Аркадий Адамов - Личный досмотр
— Куда ты уезжаешь? — в первый момент не понял ее Андрей.
— В Москву. К маме.
Тут только до него дошел смысл ее слов.
— Ты… ты понимаешь, что ты делаешь? Люся пожала плечами.
— Прекрасно понимаю. И тебе, кстати, это тоже давно понятно. Не притворяйся. На разводе я пока не настаиваю. Пока. Может быть, ты одумаешься.
— Но, Люся… Скажи мне, в чем, наконец, дело?
— Я тебе уже сто раз говорила. У меня нет сил больше повторять. Не думай, я ни в кого не влюбилась. Я просто хочу другой жизни.
— Ни в кого не влюбилась… — с горечью повторил Андрей. — Тогда подумай, Люся, у нас еще будет другая жизнь. Вот увидишь. И потом — Вовка. Ну, как мы будем жить друг без друга?
Андрею вдруг стало так невыносимо жаль и себя и Вовку, что голос его задрожал и он поспешно отвернулся.
— С сыном ты, конечно, сможешь видеться, — у Люси голос не дрожал. — Это даже предусмотрено законом. И вообще, что бы ни случилось, я не хочу окончательно лишать его отца.
Андрей ждал этого разговора. Умом он понимал его неизбежность. И все-таки какая-то непонятная, но малюсенькая надежда все время теплилась в его душе. И каждый новый день, не принесший развязки, добавлял к этой надежде еще каплю.
И вот он состоялся, этот разговор. Равнодушным, чужим голосом Люся сказала ему все. В один миг Андрей терял двух самых близких ему людей и самых любимых. Да, да, любимых! Он любил Люсю. Он все видел, все понимал и тем не менее любил.
Андрей с усилием проглотил какой-то жесткий ком в горле и, еле шевеля сразу вдруг пересохшими губами, сказал:
— Люся, останься…
Она серьезно и печально ответила:
— Давай, Андрей, без мелодрам. Мы ведь современные люди. Ситуация предельно ясна. И ты, — вот тут Люся усмехнулась, — ты очень ко времени помог мне в этом.
Она помедлила, ожидая вопроса, но Андрей, напряженно ловя ее слова, одновременно был занят какими-то тягостными и непонятными мыслями, которые ворочались в мозгу, как тяжелые камни. Поэтому Андрей не задал того вопроса, которого ожидала Люся. И тогда она все с той же усмешкой добавила:
— Оказывается, в кого-то другого влюбился ты?
— Я?!
— Ого! Да ты стал неплохим притворщиком.
— Я ни в кого не влюбился.
— Ив директора некоего магазина тоже? Андрей ошеломленно взглянул на жену,
— Люся, я тебе сейчас все расскажу…
— Я не хочу слушать.
— Но ты же слушала про это от других!
— И мне вполне достаточно. Андрей рассердился. Это помогло ему взять себя в руки.
— Что ж, я понимаю. Тебе так удобнее, — медленно произнес он. — Ладно, уходи. Я не стану тебя больше удерживать. А пока… пока уйду я.
Он сдернул с вешалки пальто, схватил шапку и выбежал на улицу.
И вот опять вечер, опять холодный ветер бросает в лицо колючие снежинки, и от них больно глазам. И Андрей один на улицах этого города, и опять ему некуда идти, и опять у него нет дома.
Андрей медленно брел по улице. Иногда он сворачивал за угол и так же медленно и равнодушно брел по другой улице. Он не мог ни о чем думать. Голова гудела, что-то сдавливало виски. Сырой, липкий холод все сильнее пробирался под пальто, вытесняя последнее тепло.
Внезапно из полутьмы выплыла вывеска: «Закусочная». За широким окном, наполовину затянутым марлевой занавеской, виднелись люди. Они сидели вокруг серых мраморных столиков, курили, оживленно разговаривали, с аппетитом ели и пили. Из-за плохо прикрытой двери вместе со струйками тепла доносились их возгласы.
Андрея потянуло туда, и он, не задумываясь, толкнул дверь.
В первую минуту шум оглушил его. Незнакомые лица, разгоряченные, веселые или сердитые, замелькали перед глазами.
Андрей стоял у двери, отыскивая свободное место. Неожиданно кто-то крикнул:
— Шмелев!
Андрей обернулся. К нему, чуть пошатываясь и размахивая руками; пробирался между столиками Петрович. Круглое потное лицо шофера и особенно нос и литые щеки были сейчас багровыми, местами живописно переходя то в фиолетовый, то в густожелтый, и маленькие рыжеватые усики совершенно терялись в этом буйстве красок. Заплывшие глаза Петровича светились восторгом. Он обнял Андрея за талию и с воодушевлением объявил:
— Наконец-то! А я уж думал, не придешь!
— Чего, чего? — опешил Андрей. — Ты разве ждал меня?
— А то как же? Беспременно ждал. Хуть какой-никакой друг, а приттить должен был, раз я гуляю.
Петрович энергично потянул Андрея за рукав.
На мраморном столике стояли бутылки с водкой и пивом, на тарелочках лежала закуска.
Когда они уселись и выпили по первой рюмке, Андрей, морщась, спросил:
— И с чего это ты гуляешь? С какой радости? Петрович таинственно подмигнул.
— Такая, брат ты мой, история приключилась, что и не поверишь. Только тебе, как другу. Жене родной не сказал, а тебе вот скажу. Но, — он приложил к губам толстый веснушчатый палец, — никому, понял?
— Это почему же?
— А потому. Чудное дело. Вдруг да промашку дал? Мишка враз шкуру спустит.
Мишкой он с пьяной фамильярностью называл Филина. И Андрей согласно кивнул головой.
— Этот спустит.
— Вот, вот, — неизвестно чему обрадовался Петрович. — Злодей он. Бывало, во как надо отпроситься, — он провел рукой по горлу, — но ежели Федора нет — все! К Мишке и не сунусь. Удавлюсь скорей. А то бывалоче…
— Ты давай рассказывай, что с тобой приключилось, — вернул его к первоначальной теме разговора Андрей. — С чего гуляешь-то?
— И-и, брат, — Петрович так энергично замотал головой, что Андрей на секунду даже испугался за него. — Но выпьем сначала.
Они опять чокнулись, опрокинули рюмки, долго закусывали. Наконец Петрович сделал таинственные глаза и, наклонившись над столом, приступил к рассказу.
— Помнишь, неделю назад конфисковали мы на Северной «Волгу». Новехонькая такая, голубая. Отогнал я ее, красавицу, в гараж облисполкома и ручкой — привет! Служи, мол, советской власти. Вскорости забыл даже думать о ней. Живу, значит, питаюсь, свою горемычную в хвост и в гриву гоняю. Профилактику даже сделать и то некогда. А ведь как без нее, без профилактики? Того и гляди… Вот бывалоче…
— Да ладно тебе! — с досадой перебил его Андрей. — Ты про что начал рассказывать, про то и давай.
От выпитой водки у него вдруг прошла боль в голове, приятное тепло разлилось по телу.
Рассказ Петровича заинтересовал его. Случай с голубой «Волгой» все на таможне помнили прекрасно. Неужели он имеет продолжение? Поэтому, когда Петровича начало было опять сносить в сторону, Андрей рассердился. Но на этот раз взбунтовался и Петрович.
— Ты мне не указывай, понял? — строптиво заявил он. — Могу я за свои деньги говорить, как хочу, или не могу? — Тем не менее он все же продолжал свой рассказ уже без отступлений: — Так вот, значит, третьево дня, вечером иду домой. Трезвый, между прочим, как стеклышко. Скучно мне. Дома, знаю, жена ничего хорошего мне не скажет. В другое место идти — монет нет. Скучно. Вдруг, значит, подходит ко мне один — полный такой, в очках — и спрашивает: «Ты не шофер ли с таможни?» — «Я самый, — отвечаю, — шофер и есть». — «А хочешь, — говорит, — заработать враз сотню?» — «С нашим удовольствием, — говорю, — ежели все законно». — «Да от тебя, — говорит, — сущая безделица требуется. Конфисковали вы неделю назад „Волгу“ голубую, помнишь?» — «Ясное дело, — отвечаю, — помню». — «Ну вот, — говорит, — и узнай, куда ее отдали, кому. Вот и все дело». — «И за это, — спрашиваю, — сотню?» — «Именно», — отвечает. Ну, думаю, пьяный или свихнутый какой. Только бы не раздумал этот очкастый.
— И узнал? — нетерпеливо спросил Андрей.
— А как же! В тот же вечер. Зараз вместо дома потопал к Ванюшке, он шофер тоже, в облисполкоме, Тот все и растолковал. И веришь, через два часа дурила эта вручает мне деньги. Ей-богу, как с неба свалились. Надо же, а?
Андрей с возрастающим интересом спросил:
— И где же та машина оказалась?
— Да в облздраве. Этих по области катает… Как их? Консультантов, что ли?
Андрея заинтересовала эта история. Не будет человек выбрасывать на ветер сто рублей. Значит, очень ему та «Волга» была нужна. А зачем, собственно говоря? Андрей знал, что мнимый хозяин машины уже за границей, а подлинный хозяин прибыл туда еще раньше. Кто же интересуется ею здесь, в Бресте? Неожиданно он вспомнил подробность, о которой ему рассказал Валя Дубинин: машина была сдана в Бресте, хотя тот прохвост, Чуяновский, ехал из Москвы. Нет, тут что-то не так. И Андрей спросил у Петровича:
— Ну, а разглядел ты того гражданина? Деньги небось не в темноте получал?
— Ясное дело, разглядел.
— И какой же он из себя?
— Дык как сказать? — Петрович задумчиво поскреб затылок. — Из себя он, конечно, видный. Очки при нем шикарные, золотые небось. И говорит солидно, что твой министр. Неужто будет обратно машину эту требовать?
