Фридрих Незнанский - На Большом Каретном
«Может, дошло до него наконец-то, что не прав, и решил пойти на примирение?» – мелькнула было радостная мыслишка, однако первые же слова Турецкого заставили ее тяжело вздохнуть да подумать о том, что горбатого только могила исправит.
– Ты что же, надеешься все время кроить часы да минутки, чтобы?..
Он не закончил, но и без того было ясно, что именно он хотел сказать.
И вновь к горлу Ирины Генриховны подкатил горький комок обиды.
«Узурпатор хренов! Домостроевец!»
Однако она все-таки смогла сдержать свои чувства, которые уже готовы были выплеснуться наружу, и негромко, но довольно внятно и одновременно язвительно произнесла:
– Что, милый, прислуга из рук уплывает? Так учись и сам посуду мыть да на стол накрывать. Ну а что касается постирушек да первое со вторым приготовить, это, пожалуй, я оставлю за собой. – И закончила уже с откровенной издевкой в голосе: – Как говорится, что дано быку, то не дано Юпитеру.
Турецкий удивленно смотрел на жену. В подобном состоянии он ее еще не видел. Даже в те редкие минуты, когда они, казалось, уже разбегались окончательно и она, собрав наскоро вещи, уезжала к тетке, она не была такой. Перед ним стояла уже не прежняя Ирина, а уверенная в своей правоте женщина, и он с этим ничего не мог поделать.
Он смотрел на жену, и его голову сверлила по-предательски навязчивая мыслишка: «Смириться? И пускай делает что хочет?»
Нет, нет и еще раз – нет! Именно этого он и не мог себе позволить.
– О чем ты говоришь, Ира? – наконец-то произнес Турецкий. – О какой, к чертовой матери, прислуге? Одумайся! Я ведь не о ком-нибудь и не о себе, любимом, в первую очередь забочусь. Я... о тебе думаю, и ты это прекрасно знаешь.
Она попыталась было сказать что-то резкое, возможно, даже обидное для Турецкого, мол, позаботился волк о козляти, однако он даже не позволил ей рта открыть.
– Я уж не буду говорить о том, что сорок лет – это не самый подходящий возраст, чтобы начинать карьеру криминалиста, я хочу сказать...
«Сорок лет! Ах ты паразит!..»
Она вдруг почувствовала, как все ее нутро заполняет горькая, жгучая обида.
«Сорок лет... Нашел чем зацепить!»
Чтобы сдержаться и не наговорить непоправимого, Ирина Генриховна закрыла глаза, сглотнула подступивший к горлу комок, выдохнула скопившийся в груди воздух. В какой-то момент подумала даже, что простит ему эти слова, если он извинится и обнимет ее за плечи, однако Александр Борисович, пожалуй, не был бы тем Турецким , каким его знали в Генеральной прокуратуре, и она уже не смогла сдержаться.
– Нашел чем уколоть... возрастом. Наконец-то ты и в этом прокололся.
– Ирина, что ты несешь?!
Однако она уже не слышала его – грудь и голову застилала жгучая обида.
– Конечно, я, пожалуй, уже не могу составить достойную конкуренцию тем двадцатилетним козам, которых вы таскаете по пьяни в постель, но можешь мне поверить... – Чувствуя, что задыхается, Ирина Генриховна облизнула ссохшиеся губы. – Поверь, Турецкий, криминалистика – это не ноги раздвигать в чужой постели! И я...
– Господи! – схватился за голову Турецкий. – Какие, к черту, ноги? Какие девки? И при чем здесь твои сорок лет? Тем более что и я сам уже давно не мальчик. Я... я пытаюсь тебе сказать, пытаюсь донести до твоего сознания...
– А ты бы лучше помолчал, – неожиданно спокойно произнесла Ирина Генриховна. – Глядишь, и понял бы, что не хлебом единым жив человек.
В эту ночь они легли спать в разных комнатах, и Ирина Генриховна не могла не слышать, как вздыхает и ворочается на диване Турецкий. Видимо, напоминала о себе еще не до конца зажившая рана. И она уже ругала себя за то, что не сдержалась, наговорила ему много обидного, а ведь, пожалуй, и он прав в том, что нельзя сидеть одновременно на двух стульях, и хочет она того или не хочет, а ведь придется выбирать между Гнесинкой и «Глорией». А решиться на подобное... Уснула она уже под утро и проснулась от телефонного звонка...
Глава девятая
Звонил начальник МУРа, и Ирина Генриховна в первый момент даже не поверила этому. Покосилась на электрический будильник, приютившийся в изголовье на прикроватной тумбочке, стрелки показывали двадцать минут седьмого, и только после этого, уже окончательно проснувшись, она осознала, что это действительно Яковлев.
– Простите, что разбудил столь рано, – по-своему расценил ее молчание Яковлев, – но здесь такое дело... Думаю, что и вам будет интересно.
Она все еще туго соображала, но все-таки отреагировала моментально:
– Что, убийство?
– Да.
Короткое молчание и... Она готова была услышать все, что угодно, но только не это:
– Мокруха... на Большом Каретном.
– Я... я не понимаю...
– Помните соседа Толчева Бешметова? Так вот...
Пораженная услышанным, она сидела на кровати, прижав мобильный телефон к уху, и даже не отреагировала на появление в спальне Турецкого.
– Вас ждать? – спросил Яковлев.
– Да! Да, да. Конечно.
– Машину прислать?
– Спасибо, я на своей.
Продолжая сидеть на кровати, она положила рядом с собой мобильник и только после этого повернулась лицом к Турецкому. Неприятно удивленный столь ранним звонком и реакцией жены на него, Александр Борисович ждал объяснений, и его можно было понять.
И все-таки Ирина Генриховна не удержалась, чтобы не съязвить, видимо, продолжала давить вчерашняя обида.
– Удивлен и думаешь, что любовник? В сорок-то лет?
– Ирина!..
По его лицу и мешочкам под глазами можно было догадаться, что и для него прошедшая ночь была не самой лучшей. А если прибавить к этому и незажившую рану, которая заставляла его порой кривиться от боли...
И она не выдержала, сдалась:
– Ладно, прости. Ты помнишь, я тебе рассказывала про Бешметова? Ну-у соседа Юры Толчева, пенсионера, который живет над его мастерской?
– Припоминаю что-то.
– Так вот, его тоже убили.
Она произнесла слово «тоже» и сама бы не смогла объяснить, с чего бы вдруг оно сорвалось с ее языка.
Турецкий молча смотрел на жену, и непонятно было, что за мысли роятся в этот момент в голове помощника Генерального прокурора России.
Наконец он разжал плотно сжатые губы:
– В этом не может быть ошибки?
Она отрицательно качнула головой:
– Нет. Только что звонил Владимир Михайлович... Яковлев, спрашивал, интересно ли мне это убийство.
Турецкий бросил на жену вопросительный взгляд и неожиданно сморщился, словно яблоко недозревшее съел.
– Выходит, это убийство он связывает...
Ирина Генриховна удивленно смотрела на мужа. Чтобы ее Турецкий наступил на горло собственного «я» – уже давненько не случалось ничего подобного.
– Может быть, съездим вместе? – осторожно, чтобы только не спугнуть мужа, попросила Ирина Генриховна. – Да и Яковлев, думаю, не будет против.
Турецкий вздохнул, но только руками развел на это:
– Не могу.
– Почему?
– Да как тебе сказать? – пожал он плечами. – Если это убийство действительно каким-то образом связано с гибелью Толчева... – Ирина Генриховна не могла не отреагировать на слово «гибель», хотя до этого момента Турецкий даже слушать не мог о том, что Толчева мог кто-то убить. – В общем, мое появление там вызовет не совсем адекватную реакцию со стороны все той же межрайонной прокуратуры.
– Давление на низовые структуры? – вымученно усмехнулась Ирина Генриховна.
– Вот именно что давление, – хмуро подтвердил Турецкий. – И если принять во внимание вездесущего и везде снующего отца убитой, я имею в виду Дзюбу, то... – Он замолчал и все так же хмуро добавил: – В общем и целом, вони будет немало. Как, впрочем, и разборок полетов.
Он замолчал и так же хмуро добавил:
– Кстати, и тебе самой советую не светиться на Каретном в качестве сотрудницы «Глории». Боком может выйти.
Ирина Генриховна удивленно смотрела на мужа. Половину из того, что он только что сказал, она с ним не обсуждала. А это значит...
Это значило, что он, тайком от нее, отслеживал то, что было связано с трагедией на Большом Каретном, и в случае какого-либо промаха или ошибки с ее стороны готов был помочь ей.
Господи, какая же она дура, что могла подумать о нем плохо!
У подъезда дома колыхалась разноликая толпа, кто-то из женщин ахал и охал, кто-то выдвигал свои собственные версии случившегося, и Ирина Генриховна, пожалуй, впервые смогла увидеть в жизни, а не в кино, как соседи по подъезду реагируют на убийство человека, который не один десяток лет прожил в этом самом доме и, кажется, никому никогда не сделал какого-либо зла...
Это был шок, замешенный на недоумении, и кто-то из мужиков даже высказал предположение, что их, то есть коренных москвичей, которые жили в этом доме, «решили взять не мытьем, так катаньем». Мол, прошел слушок, будто какая-то очень уж крутая компания собралась хапнуть этот дом, чтобы устроить в нем казино с рестораном и «нумерами» для валютных проституток. А чтобы заставить жильцов дома побыстрее съехать отсюда к едрене фене, их решили припугнуть маленько. Глядишь, мол, и сами, бедолаги, запросятся в Южное Бутово.
