Мартин Соларес - Черные минуты
Когда он вошел, все замолчали. По залу прокатилась душная горячая волна, словно помогая всем присутствующим ощутить, что шеф не в духе. Гарсия огляделся и недовольно проговорил:
— Что тут за сброд? Чтоб никакой прессы!
И журналисты потянулись к выходу, а тех, кто задерживался, Толстый Волк выпроваживал силой. Вообще, он был спокойный, вечно потный жирдяй четыре сотни фунтов весом, под шесть футов ростом. На его лысой голове торчал единственный клочок черных волос, который он постоянно норовил пригладить. Когда что-то было ему не по нраву, он не тратил времени на объяснения, решая все вопросы при помощи кулаков. Ему обыкновенно поручали выгонять любопытных и докучливых. «Как они только разнюхали, что у нас тут совещание?» — недоумевал Ранхель.
— Шакалы, сволочи, фашисты! У нас есть право на информацию! — кричала Чиланья, которую Гордо выводил последней, пока все копы выворачивали шеи, глядя на ее грудь.
Прежде чем начать, шеф вперил сердитый взгляд в Траволту. Тот сразу все понял и подал знак Чавезу. Бедняга встал и вышел. В последнее время ходили слухи, что Чавеза вот-вот примут в штат, он получит полицейский жетон и все права детектива, но не тут-то было. Шеф ясно давал понять, что испытательный срок Чавеза, запятнавшего себя судимостью, еще не завершился и завершится нескоро. «Ничего не поделаешь, такова жизнь, дружище», — думал Ранхель, наблюдая, как несчастный Чавез тащится к выходу.
Шеф сел в самом углу, спиной к стене — привычка, приобретенная за тридцать лет службы в полиции и просмотра бесчисленных боевиков. На обычном совещании они докладывали шефу о всех делах, об успехах, неудачах и трудностях в работе. Он, в свою очередь, советовал, назначал сроки в расследовании и раздавал новые поручения — кому-то доставалось покушение на убийство или насильственная смерть, а кто-то должен был, сидя в машине, сторожить дверь нефтеперегонного завода или «Рефрескос де Кола». Но никто, конечно, не жаловался, даже если шеф приказывал изменить направление того или иного расследования, что сулило много лишней работы.
Обыкновенно их собрания проходили мирно. Но в тот день, 18 марта, было не совсем обычное собрание. «Что стряслось?» — мысленно гадал Ранхель. Вначале ему подумалось, что шеф злится из-за критической статьи в газете, где действия полиции называли «некомпетентными». Потом он отбросил эту мысль. Пустяки. Шефу доводилось выслушивать в свой адрес гораздо более обидные слова, но он никогда не принимал их близко к сердцу.
Может быть, виной всему мэр Торрес Сабинас? Их стычки происходили чуть ли не каждую неделю. Торрес Сабинас был молодой политик, враждующий с губернатором Пепе Топете, и с шефом у него тоже не сложилось с самого первого дня. Говорили, что в мэры он пролез благодаря покровительству президента Эчеверриа. Как знать, возможно, мэр позвонил и потребовал отчета, а шефу это не понравилось. Ни один, ни второй не отличались дипломатичностью.
Когда официантка принесла восемь чашек кофе и колу, шеф показал им цветную фотографию: школа «Фробель», 2-й «А» класс. Девочка лет восьми — белая кожа, черные волосы, одета в школьную форму.
— Смотрите, — прорычал он, — Лусия Эрнандес Кампилло. Согласно заявлению матери, исчезла пятнадцатого января. Кто брал у нее показания?
Все посмотрели на Вонга, но тот умоляюще загородился ладонями — не он, мол, понятия не имею, о чем вы говорите. Остальные начали в недоумении переглядываться, и никто не хотел взять на себя ответственность. Шеф аж запыхтел от злости. Тогда Траволта поднял мясистую руку.
— Ах, это ты. Почему у тебя висяк?
Тот, кому доводилось бывать в подобной ситуации, знал, что вопрос риторический, что ответа на него не существует. Однако представить шефу отчет Траволта был обязан, и его отсутствие могло быть вызвано двумя причинами: халатностью или соучастием, и обе они заслуживали наказания.
— Почему ты замял это дело? Нарочно?
— Нет, сеньор, у меня было много другой работы, и эта папка затерялась среди прочих у меня на столе.
— Два месяца прошло, — покачал головой Гарсиа, — а ты даже не упомянул об этом. Сегодня в три ночи мне позвонил помощник губернатора, от него-то я и узнал.
Шеф имел в виду сеньора Хуана Хосе Чурруку, недостойного человека, члена мафии в правящей партии, настоящего змея среди змей. Прозвище его было Уррака — Сорока — из-за его длинного носа и любви к деньгам. «А Чуррука какое имеет к этому отношение?» — недоумевал про себя Ранхель.
Шеф бросил фотографию Траволте:
— Свяжись с родителями сегодня же. Чтоб в два часа отчет был у меня.
— Есть, сеньор.
Когда Траволта наклонился, Ранхель заметил, что он лысеет — на макушке уже образовалась плешь. Стало даже жаль его. А шеф тем временем закурил свою первую за день «Рейли», глубоко затянулся и выпустил густое белое кольцо дыма, опоясавшее их, как гирлянда. Когда дым немного рассеялся, он заговорил:
— Есть у нас еще дела об убитых детях, о которых мне ничего не известно?
Шеф оглядел каждого по очереди. Все молчали. Потом он долго стряхивал пепел с сигареты.
— Лолита, раздай папки.
Когда детективы начали открывать папки, послышался громкий шепот удивления. Ранхелю не терпелось узнать, что там внутри, но папки ему не досталось. Пришлось спрашивать у Евангелиста, сидевшего рядом. Евангелист открыл свою папку и сделал вид, что читает:
— Покайтесь, ибо конец света близок. Покайтесь и уверуйте в Евангелие.
— Перестань, придурок. — Ранхель вырвал у него папку. С тех пор как Евангелист стал мормоном, он все время говорил о религии, не понимая, что страшно бесит коллег.
Сверху лежал доклад Ранхеля, а под ним — такой же по размеру журнал модного дизайна, отпечатанный желтым шрифтом.
— Это доставили мне в губернаторском самолете, — объяснил шеф, — полчаса назад. Журнал «Просеко». Там пишут о нас.
Когда центральная газета или журнал критически отзывались о событиях, происходящих в штате, губернатор заботился о том, чтобы этот выпуск не попал в продажу. Он посылал людей скупить весь тираж, и таким образом местное население оставалось в неведении относительно безобразий, которые допускают их власти.
Итак, на тридцатой странице был опубликован материал о Паракуане. «Маньяк продолжает убивать, пользуясь некомпетентностью полиции». Там же была помещена фотография, сделанная Чиланьей через окно туалета — Ранхель и доктор Ридуара заглядывают в кабинку, где находится труп.
— Ранхель, да ты становишься знаменит, — шепнул Проф, наклоняясь к нему.
Статья была редакционная, «по репортажу Джонни Гурреро». «Чтоб он сдох, этот Джонни, — мысленно возмутился Ранхель, — он делает карьеру за мой счет».
Пока он рассматривал снимок, шеф показал им первую полосу «Ла Нотисии»: «Жуткая находка в центре города». Эти напечатали шесть фотографий из туалета, и на трех был Ранхель. «Ну попал я, — думал он, — теперь они меня заклюют, эти стервятники».
Подняв голову, он поймал на себе взгляд Траволты. Сукин сын просто умирал от зависти. Траволта обожал фотографироваться, а Ранхель, вслед за дядей, считал, что полиция должна работать незаметно. Будь его воля, он запретил бы все эти пресс-конференции и пресс-релизы, создающие шумиху вокруг расследования.
— Но это еще не все, — продолжал шеф. — Чуррука сказал мне, что сюда едут журналисты из «Аларма Ройя»!
«Аларма Ройя» — популярнейший «желтый» еженедельник страны, известный своими сенсационными репортажами — «с мачете, застрявшим в голове, он набросился на мать; почтенная сеньора задержана за торговлю марихуаной» — и все в таком роде.
Министерство внутренних дел не раз закрывало газету, но «Аларма Ройя», сменив название и дизайн, всякий раз возрождалась.
— Если кто-то из вас допустит утечку информации, — Гарсиа выпустил новое облако густого дыма, — то вам в полиции больше не работать. Такому умнику придется бежать за границу, а вначале он посидит в камере.
Камерой они называли каморку в подвале, без окон, электричества и вентиляции, где проходили допросы наиболее упрямых заключенных.
— Зарубите себе на носу: общаться с прессой могу только я. Эта мера необходима во избежание утечки информации. Понятно?
Шеф по очереди взглянул в глаза каждому, и все кивали.
— Так, парни, что мы имеем на настоящий момент? — И шеф сделал глоток из пустой чашки.
Поскольку Траволта был не в курсе дела, докладывать стал Ранхель. Привыкнув к недомолвкам Траволты, все были удивлены четкой, выдержанной, продуманной речью Ранхеля. Он сделал краткий обзор всего, что удалось выяснить, указал все неувязки и противоречия. Если Траволта из-за своей небрежности часто упускал важные детали и улики, Ранхель сумел найти сразу несколько зацепок: на задворках бара он поднял окурок от сигареты «Рейли», а впоследствии, разбирая мусор с острова Эль-Пальмар, нашел и второй — с таким же пожеванным фильтром и с отпечатком острого, точно собачий клык, зуба.
