Юлий Файбышенко - Розовый куст
Климов молча показал им двойной след шин на грязи и повел к полотну железной дороги. Снова показал им од-печаток шин на влажном боку взлобка у насыпи. Они долго стояли, разглядывая следы.
– А на той стороне путей?
– Там нет, – сказал Климов. – Вот я голову и ломаю: след свежий. Обязательно сегодняшний. Значит, подъехали к самой линии, а потом повернули и обратно? Это для форсу, что ли?
Клыч быстро пошел к лесу. Стас помчался к станционному строению. Климов ждал. Вернулся Клыч.
– Если бы поезд стоял на этом пути, то коляска могла оказаться почти рядом. В двух шагах от него, внизу.
Подошел Стас, ведя железнодорожника.
– На каком пути стоял московский поезд? – спросил Клыч.
– На этом самом, где мы стоим.
– Так… А на коляске к станции кто-нибудь подъезжал, когда московский здесь стоял?
– Кому же подъезжать? У нас и у мельника коляски нет. У нас в Клебани народ небогатый, знаете.
– А в деревнях есть коляски на дутых шинах?
– В селах? Может, и есть. У нас по уезду торговые села. Возницыно вот или другие…
– Значит, вы не видели коляски на дутых шинах?
– Нет.
– Вы давали отправление московскому?
– Да.
– И всех, кто был на станции, разглядели?
– Да кого тут разглядывать. Два калеки, три дворняги…
– Пошли в Совет, – приказал Клыч. – Климов, сгружай Потапыча. Скажи мотористу: пусть едет.
Глава IX
Через полчаса на сельсоветской линейке они уже рысили по пыльному проселку, с двух сторон стиснутому подступившими к самому кювету березами и осинами. Лес гудел вокруг. Сумерки сгущались. Возница, изредка оборачиваясь к седокам, жаловался:
– Нету порядку. Середь ночи вызывают в Совет, говорят: вези! А куда? А может, у меня нету никакой моей возможности? А?
– Ты, дядя, вези. Потом поговорим, – отвечал Клыч. Остальные помалкивали. Минут через сорок услыхали лай собак, потом замелькали огоньки.
– Решетовка, – сказал возница, оборачиваясь. – Дальше я вас, ребята, ни в жисть не повезу. Никакой такой моей возможности нету.
Проехали первую избу за глухим забором. Она стояла у самого леса. Сквозь дощатую ограду не было ничего видно. Потом избы пошли гуще, кое-где палисаднички, кое-где вообще никакой ограды. Сады были не у всех. Но седо, видать, не бедное – много железных и цинковых крыш. У церкви остановились. Рядом с ней над небольшим домиком реял по ветру флаг.
– Совет, – сказал возница. – Так я возвертаюсь, граждане товарищи.
– Вот что, дядя, – внушительно сказал Клыч и сунул к самому лицу возницы удостоверение. – Сиди тут тихо и дуй в сопелку. Ежели исчезнешь, я тебя из гроба выну, понял?
Бородка мужика взъехала наверх, и он затряс головой:
– За что томите, граждане начальники? Отпуститя!
– Может, и отпустим, – сказал Клыч и спрыгнул с подводы, – а ты жди. И чтоб никакой ини-циа-тивы.
Климов и Стас тоже слезли с подводы, приморенный Потапыч дремал, привалясь к спине возницы.
– Мой трудовой день на етом считаю законченным, – кричал тощий человек в солдатской рубахе и фуражке, когда они вошли в Совет, – Будут тут все приезжать и командовать. Я при исполнении служебных обязанностей и не потерплю!
– Слушай, браток, – сказал Клыч. – Ты сядь! А то неудобно. Я вроде гость – а ты власть, я сижу – а ты стоишь!
Председатель грохнул о стол кулаком и сел.
– Михеич! – крикнул он. – Волоки лампу!
Сторож, согнутый длинный старик, внес керосиновую лампу. Выплыли из мрака стены с плакатами и заклеенные газетами углы.
– Почитай наши корки, – протянул Клыч председателю удостоверения.
Тот взял, прочитал, потом отодвинул в сторону и заулыбался:
– Другое дело. Теперя понятно. Раз служба такая, вас и носит по ночам, черти полосатые. – Он закрутил головой. – Скажи пожалуйста, и мы, значит, под ваш прицел попали?
– Скажи мне, председатель, – Клыч внимательно присматривался к нему, – у вас в селе есть у кого-нибудь коляска на дутых шинах?
Председатель поерзал па стуле, наморщил лоб.
– Откуда? У меня тут особо больших богатеев нету. Может, из Возницына кто? Там у них и Королев Сила Васильич – мукомол и прасол на три губернии, там и Ванюхин – кирпичный завод имеет. У тех точно есть коляски. У нас нету.
– Утром никто по деревне в такой коляске не проезжал?
– Не видал. Вот, может, Михеич знает? Михеич, не видал: утром у нас никто на екипаже по деревне не прокатывал? Чтобы дутые шины?
Михеич долго думал. Его худое солдатское лицо с длинными седыми усами было почти величаво.
– Так что, – сказал он, – за мое, значит, дежурство при вверенном… етом… значит… долге службы… не видал. Я днем бабку свою, зверя неистового, прости и помилуй, царица небесная, чтоб ей три раза лопнуть и кишков не собрать, ее, значит, милостивицу, навещал. Так что не приметил.
– Вот, – развел руками председатель, – нету у нас колясок.
Клыч внимательно следил за ним. На лице председателя лежала тень от козырька, глаза он все время водил в сторону.
– Скажи-ка мне, председатель, – Клыч придвинулся вместе со стулом к окну, – много у вас по селу Аграфен будет?
Председатель заерзал на месте, потом забарабанил пальцами по столу.
– А чего Аграфены? – спросил он с недоумением. – Ну есть. Так что?
– Есть у тебя в селе Аграфена, чтоб не местная, пришлая была и чтобы к ней посторонние люди из города ездили?
Председатель забеспокоился:
– Село, понимаешь, товарищ, торговое. Тут много людей к нашим ездит.
– Ето, тово-етого, они про енто говорят, – забубнил Михеич, – ето про крайнюю, что на околице поселилась… Что, тово-етого, Ваньки Макарова дом летошний год укупила. Про ее, точно. К ей из городу ездють.
– Про Груздеву нешто? – поразмыслил председатель. – Ну тут я ни при чем. Дом при купле мы ей оформили. Документы в порядке были. Мы тут ни причем.
– Кто, дедок, навещает-то ее? – спросил Клыч. – Людей-то этих видел?
– А нешто нет? – сказал Михеич. – Как я при сполнении своего, значит… тово… етого… я всех видел. Как же без етого.
– Какие из себя люди-то? – допытывался Клыч.
– Обнаковенные, – равнодушно ответил Михеич, почесывая затылок, – один навроде лысый. Побрит весь. Здоровый мужик. Молчит все. А при ем рыжый давеча приезжал – соплей перешибешь. Разряженный. Видать, при торговле состоит.
Теперь все трое стояли. Клыч натягивал кепку, ощупывая в кармане кольт. Климова пробрал озноб. Стас был белее стены.
– Веди! – приказал Клыч председателю. – И гляди, никому ни слова!
Председатель, захваченный их возбуждением, только ошалело пялился на приезжих. Потапыча и возницу будить не стали.
Они быстро прошагали всю деревню и подошли к тому одинокому дому, на который они обратили внимание при въезде. За серым высоким забором было тихо.
– Постучишь, скажешь: насчет налога! – наставлял вполголоса Клыч председателя. – Климов, заходи с тылу. Ильин, со мной!
Климов пошел вдоль забора, щупая рукой занозистые сучковатые доски. Может, где есть щель. Слышно было, как в ворота застучали. Издалека откликнулась собака, но со двора не раздалось ни звука. Стук усилился. По-прежнему ответа не было, Климов ухватился за острые клинья забора, подтянулся, забросил вверх ноги и спрыгнул во двор. Окна дома были темны. У риги и клети никого. Он прошагал по двору, чувствуя дикое напряжение, исходящее от темных молчаливых стекол, за которыми чудились револьверные стволы. Ни звука. Он поднялся на крыльцо и тут вздохнул облегченно. Огромный замок висел на двери. Он спрыгнул с крыльца, подбежал и открыл створ калитки. Клыч и Стас ворвались во двор.
– Кто в доме? – спросил Клыч, поводя дулом кольта.
– Замок! – сказал Климов.
Все трое направились к дверям. Клыч попробовал замок, йотом досадливо зажмурился:
– Пока такой оторвешь, сто потов сойдет, – посмотрел на председателя: – Выстрел далеко слышен?
Тот пощупал замок, бодрость к нему постепенно возвращалась.
– На мой ответ! – махнул он рукой, залез в карман, вынул браунинг, снял предохранитель и выстрелил в скважину. Замок раскрылся. Все прислушались. Собаки залились гуще. Но уже через минуту все успокоилось.
– Айда, – сказал Клыч и снял замок. – Еще один понятой нужен, да ты его потом приведешь.
– Приведем! – пробормотал председатель. Зубы у него щелкали, весь он подрагивал, но вид имел геройский.
Клыч чиркнул спичкой, толкнул дверь, и они вошли в сени.
Дрожащий огонек выхватил из тьмы пустоту пола, голые доски антресолей.
– Светите там! – приказал Клыч.
Председатель чиркнул спичкой, тотчас же зажег какую-то бумагу Стас. Клыч толкнул видную теперь дверь, и они один за другим вошли в горницу. Пламя дрожало и срывалось. В огромной пустоте комнаты метались тени, отблески огня ложились на отполированные долгим служением лавки у стен, на выскобленный стол. Клыч позвал Стаса и шагнул в кухню. Они повозились там с минуту. Председатель судорожно жег перегоревшие спички, косноязычно матерился, держался рядом с Климовым, не отходя ни на шаг. Когда гасла спичка, Климова охватывала жуть. Из темных углов, от высокого потолка полз страх. Только возня товарищей на кухне успокаивала. Изба была огромная, а комната одна да кухня за перегородкой. Бумага на кухне погасла. Кто-то вышел в комнату. Председатель подрагивающими руками никак не мог зажечь спичку.
