Фридрих Незнанский - Смертельный лабиринт
— И на чем же основаны твои… хм, колебания? — попыталась она сострить.
— Да это не колебания. Смутное ощущение какой-то неправды. Тут я пока не имею доказательств, одна голая интуиция. И у меня в этой связи, вообще-то говоря, была просьба к тебе, но сейчас, понятно, уже поздно.
— А что за просьба?
— Дело в том… ну как бы объяснить? Словом, представь: нелюбимая женщина, притом красивая и знающая себе цену, и эта цена, по ее убеждению, определенно высокая… Так вот она едет на кладбище специально, чтобы присутствовать при погребении бывшего любимого, но теперь уже ненавидимого ею человека. И употребляет такие духи, будто едет не на похороны, а на званый прием в иностранное посольство. И тем более что ни на какой прием, имея в виду даже ваши поминки, не идет, а собирается уже завтра покинуть Москву. Не странно? Зачем это все? Что за игра?
— А чего странного? Она — женщина. И ты сам заявил: красивая. Ты же первый и клюнул. Разве не так?
«Вот оно в чем дело! — молча рассмеялся Климов. — Первая семейная сцена…»
— Я-то клюнул, ты права, но по должности, а вот некий молодой человек, который стоял перед нами, горбоносый, помнишь? Он действительно клюнул. И когда я спросил ее о нем, она ответила психологическими примерами: мол, есть такой тип мужчин, которые высматривают себе специально на кладбищах молоденьких вдовушек. Шик вроде в этом есть какой-то. Что-то я помню из литературных примеров… Ба, да это ж пушкинский Дон Жуан с донной Анной, ну как же! Действительно, тонкий психологический ход: увлечь вдову прямо у гроба супруга. Есть в этом что-то завлекательное…
— А что же сам, не захотел попробовать? — насмешливо спросила Марина.
— Сам-то? Да нет, — вздохнул Климов, — как-то даже и в голову не пришло. А вот тебя я хотел попросить понюхать оставшийся в салоне запах тех духов, может, удалось бы определить, что это?
— Ты знаешь, это, конечно, очень оригинально. Меня впервые просит мужчина понюхать и определить качество духов его дамы! Очень остроумно.
— Ни черта ты не поняла, — усталым голосом ответил Климов. — Меня совершенно другое интересует. Дорогие это духи или нет — раз. Где такие можно достать простому медицинскому работнику и есть ли они в Нижнем Новгороде — два. Почему она пользуется неподходящими для себя духами и едет на кладбище, как я уже говорил, в таком виде, словно на банкет, — три. Для кого она это делает — четыре. И пятое — что обозначает этот ее приезд и присутствие только во время похорон, причем демонстративное? Ни поминок, ни даже формальной встречи с родителями покойного. Ну, в общем, долго перечислять возникающие вопросы, потому что у меня имеются еще и шесть, и семь и так далее. Извини, я понимаю, что тебе это скучно, как и абсолютному большинству нормальных людей. Но это — моя повседневная работа.
— Тогда и ты меня извини, я не хотела тебя обидеть. Мне было просто интересно узнать, чем вы занимались с этой дамой?
— Всего-то? Посидели у меня в машине. Я спрашивал и слушал, как она отвечала на мои достаточно простенькие вопросы. Потом, когда закончили беседу, я довез ее до метро «Кутузовская», где она и вышла. Ну а после этого у меня были еще дела, в частности и возле гостиницы «Космос», как тебе известно.
— Так ты что же, целый день в машине? — всерьез забеспокоилась Марина.
— Нет, я успел еще съездить домой и поесть. Позвонить кое-куда по служебной надобности, кое-что выяснить. Ну поразмышлял малость и отправился сюда. Через пятнадцать минут поднимусь к Морозовым. Я люблю быть точным.
— Да, я это поняла. А потом что?
— Хм, вероятно, суп с котом…
— Но, выходя от них, ты сможешь мне позвонить?
— Разумеется, только ты сегодня устала.
— Ничего, я думаю, у меня хватит сил, чтобы обнюхать, подобно ищейке, салон твоей машины, если это тебя устроит. Она, к счастью, невелика. Устроит?
— Устроит. Так, значит, я могу рассчитывать, это хорошо. Потому что сам я в нюансах запахов не силен. А салон у меня действительно куда меньше, чем у той машины, на которой вы разъезжались с банкета.
— С поминок, — сухо поправила Марина. — Ну ты нахал! Я таких, пожалуй, еще не встречала!
«Вот и встретила!» — уже отключив телефонную трубку, ухмыльнулся про себя Климов…
3
Разумеется, он позвонил. Ведь теперь Марина точно его ждала. Сказал, что освободился и уже едет, скоро будет. Еще раз перезвонит уже от подъезда, чтобы не заставлять ее встречать его на улице — очень холодно, пусть оденется потеплее.
Вроде и ничего особенного не сказал, но почувствовал, что голос у Марины потеплел, причем заметно. А всего и дела-то — проявить минимум заботы: оденься потеплее! Как не хватает иной раз у мужиков этой теплоты… Это уже в свой адрес. Так ведь и не состоялся его первый брак, а причина теперь-то уж ясна: отсутствие этой самой, будь она неладна, теплоты…
Едва подъехал, из подъезда выпорхнула Марина и быстро забралась в салон. Посмотрела на Сережу блестящими глазами, словно проверяя свое впечатление, потом подвигала носом, как маленькая лисичка, и сказала:
— Что-то я ничего не чувствую… А ну-ка, может, на тебе сохранился? — Она принюхалась к нему, прижавшись почти вплотную. — Нет, и так ничего не чувствую… Слушай, а ты не врешь?
— Жаль, — ответил он искренне, — был очень сильный, пряный такой аромат… Что-то он мне напоминал, может, еще из детства. У матери была вечная «Красная Москва» — большой матовый флакон в виде Кремлевской башни и такой же, но маленький. На буфете стояли. Духи и одеколон. Но это — не они, я вспомнил потому, что у них был довольно… как бы сказать?.. Тяжелый, что ли, запах. Плотный такой. Сильный и резкий аромат. Вот что это сегодня может быть?
— Плотный, резкий, сильный? — задумалась Марина. — А почему ты решил, что он обязательно должен быть и тяжелым? Не мог ли он ей просто не идти? Скажем, девушка молодая, красивая, а запах, как… ну как от пожилой кокотки? Не то говорю?
— Нет, пожалуй, даже ближе, чем ты думаешь… Да, он ей явно не годился. Противоречил. Ты — умница, совершенно точно угадала!
— Ну тогда легче… Из дорогих могли быть от Джанфранко Фере… У Кристиана Диора есть «Пуазон»… Ну и, конечно, «Шанель». Это — в первую очередь. Самые распространенные и далеко не дешевые… А ну-ка постой! — Марина вдруг насторожилась и стала снова шумно принюхиваться. Посмотрела на Сережу и улыбнулась: — Вот видишь, сама себе же и подсказала: «Шанель», и двух мнений не может быть!
— Дорогие духи?
— Что тебе сказать? Если маленький пузырек стоит две-три сотни долларов, это как? Но точно могу заметить: духи не для девочек.
— В том-то и дело, что она давно уже не девочка, а духи ей не идут… А вот у тебя — и хорошие, и подходят тебе. Как называются?
— Тебе-то зачем?
— Как зачем? А может, я хочу тебе целую поллитру этих духов преподнести на Восьмое марта!
— Ради бога, не надо! Что, я их пить буду? — засмеялась Марина. — Да у тебя столько и денег нет. А называются они «Клима» — от Кристиана Диора. Значит, говоришь, мне идут?
— Очень! Я чувствую, что уже и сам начинаю ими пахнуть, а как помоюсь, чего-то уже не хватает. Еще как идут!
— Ну пойдем… — с лапидарностью мифического таможенника Верещагина пригласила Марина.
После короткого ужина, который тоже заранее приготовила Марина, они уселись в обнимку перед выключенным телевизором, и она велела рассказывать все по порядку. Как встретили, о чем говорили, какова была их реакция, что он, наконец, для себя вынес из этой беседы?
Сергей уже подметил интересную особенность у Марины. Она сразу формулировала несколько вопросов, как бы давая главное направление рассказчику (или информатору), а затем слушала не перебивая и словно бы подстегивая собеседника своим напряженным вниманием. Так и тут у них получилось.
И Сергей стал рассказывать…
Приняли его, естественно, неохотно, и поначалу у него складывалось ощущение, что они нарочно отделываются междометиями и пожатием плеч: не знаем, не слышали, мы давно не виделись с сыном, он не писал и не приезжал. Не желали ничего рассказывать. И тут могли быть, по его мнению, два варианта. Первый — это то, что они действительно не могли ничего рассказать, ибо смерть сына застала их врасплох, и по причине этого состояния еще не до конца осознанной трагедии они все еще пребывают в растерянности. И второй — все они знают, все понимают, но чего-то, возможно, боятся, поэтому и держат рты на замке. И то и другое плохо. Как ни подбирался к ним следователь, четких ответов не было. Даже когда речь зашла о семье Воробьевых и прошлых взаимоотношениях Леонида с Зоей, родители посмотрели друг на друга, и Борис Петрович, словно получив разрешение от жены, произнес наконец нормальную фразу:
— Были времена, когда мы дружили семьями и намеревались так прожить всю жизнь. Увы, ожидания не оправдались.
