Луиз Пенни - Жестокие слова
Хотя это прозвучало с юмором, его глаза смотрели остро.
— Мы искали тишины и покоя, — ответила Кароль.
— Мы хотели попробовать свои силы, — сказал ее сын.
— Мы хотели перемен. Ты не забыл? — Доминик повернулась к Гамашу: — У нас обоих была хорошо оплачиваемая работа в Монреале, но мы устали. Сгорели на работе.
— Ну, это не совсем так, — возразил Марк.
— Очень близко к действительности. Продолжать дальше мы не могли. И не хотели.
Она не стала дальше развивать эту тему, понимая, что Марк не хочет признавать случившееся. Бессонница, приступы паники. Потребность остановить машину на хайвее, чтобы перевести дыхание. Потребность оторвать руки от рулевого колеса. Он терял контроль над собой.
День за днем ездил он на работу в таком состоянии. Недели, месяцы. Год. Наконец он признался Доминик, что его силы на исходе. Они уехали на уик-энд — первый за несколько лет. И у них состоялся откровенный разговор.
У Доминик не было приступов паники, зато она испытывала нечто другое. Растущее ощущение опустошенности. Бесполезности. Она просыпалась каждое утро и убеждала себя в том, что ее работа — рекламная деятельность — имеет смысл.
Убеждать себя становилось все труднее.
И тогда Доминик вспомнила о чем-то давным-давно забытом. О детской мечте — жить за городом и иметь лошадей.
Она хотела иметь гостиницу. Принимать людей, заботиться о них. Своих детей у них не было, и она испытывала потребность заботиться о ком-нибудь. Они оставили Монреаль, оставили работу, которая вгоняла их в стресс, оставили жизнь в городской суете. Они приехали в Три Сосны с сумками денег, чтобы сначала излечиться самим. А потом излечить других.
Рану дома они явно залечили.
— Как-то в субботу мы увидели в «Газетт» объявление о продаже этого места, приехали сюда и купили его, — сказала Доминик.
— По вашим словам, все получилось очень просто.
— Так оно и было, поверьте, как только мы решили, чего хотим.
Глядя на нее, Гамаш вполне верил ее словам. Она знала кое-что очень важное, о чем многие и не догадываются. Она знала, что люди сами творят свою судьбу.
И это делало ее могущественной.
— А вы, мадам? — Гамаш повернулся к Кароль Жильбер.
— Я уже давно не работаю.
— И жили в Квебек-Сити, насколько я понимаю.
— Верно. Я оставила работу и переехала туда после смерти мужа.
— Désole.[36]
— Ну, это было много лет назад. Но когда Марк и Доминик пригласили меня сюда, мне показалось, что в этом что-то есть.
— Вы работали медсестрой? Ваши профессиональные знания понадобятся в спа.
— Надеюсь, что нет, — рассмеялась она. — Ты ведь не планируешь калечить людей? — спросила она Доминик. — Спаси Господь любого, кто обратится ко мне за помощью.
Они снова оказались в гостиной, и старший инспектор остановился у высокого окна, потом повернулся лицом к комнате.
— Спасибо вам за экскурсию. И за чай. Но у меня к вам есть несколько вопросов.
— Касательно убийства в бистро, — сказал Марк и шагнул чуть ближе к жене. — Убийство как-то не вяжется с этой деревней.
— Да, ни за что не скажешь, верно? — проговорил Гамаш, спрашивая себя, рассказал ли им кто-нибудь историю этого дома. Возможно, подробности не были указаны в описании агента по продаже недвижимости. — Для начала хочу вас спросить, не видели ли вы поблизости посторонних.
— Для нас все посторонние, — сказала Кароль. — Мы уже знаем большинство жителей деревни, по крайней мере здороваемся, но на этот уик-энд здесь полно людей, которых мы не знаем.
— Этого человека трудно было бы не заметить. Он выглядел как бродяга.
— Нет, никого подобного я не видел, — ответил Марк. — А ты, мама?
— Никого.
— Где вы были в субботу вечером и рано утром в воскресенье?
— Марк, ты, кажется, первым отправился спать. Он обычно первым ложится. А мы с Доминик смотрели «Тележурнал» по «Радио Кэнада», а потом тоже пошли спать.
— Около одиннадцати, кажется, — добавила Доминик.
— А ночью никто из вас не вставал?
— Я вставала, — сказала Кароль. — Ненадолго. В туалет.
— Почему вы об этом спрашиваете? — поинтересовалась Доминик. — Убийство произошло в бистро. К нам это не имеет никакого отношения.
Гамаш повернулся и показал на окно:
— Вот почему я спрашиваю.
Они посмотрели в окно. Внизу, в деревне люди укладывали вещи в машины, обнимались. Взрослые звали детей, и те неохотно бросали игры на деревенском лугу и шли к машинам. Молодая женщина быстро шагала по рю Дю-Мулен в сторону старого дома Хадли.
— Ваш дом — единственный, из которого видна вся деревня, и единственный, откуда видно бистро. Если убийца включал там свет, то вы могли это видеть.
— Наши спальни с другой стороны дома, — сказала Доминик.
Гамаш уже отметил это во время экскурсии.
— Верно. Но я надеялся, что у кого-то из вас могла случиться бессонница.
— Извините, инспектор, но мы здесь спим мертвым сном.
Гамаш не сказал о том, что мертвецы в старом доме Хадли никогда не спали хорошо.
В этот момент позвонили в дверь, и Жильберы вздрогнули — они никого не ждали. Но Гамаш ждал. Он видел, что по рю Дю-Мулен из деревни в их сторону идет агент Лакост.
Что-то произошло.
— Позвольте сказать вам кое-что наедине, — сказала Изабель Лакост после представления.
Жильберы поняли намек, и, когда они вышли, агент Лакост сообщила Гамашу:
— Звонила коронер. Жертву убили не в бистро.
Глава одиннадцатая
Мирна постучала в дверь бистро и отворила ее.
— Эй, хозяева, как вы там? — проговорила она в сумерки помещения.
Впервые за все то время, что она провела в Трех Соснах, в бистро в рабочее время не горел свет. Оливье открывался даже в Рождество.
Оливье сидел в кресле, глядя перед собой. Он посмотрел на нее и улыбнулся:
— Отлично.
— Отлично в понимании Рут? Отвратительно, Тошнотворно, Лейкозно, Истерично, Чахоточно, Нудно, Омерзительно?
— Можно и так сказать.
Мирна села напротив него и предложила чашку чая, принесенную из своего магазина. Чай был крепкий, горячий, с молоком и сахаром. «Ред роуз». Ничего необычного.
— Хочешь поговорить?
Она сидела тихо, глядя на своего друга. Она знала его лицо, отмечала едва заметные изменения, происходившие с ним в течение нескольких лет. Морщинки вокруг глаз, редеющие светлые волосы. Не изменилось, насколько она могла судить, то, что было невидимо глазу, но очевидно душе. Его доброе сердце, его внимательность. Если кто-то заболевал, Оливье первым приносил больному бульон. Первым приезжал в больницу. Всегда был готов почитать вслух кому-нибудь слишком слабому, уставшему и стоящему у того края, где делать это самому больше нет сил. Габри, Мирна, Клара — все они агитировали обитателей деревни помогать страждущим, и когда те приходили на помощь, Оливье уже был там.
Теперь настала их очередь помочь ему.
— Не знаю, захочется ли мне когда-нибудь открыть бистро снова.
Мирна отхлебнула чай и кивнула:
— Это понятно. Тебе нанесли удар. Представляю, каким потрясением было для тебя увидеть его здесь. Я знаю, каким потрясением это было для меня, но это ведь не мое бистро.
«Нет, ты не можешь представить», — подумал Оливье. Он ничего не сказал, только смотрел пустым взглядом в окно. Он видел, как по рю Дю-Мулен из старого дома Хадли идут старший инспектор Гамаш и агент Лакост. Он молился, чтобы они прошли мимо. Не появились здесь. С их проницательными глазами и бьющими наповал вопросами.
— Вот думаю, не продать ли мне все это. Не уехать ли.
Его слова удивили Мирну, но она ничем этого не показала.
— Почему? — мягко спросила она.
Оливье покачал головой и опустил глаза на руки, лежащие на коленях:
— Все меняется. Все изменилось. Почему все не может оставаться таким, как прежде? Ты ведь знаешь, они забрали две кочерги от каминов. Мне кажется, Гамаш считает, что это сделал я.
— Уверена, ничего такого он не считает. Оливье, посмотри-ка на меня, — сказала Мирна требовательным тоном. — Что он там считает, не имеет значения. Мы знаем правду о тебе. А ты должен узнать кое-что про нас. Мы тебя любим. Ты думаешь, мы приходим сюда каждый день ради еды?
Он кивнул и слабо улыбнулся:
— Ты хочешь сказать, не ради круассанов? Не ради красного вина? Даже не ради шоколадного торта?
— Нет, конечно, и ради этого тоже. В особенности ради торта. Но послушай: мы приходим ради тебя. Ты — главное, что привлекает всех. Мы тебя любим, Оливье.
Оливье встретился с ней взглядом. Раньше он не понимал, что всегда боялся задавать себе этот вопрос: неужели их любовь обусловлена только его положением? Он был владельцем бистро, единственного в деревне. Они любили его за атмосферу и гостеприимство. За еду и выпивку. Этим и ограничивались их чувства к нему. Они любили его за то, что он давал им. Продавал им.
