Джеймс Эллрой - Черная Орхидея
Ли спросил:
— Ты называешь собственную дочь проституткой?
Шорт пожал плечами.
— У меня их пять. Одна блудливая овца — не так уж и плохо.
Ли стал закипать от злости; пытаясь его успокоить, я положил ему руку на плечо, казалось, у него сейчас кровь забурлит.
— Так как насчет имен, мистер Шорт?
— Том, Дик, Гарри. Я их и видел-то всего минуту, а потом они смывались с Бетти. Это все, что я про них помню. Ткните пальцем в любого более-менее симпатичного вояку, и вы не ошибетесь.
Я начал новую страницу в блокноте. — Как насчет работы? Когда Бетти жила у вас, она работала?
Дедок рявкнул:
— Бетти должна была работать на меня! Она говорила, что ищет работу в кино, но это было вранье. Ей хотелось одного — шляться по Голливудскому бульвару в своем черном блядском наряде и снимать мужиков! Она мне всю ванну испоганила, крася там свои волосы, и не успел я вычесть эти убытки из ее зарплаты, как ее уже и след простыл! Таскалась по улицам, как черная одинокая паучиха, — неудивительно, что нарвалась на неприятности! Все ее мать виновата, а я тут ни при чем! Спесивая ирландская сука! А я тут ни при чем!
Ли провел рукой по горлу, показывая, что с него хватит. Мы вышли на улицу, оставив Клео Шорта вопить в четырех стенах. Ли прокомментировал:
— Полная клиника.
— Да, — вздохнул я, думая о том, что теперь подозреваемыми можно назвать всех военнослужащих армии США.
Я вытащил из кармана монетку:
— Посмотрим, кому писать отчет?
Ли сказал:
— Сделай это, ладно? Я хочу понаблюдать за домом Джуниора Нэша и получить номера некоторых машин.
— Попытайся также немного поспать.
— Постараюсь.
— Я же знаю, что не будешь.
— Спорщика не переспорить. Слушай, может, съездишь к нам домой и составишь компанию Кей? Она беспокоится за меня, и я не хочу, чтобы ей было одиноко.
Я подумал о том, что сказал ему вчера на углу 39-й и Нортон, — о чем мы трое прекрасно знали, но никогда не говорили вслух. Только у Кей хватило мужества принять мои слова.
— Хорошо, Ли.
* * *Я застал Кей в ее обычном состоянии — с книгой на диване в гостиной. Когда я вошел, она даже не привстала, а, просто пустив колечко дыма, бросила:
— Привет, Дуайт.
Взяв стул, я сел возле журнального столика напротив.
— Как ты узнала, что это я?
Кей положила в книгу закладку.
— Ли топает как слон, а ты ступаешь осторожно.
Я засмеялся.
— Умница, только никому об этом не рассказывай.
Кей затушила сигарету и отложила книгу в сторону.
— Кажется, ты чем-то взволнован.
— Ли только и думает об убитой девчонке. Он напросился в группу, ведущую расследование этого дела. Хотя мы должны были заниматься подследственным, выпущенным под залог. Он принимает амфетамин и ведет себя как-то странно. Он тебе рассказывал про убитую?
Кей кивнула.
— Немного.
— А в газетах об этом читала?
— Я стараюсь их не читать.
— Убийство этой девушки — самая горячая тема со времен взрыва атомной бомбы. Над делом сейчас работают сотни следователей, Эллис Лоу надеется, раскрыв его, укрепить свои позиции на выборах окружного прокурора, Ли тоже только о нем и говорит...
Кей прервала мою тираду улыбкой.
— Еще в понедельник твое имя было на первых полосах, а сегодня о тебе уже никто не вспоминает. И теперь тебе не терпится поймать своего сбежавшего бандита и снова попасть в заголовки.
— В точку, но это не всё.
— Я знаю. Как только твое имя попадает в заголовки, ты начинаешь прятаться и перестаешь читать газеты.
Я вздохнул.
— Господи, жаль, что ты намного умнее меня.
— А мне жаль, что ты так все усложняешь. Дуайт, что с нами будет?
— С нами тремя?
— Нет, с нами.
Я оглядел гостиную, ее декор, сочетающий дерево, кожу и блестящий металл. Застекленный шкаф из красного дерева, заполненный кашемировыми свитерами Кей, всех цветов радуги по сорок баксов за штуку. А напротив меня сидела сама женщина, бывшая шваль из Южной Дакоты, которую изменила любовь к полицейскому. И тогда я сказал то, о чем действительно в тот момент думал:
— Ты от него никогда не откажешься. Ты никогда не откажешься от всего этого. Если бы ты отказалась, если бы я и Ли перестали быть напарниками, тогда бы у нас появился какой-то шанс. Но ты никогда этого не сделаешь.
Кей не спеша закурила. Пустив струйку дыма, она сказала:
— Ты знаешь, что он для меня сделал?
— И для меня.
Она запрокинула голову, обводя взглядом потолок, отделанный лепниной и красным деревом. Пуская колечки дыма, она сказала:
— Я влюбилась в тебя как школьница. Бобби Де Витт и Ли, бывало, водили меня на боксерские поединки. И чтобы не уподобляться тем лицемеркам, которые притворяются, будто они обожают подобные зрелища, я брала с собой альбом для зарисовок. Кого я и впрямь обожала, так это тебя. Как ты выставлял себя на посмешище, обнажая свои кривые зубы, как ты закрывался, чтобы в тебя не попали. Потом ты пришел в полицию, и Ли рассказал мне про слухи, будто ты сдал своих друзей-японцев. Я не презирала тебя, просто узнавала все ближе. Потом эта история с мексиканцами. Ты был для меня героем из книжек, только эти книжки были самой жизнью, сборником разных эпизодов. Затем этот бой. И хотя я была против изначально, я все же разрешила Ли участвовать в нем. И его участие означало, что нам суждено быть вместе.
В моей голове промелькнули тысячи слов, которые я мог ей сказать, и все они касались лишь нас двоих, но мой язык не смог их огласить, и я прикрылся именем Ли.
— Я хочу, чтобы ты не беспокоилась по поводу Бобби Де Витта. Когда он выйдет из тюрьмы, я с ним разберусь. По-мужски. Так что он уже больше никогда не потревожит ни тебя, ни Ли.
Перестав смотреть в потолок, Кей устремила на меня странный, напряженный и в тоже время полный печали взгляд.
— Я давно не беспокоюсь по поводу Бобби. Ли уладит этот вопрос.
— Я думаю, что Ли его боится.
— Так и есть. Но это из-за того, что Бобби знает про меня слишком много, и Ли боится, что он всем об этом расскажет. Как будто кого-то это волнует.
— Меня. И если я начну разбираться с Де Виттом, он будет рад тому, что еще может говорить.
Кей встала.
— Для такой чувствительной натуры, как ты, это достаточно резкое заявление. Ладно, я пошла спать. Спокойной ночи, Дуайт.
Когда из комнаты Кей послышались звуки Шуберта, я взял из шкафа ручку и бумагу и принялся писать отчет о допросе отца Элизабет Шорт. Я написал и о его алиби, к которому «не придерешься», и о поведении его дочери во время их совместного проживания в 1943 году, и об ее избиении солдатом в «Кэмп Кук», и об ее бесчисленных безымянных любовниках. Описывая в отчете излишние подробности, я таким образом отвлекался от мыслей о Кей. Покончив с писаниной, я сделал себе два сэндвича, запил их стаканом молока и отправился спать на кушетку.
Ночью мне снились фотографии преступников и борец за справедливость Эллис Лоу, у которого на груди красовались номера статей из уголовного кодекса. К нему присоединилась Бетти Шорт в черно-белых тонах, в профиль и анфас. Затем все лица слились в один бесконечный отчет управления, из которого я пытался узнать о местонахождении Джуниора Нэша. Проснулся я с больной головой и предчувствием тяжелого дня.
Было раннее утро. Я вышел на крыльцо и подобрал утренний выпуск «Геральд». Заголовок гласил: «В зверском убийстве подозревают любовников жертвы», ниже следовал портрет Элизабет Шорт, под которым стояла подпись «Черная Орхидея», далее был текст: «Сегодня власти пытаются разобраться в любовной жизни 22-летней Элизабет Шорт — жертвы убийцы-оборотня. По словам друзей, любовные увлечения настолько изменили ее, что из невинной, скромной девушки она превратилась в распутную девицу, помешанную на мужчинах, которая стала одеваться во все черное и поэтому получила прозвище Черная Орхидея».
Ко мне подсела Кей. Выхватив у меня газету, она просмотрела первую страницу и, пожав плечами, вернула ее, спросив:
— И скоро это закончится?
Я пролистал половину газеты. Элизабет Шорт занимала первые шесть страниц. Большинство статей изображали ее как роковую обольстительницу в облегающем черном платье.
— Нет, — ответил я.
Глава 9
Возле Университетского участка собралась толпа журналистов. Стоянка была забита машинами, и даже на тротуаре стояли оснащенные антеннами автофургоны. Поэтому я припарковался во втором ряду. Подложив под дворники знак с надписью «Автомобиль полицейской службы», я стал пробираться сквозь кордон репортеров, пригибая голову, чтобы меня не узнали. Но моя конспирация не сработала; сначала я услышал, как прокричали мое имя, а затем меня стали цеплять руками. Мне чуть не оторвали боковой карман. После этого я стал прокладывать себе путь локтями.
В вестибюле толпились полицейские, собирающиеся на дневное дежурство. Расположенная неподалеку дверь комнаты инструктажа была открыта. Там тоже царило оживление. Вдоль стен стояло несколько раскладушек; на одной из них я увидел Ли, который, не обращая внимания на шум и гам вокруг, спал, накрывшись газетой. От разрывавшихся повсюду телефонов у меня снова разболелась голова, еще сильнее, чем раньше. Возле доски объявлений стоял Эллис Лоу и приклеивал на нее листки бумаги. Подойдя, я похлопал его по плечу.
