Джон Вердон - Зажмурься покрепче
Из-за панельной двери главного входа доносилась приглушенная музыка. Звонка нигде не было, но посередине выступал старинный бронзовый молоток, которым Гурни и воспользовался, прилагая значительную силу, чтобы его расслышали.
Мужчина, открывший ему дверь, выглядел болезненным. Гурни прикинул, что ему может быть как сорок пять, так и шестьдесят, в зависимости от того, какой именно недуг мог отразиться на его внешности. Жидкие волосы сочетались по цвету с мешковатой серовато-бежевой кофтой.
— Здравствуйте, — произнес мужчина голосом, не выражавшим ни любопытства, ни гостеприимства.
Гурни несколько удивился такой реакции на незнакомца у порога.
— Вы мистер Мюллер?
Мужчина моргнул, словно прокручивал в голове повторную запись только что услышанного вопроса.
— Я — Карл Мюллер, — произнес он монотонно.
— Меня зовут Дэвид Гурни. Я занимаюсь поиском Гектора Флореса и хотел узнать, нет ли у вас пары минут поговорить об этом.
Мужчина снова помолчал, словно ему понадобилось прокрутить в уме эту фразу дважды.
— Прямо сейчас?
— Если удобно, сэр. Был бы весьма признателен.
Мюллер неспешно кивнул и отступил в сторону, совершая неопределенный вялый жест рукой. Гурни вошел в темную прихожую с неплохо сохранившимся интерьером девятнадцатого века — широкие половые доски, много оригинального декора из дерева с резьбой. Музыка, которую он услышал, приблизившись к особняку, теперь звучала более отчетливо. Гурни узнал в ней католический рождественский гимн и удивился, поскольку редко кто слушал такое вне соответствующего сезона. Звук шел откуда-то снизу, из подвала, и его сопровождало какое-то низкое, ритмичное жужжание. Слева оказалась двойная дверь, ведущая в торжественную столовую с огромным камином. Прямо перед Гурни широкая прихожая превращалась в холл, тянущийся до дальней стены, где виднелись стеклянные двери с видом на необъятный зеленый газон. Сбоку от холла была широкая лестница с витиеватой балюстрадой, ведущая на второй этаж. Справа находилась старомодная гостиная с пухлыми диванами, креслами и антикварными столиками в окружении морских пейзажей в рамах. У Гурни сложилось впечатление, что об интерьере особняка заботились тщательнее, чем об экстерьере. Мюллер стоял и бессодержательно улыбался, как бы ожидая, когда ему подскажут, что делать дальше.
— У вас замечательный дом, — светски заметил Гурни. — Очень уютно. Вы не против, если мы присядем, чтобы побеседовать?
Снова пауза.
— Хорошо.
Поскольку хозяин не сдвинулся с места, Гурни сам вопросительно протянул руку к гостиной.
— Да-да, разумеется, — моргнул Мюллер, словно очнувшись. — Простите, как вы представились? — не дожидаясь ответа, он повел Гурни к паре кресел, расставленных напротив друг друга перед камином. — Итак, о чем речь?
Голос Мюллера снова сделался туманным, словно у него было какое-то органическое расстройство, причиняющее ужасную рассеянность, однако это было бы маловероятным, учитывая непростую профессию судомеханика. Скорее, дело было в каком-то лекарстве — было уместно такое предположить, учитывая, что супруга Мюллера исчезла вместе с убийцей.
Гурни обратил внимание, что мелодия гимна, а также сопутствующее жужжание в этом помещении казались громче, чем в прихожей. Возможно, причина была в разводке вентиляционных выходов. Он поймал себя на желании спросить об этом, но решил, что лучше сконцентрироваться на главной причине визита.
— Вы следователь из полиции, — почему-то констатировал Мюллер.
Гурни улыбнулся.
— Я вас долго не задержу, сэр. У меня всего несколько вопросов.
— Карл.
— Что, простите?
— Карл, — повторил он, уставившись на камин, словно зола от последней растопки будоражила его память. — Меня зовут Карл.
— Хорошо, Карл. Мой первый вопрос: вы не помните, чтобы перед своим исчезновением миссис Мюллер разговаривала с Гектором Флоресом?
— Кики, — произнес он, продолжая смотреть на золу.
Гурни повторил вопрос, на этот раз употребив имя.
— А было бы логично, да? Учитывая ситуацию… А какая была ситуация?
Глаза Мюллера закрылись и открылись снова, и этот мучительно затянутый процесс сложно было назвать словом «моргнули».
— Она ходила на терапию.
— На терапию? К кому?
Мюллер впервые взглянул на Гурни с тех пор, как тот зашел в гостиную, и теперь моргнул чуть быстрее.
— К доктору Эштону.
— Доктор принимает у себя дома? Тут, по соседству?
— Да.
— Часто она к нему ходила?
— Шесть месяцев, год… или меньше? Или больше. Я не помню.
— Когда была последняя сессия терапии?
— Во вторник. Сессии всегда были по вторникам.
Гурни удивился:
— Вы говорите про тот вторник, когда она исчезла?
— Верно, во вторник.
— И вы, значит, предполагаете, что миссис Мюллер — то есть Кики — общалась с Флоресом, когда была у Эштона?
Мюллер в ответ промолчал и снова перевел взгляд на серое нутро камина.
— Она когда-нибудь о нем рассказывала?
— О ком?
— О Гекторе Флоресе.
— Он был не из тех людей, о ком интересно поговорить.
— Каким он был человеком?
Мюллер невесело усмехнулся и покачал головой.
— Но это же очевидно, разве нет? Очевидно! Вы же слышали его фамилию, — произнес Мюллер с внезапным и отчетливым пренебрежением.
— У него испанская фамилия.
— Да они все одинаковые. Это же совершенно очевидно. Нашей стране это как нож в спину.
— От мексиканцев?
— Мексиканцы — это только кончик ножа.
— Значит, вы ждали того же от Гектора?
— Вы были в тех странах?
— В Латинской Америке?
— В любых странах, где царит жара.
— Боюсь что нет, Карл.
— Дрянные земли, все до последней. Мексика, Никарагуа, Колумбия, Бразилия, Пуэрто-Рико… дрянь, все как одна, и выходцы оттуда дрянь.
— И Гектор?
— Дрянь!
Мюллер уставился на присыпанную пеплом решетку камина с таким лицом, словно дрянь была именно там.
Гурни около минуты молча ждал, чтобы страсть в собеседнике улеглась. Плечи Мюллера постепенно опустились, а хватка на ручках кресла ослабла. Он закрыл глаза.
— Карл?
— Да? — Глаза вновь открылись. Лицо его утратило всякое выражение.
Гурни тихо спросил:
— У вас были причины полагать, что между вашей женой и Флоресом происходит что-то неподобающее?
Мюллер выглядел озадаченным.
— Как, говорите, вас зовут?
— Дэйв. Дэвид Гурни.
— Дэвид! Какое забавное совпадение! Вы знали, что это мое второе имя?
— Нет, Карл, не знал.
— Я — Карл Дэвид Мюллер, — произнес он, глядя куда-то перед собой. — Карл Дэвид. Мама часто говорила: Карл Дэвид Мюллер, а ну ступай в свою комнату. Карл Дэвид Мюллер, ну-ка веди себя хорошо, а не то Санта-Клаус не принесет тебе подарок. Слушай меня хорошенько, Карл Дэвид…
Он поднялся из кресла, выпрямил спину и повторял свое полное имя правдоподобным женским голосом и с таким напором, словно у этого голоса, произносящего его имя, была власть открыть дверь в другой мир. Затем он развернулся и вышел из комнаты.
Гурни услышал, как открывается входная дверь.
Мюллер стоял и держал ее нараспашку.
— Спасибо, что навестили, — произнес Мюллер бесцветным тоном. — Вам пора. Я иногда забываю… вообще-то я не должен пускать людей в дом.
— Благодарю вас, Карл. Спасибо за ваше время, — сказал Гурни. Странный эпизод психотической декомпенсации его озадачил и смутил, но он решил сделать, как Мюллер просит, и не создавать лишнего стресса, а дойти до машины и вызвать медиков.
Но по дороге к машине Гурни подумал, что все же лучше убедиться, что с Мюллером все в порядке. Он вернулся к особняку в надежде убедить хозяина снова пустить его, но дверь оказалась приоткрыта. Гурни на всякий случай все равно постучал. Ответа не последовало. Он заглянул в дом и увидел еще одну приоткрытую дверь. Тогда он зашел в холл и позвал как можно более вежливым голосом:
— Мистер Мюллер? Карл? Это Дэйв. Вы здесь, Карл?
Тишина. Но теперь стало понятно, что жужжащий звук с отчетливыми металлическими нотками, а также рождественский гимн доносились как раз из-за этой двери, которая в прошлый раз была закрыта. Гурни подошел и слегка толкнул ее носком ботинка. Перед ним оказалась лестница, ведущая в подвал и залитая тусклым светом.
Гурни осторожно пошел вниз. Пройдя несколько ступенек, он снова позвал:
— Мистер Мюллер! Вы внизу?
Детское сопрано запело гимн:
Придите к Младенцу,
Верные, с весельем!
Придите скорее к Нему в Вифлеем!
С лестницы можно было разглядеть только небольшую часть подвала. Гурни видел, что пол выложен обычной виниловой плиткой, а стены отделаны сосновыми панелями, совсем как миллионы других американских подвалов. Почему-то эта обыкновенность его приободрила. Но когда он спустился до конца и повернулся лицом к источнику света, его посетило совсем другое чувство.
