Фридрих Незнанский - Интервью под прицелом
— Да, я вас слушаю. А с кем имею честь беседовать?
— Меня зовут Екатерина Андрюшина, я журналист Московского народного телевизионного канала.
— Да, слушаю внимательно. А позвольте полюбопытствовать, по какому поводу вы звоните и кто вам дал мой номер телефона?
Ветеран-общественник был не так уж прост, он был готов к провокациям и держался настороже. Конечно, звонок с телевидения — это для него очень приятная неожиданность, тот шанс, которого он так тщательно добивался, но сначала следует убедиться в его достоверности.
— Да-да, конечно! Телефон ваш мне дали в Обществе ветеранов. По этому поводу я и звоню.
— Слушаю внимательно, — повторил Голобродский.
— Разрешите вас поздравить с наступающим праздником — с юбилеем Победы в Великой Отечественной войне! — начала говорить Екатерина как по бумажке, но что-то замялась и продолжила просто: — Вы не согласились бы встретиться со мной и съемочной группой, чтобы дать небольшое интервью.
— А что вы хотите у меня спросить?
— Понимаете, Елисей Тимофеевич, дело в том, что на нашем канале сейчас транслируется цикл передач, посвященных нашим ветеранам, тем, кому мы обязаны самой жизнью. В преддверии праздника очень много уделяется внимания этой теме.
— И это правильно! — перебил ее Голобродский и добавил ворчливо: — Хотя бы перед праздником о нас вспоминаете…
— Ну что вы! — растерялась Екатерина, но не нашла что возразить и замолчала.
— Ладно, — усмехнулся ветеран. — Простите ворчливого старика, продолжайте. О каком интервью идет речь?
— Елисей Тимофеевич! Я веду репортажи с улиц Москвы. Простые люди — посредством нашей камеры и нашего телеканала — могут обращаться напрямую к руководителям различных городских служб, высказывать претензии к их работе, передавать пожелания.
— Да-да, это очень интересно, — обрадовался Голобродский.
— Но в эти дни наши репортажи посвящены исключительно приближающемуся Дню Победы. Мы беседуем с ветеранами, просим их делиться своими воспоминаниями — например, об обороне Москвы.
— Екатерина, но я не участвовал в обороне Москвы.
— Да, мне рассказали вашу биографию, Елисей Тимофеевич, тем не менее нам очень хочется встретиться именно с вами.
— Хорошо. А когда я должен явиться в вашу студию?
— Ой! Как здорово, что вы согласились! — совсем по-детски обрадовалась Екатерина. — Только разговор будет не в студии, а прямо на улице. Я могу вам зачитать план передвижения нашей съемочной группы, и вы выберете, где вам будет удобнее с нами встретиться.
— Екатерина, у меня к вам есть встречный вопрос.
— Конечно, Елисей Тимофеевич! Любые вопросы, лучше все решить прямо сейчас.
— Будет ли это диалог в прямом эфире, или вы потом подрежете-подчистите все то, что вам наговорит болтливый старик?
— Ну что вы! Конечно, это прямой эфир, поэтому мы так тщательно и выбираем наших респондентов. Только и у меня к вам, Елисей Тимофеевич, есть просьба деликатного характера.
— Я должен поблагодарить кого-то из чиновников в прямом эфире? — насмешливо спросил догадливый полковник.
— Нет-нет, это если вы сами захотите, благодарственные слова исключительно по вашему пожеланию. Просто дело в том, что наши репортажи должны выглядеть незапланированными, просто мы выбираем человека из толпы, и он уже сам представляется в камеру и рассказывает о себе. Большая просьба заключается в том, чтобы вы вели себя естественно, будто мы с вами не договаривались о встрече специально.
— Да, конечно, Екатерина, это как раз не самое трудное. Но вы твердо обещаете, что весь наш разговор выйдет в эфир без купюр и цензуры?
— Разумеется, Елисей Тимофеевич. Вы же взрослый и уважаемый человек, вряд ли ваши воспоминания о военных событиях требуют вмешательства ножниц и «бипов».
— Хм, то есть даже «бипов» не будет? — обрадовался Голобродский, уже предвкушающий, как в прямом эфире он будет называть реальные фамилии мошенников аптечной системы.
— А что? Ваши воспоминания щедро сдобрены ненормативной лексикой? — кокетливо обеспокоилась Андрюшина.
— Нет-нет, могу вас заверить, что вся моя речь будет крайне пристойной, Екатерина… как вас по батюшке?
— Ой, да можно просто Катя… Спасибо вам, Елисей Тимофеевич, давайте договоримся насчет места и времени. Вы где проживаете? Вам не трудно выходить из дома?
— Нет, мне совсем это не трудно. Живу я в центре, на Второй Брестской улице, так что если ваша передвижная студия доезжает до этих мест, то я с удовольствием — в любое назначенное вами время.
— Замечательно! Мы как раз планируем завтра организовать эфир с Триумфальной площади, прямо у памятника Маяковскому. Вас не затруднит туда подойти в три часа?
— Вот и славно, можно считать, договорились. Значит, завтра в пятнадцать ноль-ноль, я правильно понял? — Голобродский не мог скрыть своей радости. Если бы он не был пожизненным убежденным атеистом, то сейчас он уверовал бы в Бога. Такая возможность сама плывет в руки. Столько сил было потрачено, чтобы пробиться к журналистам, а тут такая возможность — в прямом эфире, без цензуры, и дело не затягивается надолго. Уже завтра он сможет сообщить о творящихся беззакониях и его услышат миллионы телезрителей, а возможно, и те, в чьих силах действительно навести порядок в аптечной системе…
— Да, Елисей Тимофеевич, точно так. Если вы мне еще сообщите номер вашего мобильного, на всякий случай, вдруг что-то сорвется…
— Не пользуюсь, — сухо перебил старик. — Буду точно в пятнадцать ноль-ноль у памятника, можете рассчитывать, не подведу.
— Спасибо огромное, до встречи! — попрощалась Екатерина.
— До свидания! — отозвался Голобродский и положил трубку.
Уединившись на кухне, Александр Борисович набрал домашний номер Грязнова:
— Привет, Слава. Чем занят?
— Привет. Читаю. — Вячеслав Иванович был не слишком многословен.
— Что? — Турецкий решил говорить в едином стиле со старинным приятелем.
— Клюкву развесистую.
— И давно? — тоном лечащего врача поинтересовался следователь.
Грязнов захохотал:
— Ага! Забеспокоился о моем душевном здоровье? Не бойся, новомодные бестселлеры меня не испортят.
— Да как же не волноваться? Неужто, думаю, старого сыщика на нашумевшее «скромное обаяние российской буржуазии» потянуло.
— Хуже, Саня, — на развесистую историческую клюкву.
— М-дя. Дорос до Дюма, похоже.
— Не. Все равно не угадаешь. — И тут Грязнов спохватился: — Погоди, ты чего звонишь? Может, срочное что? А я тут хихикаю…
— Да нет, Слав. Так. Поговорить по делу. Но не горит.
— Ага. Ну тогда цитатку послушай: «Он увидел ее упругое тело, красивый и чувственный рот, небольшие груди, как две изящные чаши, обращенные внутрь, и желание обладать ею снова накатило на него…»
— Высокий штиль, — согласился Турецкий. — Особенно мне нравятся изящные чаши вовнутрь. Что это за ахинея?
— Только что вышедший «исторический» роман о богеме двадцатых годов. Очередная волна «расследований». Как проклятое «Чека» изничтожало гения, которым мы сегодня гордимся. Толстенный том заявлен как будущий бестселлер. Круче «Гарри Поттера». Там такого почти семь сотен страниц.
— Кто сподобился? Не Митя ли Брыкин? Такие объемы ему привычны: одна «Морфология» чего стоит! Да и тема…
— Не. Неизвестный народу автор. Пока.
— Ну а зачем купил тогда?
— А я и не покупал. В книжном магазине подарили. На мне дело было по трем убийствам. И все — на книжном рынке. Не на базаре в смысле, а в сфере книготорговли…
— А-а… Преступный мир вовсю осваивает территорию культуры?
— Ты же знаешь, преступный мир давно освоил все сферы нашего бытия.
— Точно. Я, кстати, именно по поводу преступного мира и звоню. Проникшего в сферу геронтологии.
— В каком смысле? — помолчав, все же поинтересовался заинтригованный Грязнов.
— В том, что высочайшее начальство приказало бросить все силы прокуратуры и уголовного розыска на раскрытие преступления, жертвой которого стал пенсионер.
— Дожили наконец, — резюмировал Вячеслав Иванович. — Можно теперь и помирать спокойно. Правительство нас не забудет.
— Обратила страна внимание на простых пенсионеров!.. — подхватил Турецкий.
Грязнов откликнулся не сразу:
— Погоди-ка. А фамилия простого пенсионера, часом, не Голобродский?
— Тьфу ты, Слава! — шутливо взъярился Александр Борисович. — Невозможно с тобой. Всегда все знаешь.
— Обижаешь, гражданин начальник! Все же я по долгу службы сводки-то почитываю. Голобродский Елисей Тимофеевич, одна тысяча девятьсот двадцать седьмого года рождения, ветеран Великой Отечественной войны, полковник в отставке, пенсионер, — был убит в результате удара холодным оружием во время прямого телевизионного эфира…
