Николай Леонов - Уголовный шкаф
Вадим засунул в рот остатки бутерброда, старательно вытер руки салфеткой и сосредоточенно свел брови.
– Не, так не вспомню, – заявил он. – Мне Курочкин много кого называл, список даже заготовил, но потом не отдал. А тех, кого я сам нашел и с кем разговаривал, они у меня в ежедневнике записаны. Только он дома.
– Где? Мы посмотрим.
– Он лежит в сумке-визитке. А она в прихожке висит на вешалке. Мама знает. Там на страницах последней недели записаны названия фирм или фамилии. Я их еще жирно обводил ручкой. Или сюда привезите, я покажу.
– А Курочкина ты знаешь откуда?
– Мне один из мастеров посоветовал к нему обратиться. Они же все называли дикие суммы, а этот сказал, что у Курочкина связи большие, он посоветует, кто подешевле. Я позвонил, представился, что от этого мастера. И Курочкин со мной встретился.
– И список мастеров он тебе дал? – не удержался от вопроса Бойцов.
– Нет, он его написал, но в последний момент не отдал. Как будто или вспомнил что-то, или испугался. Главное, уже готов был протянуть листок, и раз его назад! Я аж опешил. И давай мне по ушам ездить всякой чушью. И из кабинета чуть ли не пузом выдавливать.
– Стоп, Вадик! – Гуров поднял руку. – Замри. В какой момент изменилось поведение Курочкина в разговоре? Напрягись. После чего? После каких слов?
– Ну, как вам сказать. – Вадим снова нахмурился и почесал в задумчивости щеку. – После каких слов? Дайте вспомнить… Значит, я спрашивал про реставраторов мебели… он называл, к кому можно обратиться… я отвечал, что именно к этим обращался, что дорого они просят или что не их профиль… например, Ганьшин работает только с мягкой мебелью… А! Вот!
– Ну? – поторопил парня Гуров.
– Он удивился, когда я сказал, что реставрировать мне надо шкаф.
– Удивился? Это было удивление?
– Нет, не совсем удивление. – Вадим снова задумался, вспоминая тот разговор. – Получилось так, как будто он не знал, какую именно мебель мне надо реставрировать. Может, думал, что стул какой-нибудь, кресло, тумбочку. А я сказал, что шкаф, да еще напомнил, что он у них там стоял, что из их фондов продавался. Да, точно! Тут он и… забеспокоился. Так точнее, он забеспокоился и решил мне в последний момент не отдавать список реставраторов.
– Хорошо, молодец, – похвалил парня Гуров. – Теперь дальше вспоминай. Вы разговаривали только о мастерах – реставраторах старинной мебели или иных специалистах?
– Каких иных? – не понял Кузнецов.
– Ну, не знаю, – пожал плечами сыщик. – Специалистах по истории того периода, скажем восемнадцатого века. Специалисты по истории культуры, одежды, посуды… мало ли еще чего.
– Вы про экспертов в ювелирном деле спрашиваете? – догадался Кузнецов.
– В том числе не было ли разговоров о других специалистах. Что тот или иной не подходит тебе как эксперт или реставратор, потому что не по этому делу. Вот Ганьшина ты какого-то назвал и сказал, что он реставрирует только мягкую мебель, обивку.
– У Курочкина больше никого не называли, – отрицательно покачал головой Вадим. – Вот Ганьшин, например, тот мне когда советовал, сказал несколько фамилий, к кому он не советовал обращаться, но я не запомнил. Если бы вы их назвали сейчас, то я вспомнил бы.
– А были среди тех, кого Ганьшин не рекомендовал, типичные посредники, которые берутся за все, кичатся тем, что могут организовать все…
– Ага, – улыбнулся Кузнецов, – говорил. Копытина называл. Говорит, с Копытом не связывайся. Прохиндей он еще тот.
– Копытин? Копыто?
– Ну да.
– А он просто его назвал в череде других фамилий или особенно выделил? И в связи с чем или с кем выделил?
– А, точно. Он посоветовал не обращаться к Копытину, если его предложит Курочкин. Это, говорит, прохиндей…
– Значит, он сказал, что Курочкин знаком с Копытиным?
– Ну-у… получается, что знаком, – кивнул Кузнецов. – Получается, что Курочкин мог предложить мне обратиться среди других и к Копытину.
– А он предлагал? – подал со своего стула голос Бойцов.
– Нет… точно не предлагал. Мне кажется, что Копытин и не реставратор вообще.
– Почему показалось?
– Не помню. Кто он по специальности… не прозвучало. Но мне так показалось. Не помню почему…
Гуров вытащил из своей папки копии документов, касающихся шкафа, которые он получил у заместителя директора музея, полистал их и спросил:
– А такую фамилию ты в разговоре с Курочкиным или в разговоре с другими не слышал? Холин Иван Николаевич?
– Холин? – странным голосом спросил Бойцов. – Какой Холин?
Гуров удивленно посмотрел на участкового. Потом на Кузнецова, который странно переглянулся с Бойцовым. Что за интермедия?
– Ну-ка, парни, – Гуров строго, но с интересом посмотрел на Кузнецова и Бойцова. – Давайте выкладывайте!
– Это какой Холин? – первым спросил Вадим. – Не который из Горчакова?
– Та-ак, – медленно протянул Гуров. – А я вижу, вас просто опасно оставлять одних без надзора. Шустрые вы ребятишки. Да, да! Тот самый Холин, бывший владелец этого твоего, Вадик, чертова шкафа, который и сдал его в местный филиал музея.
– А сам помер, – вздохнул Бойцов.
– А сам помер? Любопытно. А вы откуда знаете о Холине? О том, что он помер? – согласился Гуров. – Может, вы и причину его смерти знаете? Если честно, то я побаиваюсь вас про него уже спрашивать.
– Ну, давай ты рассказывай, – предложил Вадим, обернувшись к Бойцову.
– Ну, в общем, Лев Иванович, – откашлялся участковый, – мы ездили в это Горчаково.
– Зачем? – изумлению Гурова не было предела.
– Видите ли, мы после всех историй с ворами с Вадимом пообщались и поняли, что думаем одинаково. Мы решили идти от хозяина шкафа, а потом попытаться понять, что и кому нужно. И мы ездили в музей с ним. Курочкина на месте не было, поэтому он, наверное, и не знает, что мы искали владельца. Мы узнали, что шкаф из горчаковского филиала, поехали туда, установили, что Холин умер, я получил в местном ЗАГСе копию свидетельства о смерти. Кстати, он умер, э-э… естественной смертью. Никакого криминала за этим нет. Мы даже дом посмотрели, в котором он жил. Но эти старые дома под снос идут, и там никого из жильцов давно уже нет.
– Ну понятно, – кивнул Гуров, продолжая с интересом смотреть на парней. – А зачем вам соседи понадобились?
– Узнать хотели про шкаф, про то, как и зачем Холин его в музей сдал… просто пообщаться, узнать о старике побольше. Как жил, чем жил, какие родственники остались. Может, историю шкафа, как к нему он попал.
– Ну… – Гуров засмеялся и потряс головой, – молодцы!
– А разве мы размышляли неправильно? – нахмурился Бойцов.
– Правильно, все правильно. Я провел экспертизу драгоценностей, остатки которых нашли на полу возле шкафа, я получил все документы на сам шкаф. Вот в Горчаково я не успел еще съездить, завтра собирался. А вы, значит, успели. Ладно, завтра, Сашка, едешь со мной. Расскажешь на месте и покажешь дом, в котором жил Холин. Там и решим, как нам его соседей и родственников искать. А что, дом снесли, говоришь?
– Нет еще. Там сносят всю улицу этих старых домов. Осталось два. А следом строительство идет, там стройплощадка, нам пришлось на территорию заходить. С мастером этой организации вместе ходили квартиру Холина смотреть.
– Стройплощадка? В Горчакове?
– Да, а что?
– Нет, ничего. – Гуров опустил голову и задумчиво почесал бровь. – Стройплощадка в Горчакове, стройплощадка в Горчакове… Что-то на слуху такое… засело. То ли в сводках что-то читал, то ли еще откуда-то. Это словосочетание в голове. Ты сказал, и я вспомнил.
– В связи с новым строительством в подмосковном поселке? – предложил Кузнецов.
– С новым строительством? – Гуров какое-то время смотрел на Вадима, потом решительно сказал: – Вспомнил. Несчастные случаи на строительной площадке в Горчакове! Два несчастных случая с мистической окраской. Мистификаторы, или хулиганы, или преступники? То ли несчастные случаи, то ли убийства, замаскированные под несчастные случаи.
– Так это та самая строительная площадка и есть, – засмеялся Бойцов. – Вы бы видели кровавую надпись там на стене. Зловещую!
– Надпись? Что за надпись?
– «Коснешься ты, и смерть коснется тебя! Чувствуешь ее ледяную костлявую руку???» – процитировал Кузнецов. – Я точно запомнил. Думал, из стихов откуда-то, из классики. Потом в Интернете смотрел, но не нашел.
– И кровью, главное, написано, – подтвердил Бойцов. – Прямо на стене, по штукатурке. И как раз в том доме, где жил этот самый Холин.
Мастер ждал Гурова в опустевшей мастерской, расхаживая вокруг старинной тахты и разглядывая ее критическим взглядом. Высокие изогнутые ножки, мягкий изгиб подлокотников, асимметричная спинка – все говорило о старинном дворянском усадебном стиле девятнадцатого века. Судя по обрезкам ткани, валявшимся кое-где на полу вокруг, тахта пережила реставрацию.
