Эд Макбейн - На глазах у сорока миллионов
Глава 7
Каждый раз, когда Клинг приходил в лабораторию на Хай-стрит, его охватывало чувство, которое он испытал в одиннадцать лет на Рождество, когда родители подарили ему набор химических реактивов. Лаборатория занимала почти половину первого этажа здания Центрального управления, и хотя Клинг понимал, что для Гроссмана и его коллег она была самым заурядным местом, для него же – страной научных чудес. Ему она представлялась воплощением правды и справедливости в виде рядов камер и фильтров, светильников и увеличителей, конденсаторов и проекторов. В молчаливом скоплении обычных и стереоскопических микроскопов была аура неизвестных миров. В кварцевых лампах с их ультрафиолетовым светом – какая-то магия, а в мензурках и тиглях, в колбах и треножниках, в бюретках и пипетках, в пробирках и горелках Бензена – неизъяснимая поэзия. Полицейская лаборатория была жизненным воплощением “Меканикс иллюстрейтид” с ее весами и инструментами, измерительными лентами и микрометрами, скальпелями и микротомами, шлифовальными кругами и струбцинами. И надо всем этим витал аромат тысячи химических веществ, щекотавших ноздри, словно запах экзотических духов с древнего арабского барка.
Он любил эту лабораторию и входил в нее, как маленький мальчик, забывая часто, что он пришел обсудить факты, связанные с насилием и смертью.
Сэм Гроссман никогда не забывал о фактах насилия и смерти. Это был большой ширококостный человек с руками и лицом фермера из Новой Англии. Взгляд его голубых глаз, спрятанных за большими очками, был совершенно простодушным. Он говорил с той мягкостью и теплотой, которые напоминали о давно минувших временах, хотя в его голосе и чувствовались нотки строгости, присущие человеку, постоянно имеющему дело с холодными научными фактами. Утром того понедельника он снял очки, протер линзы полой своего лабораторного халата и, снова водрузив их на нос, сказал:
– На сей раз ты нам принес кое-что интересненькое, Берт.
– Что же?
– Твой человек оказался ходячим каталогом. В том фрагменте мы нашли все, кроме кухонной раковины.
– А для меня что-нибудь полезное нашли?
– Трудно сказать. Пойдем со мной.
Мужчины прошли по всей лаборатории мимо длинных белых столов с пробирками, в которых находились различные химические вещества, некоторые даже кипели – все это напоминало Клингу фильм о Франкенштейне.
– Вот что мы смогли выделить из того фрагмента. Семь различных идентифицируемых материалов, прилипших к основному материалу, который, в свою очередь, является комбинацией трех материалов. Я считаю, ты был прав, предположив, что это фрагмент с его ботинка. В любом другом случае он вряд ли сумел бы собрать так много самого разного дерьма сразу.
– Ты думаешь, это с каблука?
– Скорее, с того места подошвы, которое примыкает к каблуку. Хотя наверняка утверждать, конечно, нельзя. Это только гипотеза. Но весьма правдоподобная, учитывая собранный им мусор.
– Какого типа мусор?
– Смотри, – сказал Гроссман.
Каждая крошечная частица или частицы “мусора” были нанесены на отдельные предметные стекла, имевшие свои обозначения. Стекла стояли на специальном стеллаже, и Гроссман, объясняя, притрагивался указательным пальцем к каждому из них.
– Основной состав образован из материалов, представленных на вот этих первых трех предметных стеклах и являющихся вязкой мастикой, к которой приклеились все остальные.
– И что же это за три материала? – спросил Клинг.
– Жир, древесные опилки и кровь, – ответил Гроссман.
– Человеческая кровь?
– Нет. Мы подвергли ее тесту Уленхута. Она совершенно точно не человеческая.
– Это хорошо.
– Да, – согласился Гроссман, – поскольку она дает нам кое-что для анализа. Где мы скорее всего можем столкнуться с комбинацией древесных опилок, жира и животной крови?
– В мясном магазине? – предположил Клинг.
– Таково и наше предположение. И четвертое предметное стекло подтверждает его. – Гроссман постучал пальцем по стеклу. – Это щетина животного. Сначала мы сомневались, поскольку неровность поверхности очень напоминала человеческий волос. Но медуллярный коэффициент – соотношение между диаметром сердцевины и диаметром всего волоса – равнялся ноль целых пять десятых. Если бы этот коэффициент был меньше, то это указывало бы на его человеческое происхождение. Но этот определенно не человеческий. Он принадлежит животному.
– Какому? – спросил Клинг.
– Не могу сказать наверняка. Корове или лошади. Принимая во внимание и другие признаки, скорее всего, мы имеем дело с быком.
– Понятно, – сказал Клинг. Потом помолчал. – Но... – Он снова помолчал. – Их же без шкур привозят в мясной магазин, верно?
– Что ты хочешь этим сказать?
– Что без шкур нет и щетины.
– Следовательно?
– Ты едва ли обнаружишь бычью щетину в мясном магазине, вот и все.
– Понимаю, куда ты клонишь. Бойня – более точная догадка, так?
– Так, – подтвердил Клинг. Он на минуту задумался. – У нас в городе есть несколько боен, верно?
– Не уверен. Кажется, весь забой скота происходит на той стороне реки, в другом штате.
– Все равно, по крайней мере, есть, где поискать.
– Мы нашли также несколько других вещей, – сказал Гроссман.
– Какие же?
– Рыбью чешую.
– Что?
– Рыбью чешую или, по крайней мере, небольшую частичку рыбьей чешуйки.
– На бойне?
– Не очень-то похоже, а?
– Нет. Я снова начинаю склоняться к идее мясного магазина.
– Вот как?
– Точно. Сочетание мясного магазина и рыбного рынка, а почему бы и нет?
– А как же щетинка животного?
– Может, собака? – предположил Клинг.
– Нет, мы так не думаем.
– Но как же тогда этот человек мог подцепить рыбью чешую на бойне?
– А ему не обязательно было цеплять ее на бойне, – сказал Гроссман. – Он мог подцепить ее в любом месте города.
– Это существенно сужает район поиска, – заметил Клинг.
– Представь себе кусочек грязи, состоящий из жира, крови...
– Да, и опилок...
– Верно, он прилип к его ботинку. А теперь представь себе, что он ходит по городу и цепляет дополнительные частички мусора к этому клейкому месиву.
– Месиву?
– Месиву.
– И щетинка животного прилипла к этому месиву, верно?
– Верно.
– И рыбья чешуйка тоже?
– Верно.
– А что еще?
– Порядок, как ты понимаешь, здесь не существенен. Я хочу сказать, что нельзя установить последовательность того, куда он ходил. Мы просто...
– Понимаю, – сказал Клинг.
– Ладно, мы нашли маленькую капельку шпаклевки, малюсенькую пропитанную в креозоте щепочку и несколько металлических крошек, как мы считаем, меди.
– Продолжай.
– А еще мы нашли пылинку арахиса.
– Арахиса, – повторил Клинг механически.
– Верно. И чтобы закончить перечисление, вся эта клейкая масса дряни была пропитана бензином. Твой друг наступил в бензиновую лужу.
Клинг вынул ручку из кармана куртки. Повторяя вслух каждое слово и получая подтверждение от Гроссмана, он записал в свой блокнот:
1 – Жир
2 – Древесные опилки
3 – Кровь (животного)
4 – Щетинка (животного)
5 – Рыбья чешуйка
6 – Шпаклевка
7 – Деревянная щепочка (в креозоте)
8 – Металлические опилки (медь)
9 – Арахис
10 – Бензин
– Так?
– Так, – подтвердил Гроссман.
– Спасибо. Ты мне сегодня целый день испортил.
Когда Клинг вернулся в отдел, там его ждал рисунок полицейского художника. В управлении работали пять художников, а этот конкретный карандашный набросок был сделан детективом Виктором Холдеманом, который учился в Художественной лиге Нью-Йорка, а позднее в Чикагском художественном институте. Каждый из пяти художников до своей специфической работы занимался в управлении чем-то другим: двое работали в патрульной службе в Айсоле, а оставшиеся трое были детективами, соответственно, в Камз-Пойнте, Риверхеде и Маджесте. Бюро идентификации преступников находилось в управлении на Хай-стрит, на несколько этажей выше лаборатории. Но люди, приписанные к сектору художников, работали в студии по адресу: 600, Джессап-стрит.
Достижения их впечатляли. Работая только по словесным описаниям, сделанным зачастую взволнованными и обескураженными свидетелями, за последний год они помогли совершить двадцать восемь опознаний и арестов. За предшествующий год они сделали по словесному описанию шестьдесят восемь рисунков подозреваемых, за которыми последовали четырнадцать арестов. В каждом из этих случаев задержанный имел разительное сходство с рисунком. Детектив Холдеман поговорил со всеми людьми, которые присутствовали в офисе Воллнера в среду днем: описание лица, волос, глаз, носа, рта разыскиваемого сделали Майлс Воллнер, Синди Форрест, Грейс ди Санто и Ронни Фэарчайлд, патрульный полицейский, который все еще находился в больнице. Холдеману потребовалось три с половиной часа, чтобы сделать рисунок. Клингу доставили его в конверте в понедельник утром. Сам рисунок был вставлен в прозрачный целлулоидный пакет. Комментария к рисунку не было, подписи автора – тоже. Клинг вытащил его из конверта и принялся рассматривать.
