Александра Маринина - Бой тигров в долине. Том 1
– Мы не просим ничего сверх того, что предусмотрено законом, – говорил Борис Леонидович. – Да, Ленар убежден в том, что его девушка невиновна, но признаюсь вам честно, мы с Маргаритой Михайловной знаем этого молодого человека меньше суток и не можем ручаться за его слова. Вполне возможно, что Наталья виновна…
При этих словах стоящий у него за спиной парень со странным именем Ленар вспыхнул и сделал быстрый шаг вперед, явно собираясь что-то сказать, но Райнер повелительным и уверенным жестом остановил его. Парень притих и как-то затух. И это тоже очень понравилось Виталию Николаевичу. Однако странно выходит: старики знают парня всего ничего, а девицу, за которую хлопочут, вообще в глаза не видели. И с чего они ввязались во все это? Виталий поначалу решил было, что парнишка их родственник, может быть, даже внук, а получается, он вообще с боку припека… Да и дело, судя по тому, что рассказал старик, тухлое, иначе девчонку не отправили бы в изолятор. А коль отправили, стало быть, у следствия оказалось достаточно аргументов, чтобы убедить суд, то есть очень даже весомых доказательств. А парнишка – что ж, он вполне может быть просто не в курсе и безоглядно верить своей подружке. А может, и в курсе и просто дурит доверчивых стариков, но это еще противнее.
– В этом случае пусть свершится правосудие и она получит по заслугам, – закончил свою речь Райнер.
Вот это точно, пусть получит. И скорее всего именно так и произойдет.
– Конфуций считал, – заговорила маленькая женщина, – что за добро нужно платить добром, а за зло – по справедливости. Вот мы и хотим обеспечить девочке эту самую справедливость.
– Для нас важно, – продолжал Борис Леонидович, – чтобы у нее был защитник, который станет оберегать ее права. Мы все отлично знаем, какой беспредел творится в правоохранительных органах, и не можем оставить человека без правовой помощи. Вы согласны эту помощь оказать?
С такой постановкой вопроса Виталий Кирган был полностью согласен. И в этот момент подумал, что зря не предложил гостям присесть. Хотя куда тут присядешь? Диван завален газетами, журналами и пустыми упаковками от фастфуда, который Кирган постоянно прикупает в местной торговой точке, за стол тоже приглашать неудобно, не больно-то он чистый. Хотя с похмелья голова покруживается и стоять все-таки тяжеловато. Да и невежливо. Но, с другой стороны, им тоже, наверное, неудобно разговаривать стоя, и они скоро отбудут, правильно прочтя подтекст его неделикатного поведения и сделав соответствующие выводы. А с третьей стороны, уж больно правильные вещи говорит этот Борис Леонидович с яркими живыми глазами и приятным баритоном. Может, не стоит так уж отчаянно упираться и отказывать им? Да, он давно не берется за серьезную работу, пробавляется краткими и не требующими большого напряжения консультациями, но ведь так не может продолжаться вечно, когда-нибудь все равно придется начать, так почему бы не сейчас?
– И еще, – добавила Маргарита Михайловна, – насчет передач…
Кирган снова почувствовал внутреннее сопротивление, которое уже было совсем угасло при последних словах мужчины.
– Передачи носить и в очередях стоять я не буду, – грубовато и резко прервал он женщину. – Если вам нужно именно это, я дам вам координаты своих коллег, которые на этом специализируются. Вы им заплатите и не будете иметь головной боли с передачами.
Вот и слава богу, сейчас они сами откажутся от рискованной идеи заполучить адвоката Киргана.
– Да нет, вы не поняли. – Голос женщины по имени Маргарита Михайловна был прозрачен и невозмутим, словно она не только не обиделась на грубый тон адвоката, а даже не заметила его. – Передачи мы будем носить сами. Но такая ситуация в нашей жизни впервые, и мы совершенно растерялись. Не знаем, куда ехать…
– На Шоссейную улицу, – перебил ее Кирган. – Женский следственный изолятор находится там.
– Мы никаких порядков не знаем. Что можно передавать, что нельзя, в каком виде. Что, в конце концов, нужно молодой женщине в камере. Нужно ли получать разрешение какое-то специальное и так далее. Очень надеемся, что вы нам все разъясните и убережете от ненужных ошибок.
И все равно браться за дело Виталию Киргану не хотелось. Ну вот просто откровенно не хотелось. Придется сказать правду, если эти старики ее сами не увидели. Но как же можно было не увидеть его помятое небритое лицо и воспаленные глаза? Чудеса, право слово!
– Вы не понимаете, к кому пришли, – негромко и неторопливо, даже как-то обреченно произнес он. – Я в плохом состоянии и не гожусь для того, чтобы оказаться вам полезным. Вы сами видите, что со мной происходит, да и Нонна Станиславовна наверняка вас просветила. Найдите кого-нибудь повеселее и пободрее, от него будет больше толку, чем от меня.
Он бросил выразительный взгляд на пустые бутылки, нахально торчащие из всех углов и закоулков. Вот и правильно, что не стал приводить помещение в порядок, в который раз подумал адвокат, пусть следы его чудесного образа жизни сослужат свою службу.
Маргарита Михайловна вздохнула и легонько тронула Виталия за рукав толстого вязаного свитера. В доме было натоплено и даже жарковато, но Кирган одевался тепло, потому что его все время познабливало, весь последний год он ощущал неведомо откуда тянущийся холод, словно широкая плоская струя ледяного воздуха дула откуда-то справа из неведомо откуда взявшейся прорехи. Раньше такого не бывало, а вот после ТОГО – началось…
– Я не знаю, каковы ваши личные обстоятельства, – зажурчал ее хрустальный прохладный голосок, – которые довели вас до такого, но догадываюсь, что они очень тяжелы. Возьмите себя в руки, потому что, как бы ни были они тяжелы, нельзя ни слишком радоваться, ни слишком печалиться. Это неправильно и неумно.
Кирган не понял ни слова из того, что сказала эта маленькая худенькая пожилая дама. Как это: нельзя слишком радоваться? И как же не печалиться?
– Человек во всем должен придерживаться середины, – продолжала она, – он не должен иметь ни чрезмерной злобы, ни чрезмерной любви, не должен слишком предаваться печали, ни восторгаться от радости – одним словом, в нем должно быть полнейшее отсутствие крайностей и увлечений. В этом заключается основное правило личной нравственности. Конфуций сказал: «Переходить должную границу то же, что не доходить до нее».
– А все остальное кто сказал? – недовольно спросил Кирган.
Недовольство его было вызвано исключительно тем, что мысль показалась ему бредовой и неправильной. Разве это плохо, когда много любви? Пусть даже чрезмерно много. Любовь не может быть избыточной, чем ее больше – тем лучше. И только после ТОГО он начал понимать, как много значит для него любовь окружающих, как он привык чувствовать ее согревающее тепло, привык опираться на нее и знать, что она окутает его непробиваемым коконом, сквозь который не проникнет ни одно плохое событие и ни одна злая мысль не сможет его ранить. Он жил с этим ощущением всю жизнь, только не понимал, что все дело было именно в любви, которая его окружала. Теперь любви нет, осталась только ледяная колючая ненависть, эту ненависть он не может забыть, не может сделать вид, что ее нет, он ее ощущает каждой клеточкой и мерзнет, страшно мерзнет… А эта пожилая тетка с хрустальным голоском утверждает, ссылаясь на древнего мудреца, что человек не должен иметь чрезмерной любви! Глупость несусветная! Не этому его учили в школе, и не об этом была великая русская литература, которую он в таком количестве прочел еще в юные годы. И, уж во всяком случае, он не собирался выслушивать доморощенную философию этой старушенции. Пусть и элегантно одетой.
– Все это сказал тоже Конфуций, – спокойно ответила Маргарита Михайловна.
Кирган презрительно поморщился. Ему страшно захотелось присесть и опереться локтями о стол, стоять становилось все труднее, но теперь уж как-то глупо было приглашать гостей занять места на стульях. Черт, надо было сразу… Но кто ж мог знать, что визит так затянется?
– Со времен Конфуция прошло слишком много времени, чтобы ориентироваться на его высказывания. Человек изменился, и весь мир изменился. А вы собираетесь потчевать меня давно прокисшим блюдом, – сказал он, скривившись.
– А вы поспорьте хотя бы с одним постулатом Конфуция, – улыбнулась посетительница. – Он формулирует пять верховных добродетелей: человеколюбие, то есть сострадание ко всем нам подобным без различия, правосудие, или воздаяние каждому должного без всякого лицеприятия, повиновение действующим законам и соблюдение установленных обрядов господствующей религии, правдолюбие, то есть неуклонное отвращение от всего ложного, и, наконец, верность и честность всегда и во всем.
Неужели все так просто? Да нет, не может быть, наверняка эта тетка что-то переиначила и добавила отсебятины, трудно поверить, что два с половиной тысячелетия назад китайский мудрец мог проповедовать подобные истины. Да и насчет человеколюбия не все сходится…
