Николай Леонов - Почерк палача
— Хорошо, за вами присмотрят. Но если этот вечер ты проведешь с Ильёй, да еще на пределе разрыва, завтра нам надо будет поговорить, — решительно сказал Станислав.
— Согласна. Только без Льва Ивановича!
— Не я решаю. Могу лишь постараться.
— Уж будь любезен, и не надо меня провожать. Дверной замок я открою сама.
Опер услышал, как хлопнула дверь, повернулся к Гурову, который вновь вышел из соседней комнаты. Как каждая солидная конспиративная квартира, данная тоже имела черный ход. Гуров снял пиджак, прошел в ванную, долго умывался, а вернувшись, спросил:
— Твое мнение?
— О ком? Об Илье Титове? Об агенте? О друге и начальнике? О ком ты хочешь знать мое мнение?
— Начинай с меня, — ответил Гуров. — Будь в своих суждениях мягче, сделай скидку на экспромт.
— А что о тебе говорить? — Станислав развел руками. — Все по делу, я бы так не сумел. Грубовато получилось, девчонка честная, ни в чем не виновата. Ты по-своему прав: мент, он и есть мент, и нечего кашу по тарелке размазывать.
Крячко помолчал, давая возможность высказаться другу, но Гуров привычно чертил на лежавшем перед ним листе различные геометрические фигуры и ждал продолжения.
— Вика? Для разового использования она человек подходящий. Увлеклась Титовым? Не верю, однако подвести человека под вышку не хочет. Нормально. Мужчина и женщина, естественная реакция. Ты ее просто оглоушил, она теперь из одного только гонора постарается, да и работать ей лишь сегодняшний вечер. Она права, от себя никуда не денешься. Считаю, что опасности никакой.
— Конечно, — перебил Гуров, — Титов лишь работает рядом с преступниками и никак с ними не связан. У них нет никаких оснований доверять Титову, он далеко не ангел, но другого замеса. Твой Вагин, если он остался в душе опером, первый этого не допустит. Титов гонористый эгоцентрист, плохо управляемый. Он почувствовал на станции большие деньги, потому стал искать связь со мной, ему хочется доказать в первую очередь самому себе, что он не такой, как все. Через кровавое тело перешагнул? Так его Вика за руку в тот момент держала, он в рай шел, мог даже через родную мать переступить и не заметить. Даже если он заподозрит Вику, никому ничего не скажет, это его прокол, он, как всякий молодой да интересный, себя очень уважает. И обосранные трусики на обозрение не вытащит. Пусть они сегодняшний вечер и ночь отбалуются, и заканчивай. Мне Илья Титов надоел, оставь его себе на память. Сейчас мне нужен Борис Вагин. Он знает все, я просто уверен. Сам он никого не убил, но если его взять плотно, он заговорит. Грамотный человек, в общую могилу не пойдет. Станислав, ты главный, вот и думай. Все.
Вернувшись в контору, Крячко бесцельно подвигал ящиками стола и унылым голосом спросил:
— Рапорт на твое имя подавать?
— Еще представится случай, сегодняшний пропусти, — ответил Гуров, раскладывая бумаги и собираясь писать отчет о проделанной работе. Раз замминистра в курсе, могут в любой момент старшего дернуть, и тогда на пальцах объяснять не станешь.
— Схожу в столовую, послушаю людей да съем чего-нибудь.
— Валяй. Загляни к Петру, нажалуйся на меня, взгляни, как он себя чувствует.
— Чаще бы получать такие задания. — Станислав вышел.
У него существовал свой план действий, которым опер пока не хотел делиться даже с Гуровым. А точнее, особенно с Гуровым.
Генерал разговаривал с журналистами, присутствовали там и иностранцы. Верочка сказала:
— Они только собрались, ждать бессмысленно.
— А мы и не собираемся ждать. — Станислав приоткрыл тяжелую дверь, протиснулся в переполненный кабинет и пробрался к генералу.
Орлов взглянул на опера без раздражения, даже с надеждой. Крячко наклонился к генералу и тихо сказал:
— Нужно решить один вопрос с соседями, разрешите, я обращусь к Алексею Алексеевичу.
“Соседями” розыскники называли ФСБ, а имя-отчество звучало нейтрально. Даже если кто и слышал, то понять ничего не мог.
— Иди куда хочешь, лучше подальше, — ответил генерал и обратился к собравшимся: — Господа, вы посмотрите на этого человека. Именно он главный по делу, о котором вы меня пытаете. Вот он бы вам рассказал...
— Разрешите вопрос? Как зовут этого господина?
Станислав уже находился у дверей, повернулся, нашел взглядом женщину и сказал:
— Мадам, вы только что поставили пирог в печь, и тут же к вам пришли гости и хотят попробовать ваш пирог. Вы меня понимаете?
— Я русская. Главное, чтобы меня поняли читатели, — агрессивно ответила журналистка.
— Великолепно. Намекните своим читателям, что без приглашения в гости не ходят.
Кто-то из присутствующих зааплодировал, громко звучала иностранная речь. Под одобрительной улыбкой шефа Станислав выдержал паузу и продолжал:
— Сырой пирог есть невозможно, а если прибавить огня — он сгорит. Оставьте у секретарши свои визитки, я обещаю вам позвонить. И не мучайте моего шефа, в случае неудачи по лбу достанется мне, я не должен отходить от плиты. Оревуар, дамы и господа! — Станислав выскочил из кабинета и, довольный собой, отправился на другой этаж.
Когда Крячко вошел в приемную Бодрашова, секретарша оторвала взгляд от экрана компьютера, увидела незнакомого штатского и ледяным голосом произнесла:
— Алексей Алексеевич крайне занят, когда освободится — неизвестно.
— Здравствуйте! — Станислав поклонился. — Доложите Алексею Алексеевичу, пришли из группы Гурова на пять минут.
Секретарь протянула руку, собираясь доложить шефу по громкой связи, но, видимо, что-то в неизвестном штатском ее насторожило, и она молча скрылась за портьерой. Через несколько секунд она выскочила обратно с нездоровым румянцем на щеках и снова молча кивнула на портьеры.
Бодрашов находился один на один с грудой бумаг, лежавших на приставном столике, на столе перед генералом находилась лишь аккуратная папочка.
— Здравия желаю, господин...
— Спасибо, Стас, не жалуюсь, — прервал Бодрашов, указывая тяжелой ладонью на кресло. — Крепко меня защищают. Черт-те кто приходит, а нужного человека тормозят. Ну, говорите.
— Приятная новость, Алексей Алексеевич. Сегодня Гуров заметил, что находится под “наружкой”. Не буду утомлять...
— Нет уж, утомляй! Я не люблю знать половину да часть, хочу знать все.
Станислав быстро изложил ситуацию, заметив под конец:
— Необходимо взять за горло опера Вагина. Для этого следует пройти за мальчиками до их хозяина. Заказывать “наружку” — почти наверняка провалить дело. Бумаги идут через многие руки. Нужно просить помощи у контрразведки, конкретно у генерала Кулагина. Он хороший мужик, давний приятель Гурова.
— Станислав, вы всегда так и работаете? Приятель обращается к приятелю? — спросил недовольно заместитель министра.
— Коррупцию придумали не в России, Алексей Алексеевич.
Бодрашов рассмеялся, его массивные плечи приподнялись, опустились, заместитель министра деланно нахмурился.
— А вы ко мне пробрались, словно лазутчик?
— Как можно? Я доложил Петру Николаевичу.
— А почему не Гурову? — удивился Бодрашов.
— Лев Иванович не любит просить о помощи, — ответил Станислав.
— Ага! Они не любят! Учтем. “Наружка” должна брать парней с “хвоста” машины Гурова?
— Видимо.
— Спасибо, вы свободны.
— Спасибо, Алексей Алексеевич! — Крячко выскочил из кабинета замминистра, прикидывая, как быстро о его деятельности узнают Гуров и Орлов и чем все обернется для него, Стаса Крячко.
Начальник, будь он тебе трижды друг, не любит, когда за его спиной шибко активничают.
Станислав вернулся в кабинет, Гуров разговаривал с незнакомым мужчиной, махнул на друга рукой.
— Вот и потерпеть мог бы, а придется идти обедать, — изрек опер и пошел в столовую.
Гуров беседовал с главой преступной группировки Валентином Кузьмичом Сухотым, по кличке Сухой.
Гуров вызвал его обыкновенной повесткой, послав ее даже не через отделение милиции, а просто по почте.
— Я на три дня опоздал, но это претензии не ко мне, а к почтовому департаменту, — сказал Сухотый. — Кстати, как мне к вам обращаться: по званию, гражданин или господин? Какой у меня сейчас статус?
— Меня зовут Лев Иванович. В повестке написано. Статус ваш обычный — гражданин России. Если разрешите, я вас буду называть Кузьмичом, как вас величают в народе.
— Если вы хотите по-простому, зовите по имени, — ответил Сухой. — Кузьмич я для пацанов. Вы меня по убийству Крещеного дернули? Зря время теряете, прокуратура меня целый день потрошила.
— Валентин, я человек битый, тертый, во многих водах стиранный. Я знаю, что вы людей не стреляете и Крещеный вам не мешал. Я очень много о вас знаю, Валентин.
— Тогда, Лев Иванович, вы знаете, что творил со мной особист в зоне, но стукачом все одно не сделал.
