевшем коттедже Грейса. Место же сержанта занял новый приятель Эри.
Брэнсон разом допил оставшееся пиво и уныло кивнул.
— Кто сейчас с детьми?
— Сестра Эри приехала.
— А ее бойфренд?
— Собрал вещички и смылся. Подальше от проблем. Показал себя во всей красе, да?
— Уже? Так быстро?
— Спиди Гонсалес.[2]
Грейс покачал головой.
— Им нужен отец. Ты уже виделся с ними?
— Нет.
— Тебе надо съездить туда. Не откладывая. Это же твой дом. Надо взять все на себя.
— Она настроила детей против меня.
Грейс покачал головой. В такой ситуации трудно давать советы, и он сам не знал, что делать, но понимал — Гленн должен поступить как мужчина, взять на себя всю ответственность.
— Я тебя отвезу.
— Моя машина осталась на больничной стоянке.
— Тебе в таком состоянии за руль садиться не стоит. Я тебя подброшу.
Брэнсон невесело усмехнулся.
— Что мне делать, Рой?
— Я скажу, что тебе делать. Помнишь, несколько лет назад ты рассказывал мне, почему пошел в полицию?
— И что я рассказывал?
— Ты говорил, что был когда-то вышибалой в ночном клубе. Когда родился сын, Сэмми, ты посмотрел на малыша и вдруг подумал, что вот он подрастет и пойдет в школу и у него спросят, кто его отец. Ты не хотел, чтобы мальчик отвечал, что его папа — вышибала. Ты хотел, чтобы он гордился тобой. Поэтому ты пошел в полицию. И не важно, как там Эри настроила против тебя детей. Я сейчас отвезу тебя, и ты войдешь в дом и обнимешь их. Придет день, очень скоро, и они позабудут все плохое, что говорила о тебе Эри. Они будут гордиться тобой. Потому что ты особенный и им чертовски повезло иметь такого отца.
Сержант неловко улыбнулся.
— Знаешь, когда родилась Рэми, я как-то смотрел на них обоих, и мне в голову пришла чудная мысль. Я подумал, что когда-нибудь ты будешь думать обо мне лучше, чем я на самом деле есть. И что мне надо становиться лучше, чтобы смягчить твое неизбежное разочарование.
Рой Грейс поднял стакан и чокнулся с кружкой Гленна.
— Все будет хорошо. Знаешь, дружище, я ведь тебя люблю. Правда.
Брэнсон схватил его за руку, сжал, сморгнул слезы. Перевел дыхание.
— Дай мне сказать кое-что. Это предупреждение, так?
Грейс нахмурился.
— Предупреждение?
— Я не хочу, чтобы с тобой случилось то же, что и со мной. Тебе тоже хватило в жизни всякого. Но теперь ты должен понять, что с рождением Ноя твои отношения с Клио изменились навсегда. Ты уже не самое главное в ее жизни и никогда больше таким не будешь. Ты всегда будешь на втором месте, после сына и других детей, если они появятся. Я говорю тебе это, потому что знаю — ты достойный, заботливый человек, но ты загружен работой, и пройдет какое-то время, прежде чем ты это осознаешь. Наши дети не свели нас с Эри вместе, и за это я виню себя.
Грейс покачал головой:
— Не упрекай себя. Не за что. Ты хороший человек.
У него зазвонил телефон. Он ответил и бросил взгляд на часы. Четверть девятого. Он собирался вернуться пораньше домой и помочь Клио, которая, судя по голосу, держалась из последних сил. Но случившееся с Гленном было все же важнее.
— О’кей, — неохотно сказал он звонящему. — Встретимся в девять. Через сорок пять минут.
Грейс дал отбой и повернулся к Гленну:
— Допивай и поедем домой. Домой. К твоим детям.
— И что я им скажу?
Грейс сжал кулак и легонько ткнул друга в щеку.
— Скажи просто: я ваш папа и я дома.
37
— Размечтался, — процедил Эмис Смолбоун сквозь отсутствующие зубы.
Они сидели в отдельной кабинке в шумном пабе, напротив аквариума с тропической рыбой, выступавшего в качестве перегородки; он со стаканом виски и злой как черт, потому что не курил уже полчаса — на улице, где дожидался этого припоздавшего мудака, лило как из ведра, да еще все болело от побоев. Он был в своем обычном летнем прикиде — синий блейзер, рубашка с открытым воротом, цветастый галстук, модные брюки из хлопчатобумажного твила и туфли на кубинском каблуке.
