Эд Макбейн - Вдовы
— Избегал?
— Ну, я имею в виду — в разговоре, не договаривал, скрывал что-то.
— Нет-нет, он вел себя абсолютно так же, как обычно.
— А не могли бы вы дать нам хотя бы общее представление, о чем говорили с ним? — вмешался Браун.
— Ни о чем. Разговор папеньки с дочуркой.
— И все-таки — о чем?
— Мне кажется, мы говорили о его поездке в Европу… Он должен был туда отправиться по делам в конце месяца.
— Да. И что же он говорил по этому поводу?
— Только то, что видит поездку в перспективе. Готовится к ней. У него новый клиент в Милане — модельер, дизайнер, собирающийся внедрять свой стиль в этом городе, а потом еще какое-то дело во Франции… По-моему, он назвал Лион…
— А говорил он, один летит или нет?
— Я не думаю, что Маргарет собиралась ехать с ним.
— Не упомянул, кто мог его сопровождать?
— Нет.
— О чем еще вы говорили?
— Вы знаете, действительно, это был разговор ни о чем, о пустяках. Мы ничего такого серьезного не обсуждали. Ну — обычный дружеский треп отца с дочерью.
— Да, но все-таки о чем?
Лоис посмотрела на него с нетерпением, издав, как показалось, вздох досады. Помолчала несколько минут, обдумывая что-то, потом заговорила снова:
— Я ему сказала, что перехожу на диету, а он сказал, что это смешно, мне не требуется сбрасывать вес. О!.. Еще он говорил, что собирается опять брать уроки фортепиано; ведь в молодости он играл в джаз-оркестре…
Ее серо-голубые глаза теперь были воздеты горе, словно стараясь вырвать у неба какие-то воспоминания; кончик губы был закушен: ни дать ни взять — этакая прилежная ученица, корпеющая над домашним заданием.
— Да… И мне кажется, я что-то сказала относительно дня рождения Марка, моего мужа Марка… У него день рождения на будущей неделе, а я еще ничего не купила ему в подарок. А знаете, кстати, это очень трудно — припомнить каждое слово, которое…
— У вас это прекрасно получается, — сказал Карелла.
Лоис скептически поморщилась.
— Значит, день рождения мужа, — вернул разговор в нужную колею Браун.
— Да. Мне кажется, мы обсуждали, что же купить подходящее, Марку так трудно угодить. И папа посоветовал купить ему карманный калькулятор. Марк любит всякие современные технические штучки, он дантист.
Карелла вспомнил дантиста, с которым недавно познакомился. Теперь этот дантист тянул срок в тюрьме Кастлвью. Большой срок. За то, что баловался ядами после работы. Карелла попытался представить себе, каким именно дантистом был Марк Стайн. Стиву пришло в голову, что за всю жизнь ему не понравился ни один зубной врач.
— Калькулятор… Такой, какого у Марка никогда не было. Папа уточнил, что вообще подарки надо выбирать очень тщательно. Я сказала, что хочу подарить Марку собаку, но папа заявил, что собаки доставляют уйму хлопот, когда вырастают из щенков, и я должна прежде хорошо подумать.
«Две пули в собаку, — вспомнил Браун. — Кому в голову придет убить не бродячую собаку?..»
— Скажите, — спросил он, — а собака вашего отца никогда никого не кусала?
— Кусала?
— Ну, может, напугала, зарычала.
— Хм… Я просто не знаю… Во всяком случае, папа ни о чем таком ни разу не говорил. И я действительно не знаю. Не думаете ли вы, что…
— Да нет, спросил просто из любопытства.
Он подумал, что в этом городе есть всякие собаки.
— Бетси ненавидела его собаку, — сказала Лоис.
Детективы уставились на нее.
— Она вообще ненавидит всех собак, но особую неприязнь питала к Амосу.
«Ничего себе имя у собаки», — подумал Браун, тихо кашлянул и спросил:
— Какой породы?
— Черный Лабрадор, — ответила Лоис.
— Почему ваша сестра ненавидела собаку?
— Мне кажется, она как бы символизировала новый брак. Эта собака — подарок Маргарет. Она подарила ее папе на их первое Рождество. Тогда Бетси еще встречалась с отцом. Но она даже вида этой собаки не выносила. А ведь это такое дивное, славное существо, лабрадорчик, знаете ли… Но Бетси — взбалмошная, у нее все чувства переплетаются. Раз уж ненавидит Маргарет, то и ее собаку будет ненавидеть. Очень просто.
— Ваша сестра по-прежнему живет на Родмэн-стрит? — спросил Карелла и показал страничку блокнота, где был записан адрес Бетси.
— Да, это там, — сказала Лоис.
— Когда вы видели ее в последний раз? — спросил Браун.
— В воскресенье. На похоронах.
— Она была на похоронах? — удивился Карелла.
— Да, — сказала Лоис и грустно добавила: — Потому что она его любила, я так думаю.
* * *— Отсюда хороший вид, — сказала девушка.
— Угу, — буркнул Клинг.
Они стояли у единственного в этой комнате окна. Неподалеку мост Калмз-Пойнт развесил гирлянды огней над рекой Дикс. Помимо этого потрясающего зрелища и двух-трех зданий на том берегу, больше не было ничего, чем можно было бы восхититься. Клинг снимал квартирку, которая звучно называлась студией. Как будто и в самом деле здесь мог безмятежно и комфортабельно жить и творить художник, небрежно бросая мазок-другой на холст, а затем обрамляя его проволокой. В действительности студия состояла из одной комнатенки и кухоньки размером со стенной шкаф, а также ванной, которую, как казалось, прилепили к помещению после того, как вообще о ней вспомнили. В комнате находились кровать, платяной шкаф, легкое кресло и телевизор с торшером.
Девушку звали Мелинда.
Он подцепил ее в баре, куда ходят в основном для того, чтобы завязать какое-нибудь знакомство. Первое, с чем она сочла нужным ознакомить Клинга, было то, что у нее отрицательные анализы на СПИД. Клинг подумал, что это весьма многообещающее начало. Он тоже сказал ей, что не болен СПИДом. Ни лишаем, ни какой-нибудь венерической болезнью. Она спросила его, не болен ли он какими-нибудь другими болезнями. И они рассмеялись. А вот теперь молча стояли в студии, наслаждаясь видом из окна.
— Сделать тебе коктейль? — спросил он.
— Это было бы отлично, — сказала она. — А что у тебя есть?
В баре она пила гадость под названием «Дьяволово крыло». Она объяснила, что в этом напитке смешаны четыре сорта рома, мятный ликерчик, придающий коктейлю зловещий зеленоватый оттенок, и что-то еще, еще и еще. Она сказала об этом с ухмылкой. Увы, ни четырех сортов рома, ни ликера в роскошной студии с потрясающим видом не было. Только виски, скотч. Сколько ночей он пил это здесь один, совсем один, в темноте. Но сегодня он не был одинок, и на этом фоне скотч, к сожалению, не являлся адекватным видом выпивки. Тем не менее он увещевательно спросил:
— Скотч?
— Как-как?
— Ну, это… — Он растерянно пожал плечами. — Скотч, сорт виски. Но я могу позвонить и заказать для вас что-нибудь более подходящее. Здесь совсем рядом есть питейное заведение…
— Нет-нет, скотч отлично подойдет. Со льдом, пожалуйста. И капелькой содовой.
— Не думаю, что у меня найдется содовая.
— Тогда — вода. Это будет отлично. Буквально одну каплю.
Он налил виски обоим, положил по кубику льда в каждый бокал, а затем в сосуд гостьи брызнул водички из-под крана. Молча чокнувшись, они выпили.
— Чудно, — произнесла она и улыбнулась.
Это была кареглазая шатенка, лет двадцати шести — двадцати семи, невысокого роста, худая и подвижная. В глазах вспыхивала этакая загадочная улыбочка, будто она знает что-то такое, о чем вы не имеете ни малейшего понятия, знает и никогда не поделится с вами… С тех пор как Эйлин бросила Берта, в этой комнате не бывало других женщин.
— Держу пари, еще лучше смотрится в темноте, — сказала она.
Он недоуменно поглядел на нее.
— Вид из окна, — объяснила она.
Опять та же улыбочка на губах. Он подошел к торшеру и выключил лампу.
— Вот так, — сказала она. — Смотри.
Там, в окне, бриллиантовая брошь моста была покрыта красными крапинками огней автомашин, этого вечного движения через реку. Он подошел к окну и обнял Мелинду, не поворачивая к себе.
Она подняла голову, он поцеловал ее в шею; она повернулась, их губы встретились, он нащупал ее грудь, и у нее перехватило дыхание. Она посмотрела на него, по-прежнему улыбаясь фальшивой джокондовской улыбкой.
— Я буквально на минутку, — шепнула она, выскальзывая из его рук, и побежала в ванную, продолжая улыбаться. Дверь за ней закрылась, он услышал журчание воды. Комнату освещали только огни на мосту. Он подошел к кровати и присел на краешек, прислушиваясь к шуму кондиционера.
Он очень удивился, услышав телефонный звонок, и тотчас снял трубку.
— Алло? — сказал он.
— Берт? Говорит Эйлин…
* * *Она помнила свой давний звонок, когда они еще не были близки. Ей было трудно заставить себя позвонить, потому что она тогда непреднамеренно обидела Берта и звонила, чтобы попросить прощения. Но сегодня звонить было значительно труднее. Она звонила не для того, чтобы извиниться, а может, именно и для этого. Но как бы то ни было, она руку дала бы на отсечение, лишь бы не звонить вообще.
