Андрей Константинов - Внедрение
– А ты как жил?
– Потрясающе! – зло усмехнулся Штукин. – А ты знаешь за что?
Егор, кстати, еще не знал, что Валеру расстреливали в лифте вместе с Денисом. То есть про Дениса он, конечно, слышал, а про Штукина – нет. Якушева никто в такие подробности не посвящал. Относительно Валеры же Егор запомнил лишь невнятные напутствия, которые сделал кадровик, направляя новоиспеченного сотрудника на освободившееся место. Напутствия эти звучали так: смотри, дескать, не закоррумпируйся, как тот, который до тебя на этой земле был, а потом с мафией связался. Поэтому на вопрос Штукина Якушев смог лишь неуверенно пожать плечами:
– Ну, говорят…
– Говорят, козлов доЯт! – резко перебил его Валера, и Егор чуть опешил:
– Ты чего завелся-то?
Штукин молча закурил. Якушеву спросить напрямую о причинах увольнения было неудобно, и он задал более дипломатичный вопрос:
– А куда работать пойдешь?
Егор поинтересовался этим искренне, полагая, что ведь должен же нормальный человек иметь каждый день какое-то занятие.
– Я работать не могу, – вздохнул Валера и, поймав удивленный взгляд, объяснил: – Я коров боюсь.
– Извини. – Якушев почему-то почувствовал себя неудобно и, чтобы уйти от скользкой темы, поинтересовался мыслями Штукина о коллективе.
Валерка от выдачи персональных характеристик уклонился:
– Компания что надо. Звезд с неба никто не хватает, а тут этого и не требуется. Есть дурак, есть такой, что все время орет корабельским матом, все есть. Предателей нет. А это главное.
В это время зазвонил телефон. Штукин снял трубку – старую, такую, от мембран которой голос абонента слышен не только тому, кто с ним непосредственно разговаривает:
– Слушаю, Якушев!
– А где Штукин?
– Уволили.
– Как?
– За связь с мафией.
– Так потому и уволили только, что с мафией связан был! Я же говорил! Мафия и не дала привлечь к уголовной ответственности!
– Именно так. Я пока только в курс дела вхожу – вы перезвоните, пожалуйста, через пару дней.
– Обязательно!
Валера повесил трубку и пояснил:
– Терпила по угону. Думает, что мы тут уже неделю под зеленой лампой мозгуем, пытаясь нащупать ниточку, ведущую к его авто. Такие кровушку у тебя попьют – раз по семь в неделю звонить будет с воспоминаниями о том, как месяц назад он в универсаме видел подозрительную личность.
– А машину не найти? – наивно спросил Егор. Штукин рассмеялся:
– Чудак-человек! Ты – в окопах, стало быть, основная твоя задача – контролировать блатоту и укрывать мелкие преступления от статистики… А по поводу его машины – я тебе так скажу, птица-голубь, – ее, скорее всего, разобрали в боксах около Дворца культуры имени Кирова. Так как ожидаются вопросы «кто?» и «почему же милиция попустительствует?» – отвечу, что боксы держит некто Гуссейн, бывший мошенник с рынка на Энергетиков. В этих боксах много чего происходит интересного, потому что Гуссейн напрямую общается с начальником угонного отдела главка. Его фамилию легко запомнить: Филин. Гуссейн – человек неприятный, но Филин за него заступается, потому что тот пару раз в год дает ему на смачные угоны набой. Это действительно так. К тому же в боксах некоторые наши опера подъедаются. Кому – покрышка, кому – шаровая… Ты не удивляйся, не млей – тут такое на каждом углу. Это же окопы, значит – нищета. Ты присмотрись сначала…
Якушеву взгрустнулось от этой «правды жизни», и он осторожно кашлянул и поднял руку – словно ученик, обращающийся к учителю:
– Хотелось бы узнать, а хорошее настроение здесь случается?
– Сколько угодно, – ответил Штукин и выглянул в коридор. – Паша!
– У-у-у, – донеслось из коридора.
– Дай рапорт на Галиева!
– Сам возьми!
– Вот видишь, – обернулся Валера к Егору. – Тут где сядешь, там и слезешь!
Штукин сходил в соседний кабинет и принес оттуда ветхий лист бумаги. Лист этот он сунул Егору:
– Тут достаточно прочитать только резолюцию.
Якушев взял зачитанный до дыр рапорт и внимательно глянул, с трудом разбирая незнакомый почерк. Резолюция на рапорте гласила: «…Не надо кушать мой мозг! Пусть Медведев нассыт в ботинки Галиеву и успокоится!»
Штукин аккуратно вынул рапорт из пальцев Егора, заметив, что тот прочитал главное.
– Суть сей драки в том, что старший сержант Галиев по пьянке нассал в ботинки старлею Медведеву, дежурному по отделу, когда тот прилег покемарить. А дурак Медведев написал рапорт с просьбой Галиева поставить в другую смену. Мнение по этому поводу начальника отдела ты читал.
Якушев засмеялся, а Валера продолжил, тряхнув липовыми агентурными делами:
– И такого счастья здесь больше, чем вот такого бумажного горя. Ладно. Больше тут ничего нет. Так. Есть такое понятие – лицевой счет. На нем вся эта макулатура и зарегистрирована. Ты расписываешься – и все это счастье твое. А я пошел из этой жизни.
Штукин начал еще что-то перекладывать, рвать какие-то бумажки, а потом сказал уже безо всякой иронии:
– Ты быстро поймешь, к своим ли попал. Если нет – штык в землю и долой! Не мучь себя и других. Я это говорю потому, что у тебя лицо неглупое…
Егор кивнул. Ему становилось все более и более интересно. Попрощался же Валера со своим преемником так:
– Эх, был бы я ветераном, то обязательно бы с тобой чай с сушками попил, а ты бы обязан был уважительно слушать мое брюзжание. Кажется, я начинаю любить поучать. Слушай, а ты какую музыку любишь?
– Бардов, – спокойно ответил Якушев.
Штукин усмехнулся:
– Понятно, «лето – это маленькая жисть». Так вот: в нашем кино, в тутошнем, поет в основном Высоцкий, а снимает Тарантино. В главных ролях – Крамаров Савелий и Михаил Пуговкин. Поэтому за лето ты многого насмотришься. Ладно, давай.
Они пожали друг другу руки, и Егор вдруг почувствовал что-то странное, какое-то беспокойство. Штукин давно уже ушел, а Якушев задумчиво смотрел ему вслед.
Егор вдруг поймал себя на мысли, что не знает, хотел бы он работать в паре с ушедшим бывшим опером или нет. Якушеву показалось, будто многое из сказанного Штукин словно бы формулировал в который уже раз для самого себя, будто он скорее даже с самим собой разговаривал, чем с ним, с Егором. Точнее – в первую очередь с самим собой, а уж во вторую – с ним. Наверное, Штукин не очень верил, что его мысли и формулировки будут поняты…
Егор сидел и думал, и удивлялся, почему же не проходит непонятно из-за чего возникшее ощущение тревоги…
…В целом же в шестнадцатом отделе Якушева встретили, как родного. Зам по уголовному розыску, которому Егор представился по всей форме, проявил свою сердечность и радушие так:
– У тебя ужасная репутация – университет! Все это, не боись, мы из тебя быстро выколотим. Но раз на сегодняшний момент ты самый образованный среди нас, то вот ТАБЕ материал: на стройке, которая возле Андреевского рынка, украли двенадцать чугунных батарей. Дело приобретает вселенский масштаб по непознанным пока причинам. Мы уже написали три справки с потолка, что батареи эти по недочету уже приварили куда-то, надеялись, что тут-то и делу конец. Но районная прокуратура вернула материал нам на доработку. Поэтому дознание надо провести так, чтобы прокуратура пожалела об этом. Чтоб тебе психологически легче было заниматься этой хуйней, уверуй, что батареи украли неспроста. С Богом, сынку, покажи себя, а мы посмотрим, на что ваш университет годится.
Якушев подумал, что горшки обжигают не боги, вдумчиво проконсультировался со своими более опытными коллегами и, засучив рукава, взялся за дело. Сначала он замордовал всех руководителей стройки многочасовыми опросами. Начинал издалека: мол, кто и когда вам посоветовал выбрать профессию строителя, где учились, какие предметы больше нравились… Строители сперва недоуменно пытались отвечать на эти вопросы, но потом до них дошло, и они побежали в прокуратуру. Оттуда Егору позвонила помощник прокурора Николенко. Ее раздраженное недоумение Якушев постарался развеять несокрушимой формулой: «В нашем деле мелочей не бывает». Николенко в ответ жахнула трубкой. А Егор, не сворачивая с взятого курса, выспросил все формулярные правила в ОБЭПе[27] и затребовал у руководства стройки документацию на батареи.
Документацию эту ему начали высылать по факсу, а факс не проходил по полтора часа (вернее, проходил, но на том-то конце этого не видели). Изучив ксерокопии, Якушев снова позвонил строителям и поцокал языком:
– К сожалению, вижу явные нарушения финансовой дисциплины!
Прораб с главным инженером окончательно все поняли и снова побежали к Николенко – уже для того, чтобы просить мира. Та взвизгнула и снова позвонила Егору:
– Приноси мне эту свою макулатуру, я подпишу!
