Георгий Вайнер - Бес в ребро
— Но моя дочь говорит, что она их не могла потерять в раздевалке… Она их переложила в портфель, и деньги после этого пропали… Вы меня правильно поймите — коль деньги нашлись, то не в деньгах дело…
— Я вас не понимаю. — У меня руки затряслись. — Вы что хотите сказать?
— Я хотела просто вас предупредить… Дело в том, что Леночка никогда не обманывает… Если она говорит, что деньги были в портфеле, то как они могли оказаться у вашего сына? — текла из трубки в ухо ядовитая патока.
— Одну минутку, — перебила я ее решительно. — А когда ваша Леночка, которая вас никогда не обманывает, сообщила вам о пропаже денег?
— После школы… Открыла портфель, а деньги пропали…
— А как вы узнали, что надо звонить нам?
— Там же объявление было… Я пошла в школу, чтобы сделать официальное заявление — дело ведь не в деньгах, а в принципе… Если они сейчас начнут безнаказанно воровать…
— А вы наказали дочь за пропажу денег?
— С какой это стати? — В патоке ощутимо проступил вкус горчицы. — Одно дело, если бы она по рассеянности и небрежению потеряла, я бы ее наказала для воспитания в ней чувства ответственности! И понятия, что деньги на дороге не валяются! Если их зарабатывают честно, то они достаются очень тяжело! Но совсем другое дело, если у нее деньги украли…
— Короче говоря, вы хотите сказать, что мой сын украл деньги у вашей Леночки? — звенящим от ярости голосом спросила я.
— Зачем же вы так резко формулируете? — брызнул невыносимо сладкий сахарный сироп. — Может быть, он просто взял зачем-то, а потом раздумал…
— Тогда потрудитесь объяснить мне, зачем он повесил объявление о находке денег?
— Я же говорю, ваш мальчик, наверное, понял, что поступил нехорошо, и раздумал…
— Ага, вот это мне понятно! — Но, видимо, вместе с ним раздумала воровать деньги его восьмилетняя сестра, которая присутствовала в раздевалке, когда Сережа нашел их и они вдвоем писали объявление!
Сироп начал густеть и темнеть, пора снимать. Она недовольно сказала:
— Я ничего про вашу дочку не говорила и вообще не знала, что она там была…
— А я знаю! — неожиданно для себя пронзительно закричала я. — Ваша деточка боялась, что вы накажете ее за рассеянность и небрежность! Проще сказать, что украли! Она же не знала, что Сережка повесит объявление! А вы, вместо того чтобы похвалить и поблагодарить парня, плюете ему в душу! Это гадко и мерзко!.. Не смейте звонить сюда больше! А деньги я завтра сама отнесу в школу…
Ухали, тикали, тараторили гудки в трубке, которую я забыла положить на рычаг.
Маринка, Сережка и Ларионов с одинаково испуганными лицами смотрели на меня, потом Сережка напряженно засмеялся — видно, лицо у меня было совсем плохое, и сказал почти весело:
— Да ладно, мам, не обращай внимания! Больные люди… По себе судят…
И Ларионов включился в процедуру угомонения меня:
— Меня тетка в детстве чуть из-за денег не убила… Мать по вербовке в Сибирь на заработки уехала, а я жил у ее сестры… Тетка, царствие ей небесное, человек крутой была, женщина ужасно строгая, и денег мне, естественно, ни на что не давала… А тут у меня открылся заработок колоссальный, просто Клондайк. Сенька Смага, деклассированный лабух, поймал меня во дворе — ты, говорит, на кларнете играешь, я, мол, слышал… Ну, играешь — сильно сказано, так, в школьной самодеятельности дул понемногу… Сенька предлагает: есть халтура, слабаем на жмурика, прилично забашляют… Почему-то во дворе больницы назначил свидание… Сенька ведет меня к моргу, а там уже митинг прощальный… Оказывается, он подрядил меня играть на похоронах… Я до той поры и покойника ни разу не видел… Сунул он мне тетрадку с нотами: на, играй за нами… Я почти в обмороке, но продержался до конца, доиграл… Смага дал пять рублей, молодец, говорит, хорошо играл, очень жалобно, родственники тобой больше всех довольны, завтра снова пойдем лабать на жмурика… Только тут я сообразил, что такое «жмурик»… А тетка вечером взяла мою курточку, а из нее пятерка и выпала… Ну, стала она меня лупить чем под руку попадя: «Украл! Украл!»… Я пытаюсь слово вставить, объяснить, что к чему, а она знай свое: негде тебе такие деньжищи взять, только скрасть… Потом все-таки объяснил, сижу обиженный, соплю, скулю — ни за что, ни про что избила! А тетка говорит: избила правильно, но не за то! Чтобы со срамными людьми не водился, тебе Сенька не компания…
Маринка, слушавшая с сочувствием и ужасом историю, сказала гордо:
— А нас с Сережкой тетя Ада никогда не бьет!
Мы все засмеялись, а Ларионов сказал Маринке:
— Они довольно не похожие между собой — наши тети…
— Ребята, вынесите шкурки в ведро, — прервала я их педагогические воспоминания. — А ты, Сережка, завари чай, пожалуйста…
Уютно сновали ребята, Ларионов смотрел остановившимся взором на экран телевизора, я прихлебывала чай и думала о том, как все трудно запуталось, о Витечке, о наших с ним сложносочиненных отношениях с придаточными предложениями, вводными и подчиненными оборотами, о том, что никакого успешного выхода из кризиса для него не предвидится, поскольку он — зверь, выросший в доме, ему нельзя возвращаться на волю, в лес, для него свобода — погибель. И Ларионов…
Как мне его называть? Алексей Петрович? Товарищ Ларионов? Просто Ларионов? После того, что он сказал мне сегодня?
— Алеша, я была сегодня у Поручикова…
Не отрывая невидящих глаз от телевизора, он кивнул:
— Да, я догадался… Я только не понимаю, зачем? Зачем вы ходили к нему?
— Хотела посмотреть на него, послушать. А вдруг он не захочет врать и подличать?
— Так обычно не бывает, — покачал Ларионов головой. — Мне показалось, что он у них вообще мозговой центр. Этот подонок руководит их действиями. А человек не может быть во вторник подонком, а в четверг молодцом. Это не костюм, это навсегда… Я бы и рад был как-то закончить эту историю и вас не мучить, но не могу. У нас с ними несовместимость крови…
— Да, наверное, — согласилась я. — Вообще после разговора с Поручиковым я подумала о том, что появилось много людей, которым ничего не стыдно. Стыдно только не иметь денег…
— Их ничем не проймешь, — вздохнул досадливо Ларионов. — Я на очной ставке спросил Чагина: «Не совестно врать в глаза?» А он жалостливо посмотрел на меня как на полного придурка и сказал следователю: вашего клиента надо бы отправить в психушку на экспертизу…
— Ничего, отобьемся, — заверила я его. — Я ведь не зря ходила к Поручикову. В момент драки он по журналу рабочего времени числится на совещании…
— А какое это имеет значение? — не понял Ларионов.
— Мне кажется, большое. Нельзя одновременно быть на совещании и драться на улице. Нам нужна контригра — нам нужно все время доказывать, что они врут. Нам позарез нужно найти таксиста. Самим найти, на Бурмистрова у меня надежда слабая… Ладно, давайте все укладываться спать, завтра снова большой день.
* * *Я приехала в редакцию за час до начала работы. Скорее всего я явилась на службу первой, судя по неодобрительному взгляду вахтерши Церберуни, тщательно проверявшей мой пропуск. На лице у нее была написана тоска, что нельзя меня не пустить так рано в редакцию. По неспешной тщательности, с которой она рассматривала мое удостоверение, Церберуня явно хотела посвятить этому увлекательному занятию все оставшееся до начала работы время.
Я нетерпеливо спросила:
— Что-нибудь не так? Вам что-нибудь не ясно?
Она с сожалением возвратила пропуск, молча кивнув в сторону лифта.
Я прошла по пустому гулкому коридору в репортерскую, уселась за свой стол, разложила блокноты, заправила чистый лист в машинку и напечатала заголовок: «Театр „Подмостки“ — слово от сердца». Работала я быстро, с удовольствием, потому что театр мне понравился, и было приятно хвалить их выдумку, азарт, искреннее веселье. Это была полусамодеятельная труппа. Большинство из них работает в театре вообще без оплаты. Я поймала себя на том, что явно завидую им — они посвятили жизнь страсти, работе-забаве, которая была выше всех остальных забот, денежных проблем, бытовых нескладиц… Как жалко, что Витечка оказался в какой-то творческой впадине — он обитал где-то между «подмостковцами» и профессионалами.
Ко времени, когда в репортерскую начала собираться наша редакционная шатия, я закончила статью, вычитала свои три страницы, поправила текст и отнесла ответственному секретарю Галкину.
Он бросил листочки в папку «загона», а я взмолилась:
— Женечка, дорогой, прочти сейчас, умоляю…
— Что за срочность? — сдвинул он на затылок очки.
— Женечка, мне срочно надо ехать в город, меня ждут в таксопарке…
— Это что такое?
— Репортаж из центрального бюро находок — можно смешно завязать курьезность пропаж на какие-то высокие этические примеры, — тараторила я настырно.
