Мишель Лебрен - Весь свет на Сильвию
— Мамашу Мэйан я еще могу снести. Но Вилли Браун! Браун идиот, все это знают!
— Мишель, этот фильм я буду делать с ним. Хочешь ты этого или нет.
Мадам сказала свое слово, мне остается лишь поклониться. Ладно, Я не говорю ничего. Но смотри, Сильвия, скоро у тебя поубавится прыти…
Шлюха! Даже при сильном желании, а Господь знает, желаю ли я этого, я не нахожу ничего, что можно было бы поставить ей в упрек, по крайней мере, ничего достаточно серьезного, что оправдало бы развод. Я пытаюсь ее раздражать, провоцировать сцены.
— Мне неприятно, что каждую вторую ночь ты проводишь в Шенвьере.
— Ну что же, милый, до переезда в наш прекрасный дом я буду оставаться с тобой.
— Мне не нравится твоя новая прическа.
— Я сменю ее, любовь моя.
Как будто она разгадала мои намерения. Мне не терпится жениться на Маргарите, свидания украдкой не могут удовлетворить меня. Чтобы заполучить Маргариту, нужно, чтобы Сильвия меня бросила. В очередной раз я пытаюсь ее разозлить.
— Сильвия, Фредерика Мэйан не должна сниматься в этом фильме.
— Я дорожу ею, мне кажется, что если я дам ей работу, это принесет мне счастье.
— Выбирай: или я, или она.
Я исчезаю, хлопнув дверью. Она приходит ко мне, побежденная, раскаивающаяся.
— Хорошо, милый, Фредерика не будет сниматься в картине. Но у меня не хватит духу сказать ей…
— Скажешь, так надо.
Мой сценарий полностью закончен. По просьбе Сильвии я еду в Шенвьер знакомиться с Вилли Брауном, чтобы он не чувствовал себя там чужим. Он приезжает вместе с Сильвией. Пожилой мужчина с потухшими глазами, беспокойно озирающийся по сторонам, словно в убранстве сегодняшних комнат он пытается разглядеть прежние декорации. Его руки дрожат, и у него есть привычка протирать очки кончиком галстука. Короче говоря, он вызывает у меня жалость. И из-за него мне становится жалко и самого себя. Когда я думаю, что принял эстафету у этого старца… Стоит ему только открыть рот, как я поражаюсь ясности его ума, трезвости суждений. Он всю жизнь оставался верен кинематографу и за несколько минут подбрасывает мне две-три неплохие идейки для моего сценария. Проходит час — и мы с ним уже закадычные друзья, Он смущенно говорит мне:
— Не сердитесь, что я приехал. Я ненавижу навязывать себя, но ваша жена сама меня привезла. Мое положение двойственно, я знаю, мне не надо было принимать ее предложение, но тяга к любимой работе оказалась сильнее.
— Не извиняйтесь. Я очень рад, что работаю с вами, и думаю, вместе мы сделаем превосходный фильм.
Он очень взволнован, мы пожимаем друг другу руки. Я уточняю:
— Было бы предпочтительнее, если бы мы встречались в Париже, для работы…
— Правильно. Можете приезжать ко мне.
Он быстро соображает. Нам лучше работать у него, потому что у меня нам все время пришлось бы сталкиваться с Сильвией. Пока же мы договариваемся встретиться еще два-три раза в Шенвьере, поскольку стоят погожие дни. После обеда я буду приезжать за ним, а вечером — отвозить назад. Иногда я буду оставаться здесь на ночь, с Сильвией, ей это будет приятно…
Старик рад радехонек, что снова увидит Фредерику Мэйан. Так рад, что я не осмеливаюсь ему сказать, что благодаря мне она не будет сниматься в фильме. Ха, он припишет это Сильвии.
В тот вечер, когда мы были у Брауна, приехала Фредерика Мэйан и села работать с нами. Меня разбирала злость. Выходит, эта дурочка Сильвия ничего не сказала ей! Фредерика—старая развалина (ей не меньше сорока), выряженная, как огородное пугало, она выглядит ещё ужаснее, чем я думал. Вечером в Шенвьере — семейная сцена.
— Что это значит? Явилась Фредерика Мэйан, как ни в чем не бывало, сияющая от того, что появилась возможность вернуться в кино. Я же тебе, кажется, ясно сказал…
— Дорогой, у меня не хватило мужества. Она уже дала интервью прессе, все рассказала, что снова будет сниматься. Если бы я ей сказала, что все отменяется, она бы не пережила этого. Я не смогла.
— Сильвия, послушай меня. Если в сорок восемь часов ты ее не выставишь, уйду я. Сначала из фильма, потом из твоей жизни. Мне надоели эти нескончаемые унижения! Ты поняла?
Дело в шляпе. Она не осмелится ничего сказать своей старой приятельнице, и Мишель, под сурдинку, вновь обретет утерянную свободу. Вот повезло!
Опять неудача. Она выдворила Фредерику Мэйан. И тогда я беру быка за рога.
— Сильвия, я должен сделать тебе одно очень важное Признание.
— Слушаю тебя.
В последний момент я растерялся, не зная, с чего начать. Очертя голову бросаюсь в омут.
— Сильвия, я уже несколько месяцев изменяю тебе, у меня есть любовница, ее зовут Маргарита. Я люблю ее и не могу без нее жить. Мы должны расстаться.
Она смотрит на меня без всякого удивления. Возникает тягостная пауза, и я предпочел бы оказаться за сто километров отсюда. Она так спокойна, что мне становится страшно. Я уже начинаю жалеть, что дал ей этот револьвер. Вдруг она вытащит его из сумочки… Она сейчас заговорит. Говорит. Крупный план. Губы Сильвии.
— Это для меня не новость, я знаю Маргариту. Я заметила, что ты ко мне переменился последнее время. Один или два раза я следила за тобой. Видела тебя с ней. Но не предполагала, что это настолько серьезно.
А я надеялся удивить ее, сразить наповал. Похоже, сражен буду я. Она продолжает, бесцветным голосом, глядя мне прямо в лицо. Крупный план. Глаза Сильвии.
— Я люблю тебя, Мишель, и я не переживу, если ты уйдешь от меня к другой. Ты бросишь эту малявку, и я уверяю тебя, что никогда даже не вспомню о ней.
Она повелевает, бог ты мой. Сделай это, песик, а этого не делай. Я, в свою очередь, повышаю голос. Чтобы окончательно расставить точки над «i». Она еще меня узнает, эта Сильвия.
— Я никого не собираюсь бросать, кроме тебя. Понимаешь? Я тебя не люблю, и никогда не любил. Какое-то время ты мне нравилась, но не больше. Теперь я хочу новой любви, любви по возрасту. Ясно тебе? Вот почему я выхожу из игры. Нет, ну ты можешь представить нас, тебя и меня, через десять лет? Рядом с тобой я буду выглядеть, как твой сын! Ты строишь иллюзии, если думаешь, что сможешь меня удержать. Я ведь не мальчик, хотя и молодо выгляжу. Я тебя не люблю, не люблю!
В ее глазах я читаю одну лишь печаль. Никакого гнева, никакой досады. Она шепчет:
— Мишель, не вынуждай меня сожалеть о том, что я содержала тебя больше года.
— Содержала, Так-так. Я, значит, жиголо, и ты купила мою любовь за несколько грошей. Но ведь между нами все кончено, Сильвия, клянусь тебе.
Она тихонько произносит:
— Ты не понимаешь. Не знаешь, как ты мне нужен. Ты не представляешь, какое ощущение пустоты от прожитой жизни остается у человека, пожертвовавшего всем ради карьеры. Я никогда никого не любила. У меня была только одна цель: добиться успеха, и ради этого я тоже торговала своим телом. Я любила одного парня и бросила его, потому что он не мог мне дать ничего, кроме своей любви. Я привязалась к Фредерике, но предала ее, потому что она была тем, чем я хотела стать. Я любила Вилли, но бросила его в тот день, когда он оказался мне больше не нужен. Я хотела добиться славы, богатства. Когда это было сделано, мое сердце было все еще свободно. Но пришел ты, и я почувствовала, что на этот раз, в тридцать два года, я могу посвятить себя любви, которой мне, так не хватало в молодости. И вот теперь ты хочешь все испортить, но, Мишель, я сохраню тебя, несмотря ни на что. Мне всё равно, любишь ты меня или нет. Мне достаточно того, что я могу любить тебя. И я буду защищать свою любовь, тебя. Ты карьерист и можешь сделать карьеру только через меня. Твоя пьеса пользуется успехом лишь благодаря мне.
— Я напишу другие.
— Плохие. И я сейчас обладаю достаточным влиянием, чтобы потопить тебя одним-единственным словом, куда бы ты ни уехал, что бы ты ни делал. Без меня ты — ничто. Что с тобой станет? Подумай, Мишель, до завтрашнего вечера. В этом доме, который ты ненавидишь. Ты приедешь и скажешь: «Я порвал с Маргаритой». И я забуду нашу сегодняшнюю сцену. Но если ты придешь с теми же мыслями, с тем же намерением бросить меня, я тотчас начну против тебя войну и буду преследовать тебя до тех пор, пока ты, окончательно выбившись из сил, не вернешься ко мне. И я приму тебя. Видишь, как ни поверни, выхода у тебя нет.
Я убью ее. Завтра она останется на вилле одна, ни слуг не будет, никого. Завтра в театре спектакля нет, и ее отсутствие никого не удивит… Преступление обнаружится лишь в среду вечером, когда поднимется занавес. Алиби я себе обеспечу. Обдумаю это сегодня ночью. Все должно быть похоже на преступление, совершенное бродягой. Имитировать ограбление. Убить ее из револьвера, что я ей дал, никто не знает о его существовании.
Один час алиби — этого вполне достаточно. В два я заезжаю к Брауну. Я знаю, что часов у него нет, у его служанки — тоже. Есть только старый будильник, который стоит на камине.
