Карло Вилла - Смерть и корысть
Эта жертва безоглядной любви к Христу неизменно с готовностью спешит на зов Де Витиса, которому она нужна именно из-за ее несокрушимого целомудрия. Матильда незаменима при разборе наиболее спорных случаев. Ничего удивительного! Ведь она живет в столь тесном общении с Богом!
Матильда все еще протирает салфеткой поверхность письменного стола, когда раздается звонок внутреннего телефона. Она знает, кто звонит, ей больше не от кого ждать приказаний. Отбросив скомканную салфетку, она хватает трубку и успокаивает шефа:
— Да, ваше превосходительство… иду, ваше превосходительство…
И тут же несколько раз энергично проводит смоченной спиртом салфеткой по телефонному аппарату — только после этого кладет трубку. Затем выбрасывает бумагу в корзину и выходит в боковую дверь, прихватив ручку и блокнот.
Де Витис встречает ее нетерпеливым жестом. Без нее он как без рук.
— Ну, начнем… и ничего не пропускайте, это очень важно. Часто все решают детали, а мы должны действовать с максимальным соблюдением гражданских прав…
— Начнем с анонимных писем, господин прокурор?
Бывают дни, когда больше всего именно анонимных писем, а для сердца Матильды, как-никак женского сердца, в корреспонденции — особое очарование и притягательность. Однако эти трусливые послания хоть и содержат массу мерзостей, но написаны обычно вполне благопристойным, даже невинным языком, дабы вызвать больше доверия у властей и побудить их к действию. Поэтому успевший все проглядеть Де Витис непреклонен.
— Нет, сегодня нет ничего особенного, можете передать их Нордио… начнем-ка с протоколов, — и весь превращается в слух, а Матильда приглушенным от волнения голосом читает первую страницу:
— Двадцать второго мая сего года… — и, медленно продвигаясь вперед, с отчаянно бьющимся сердцем, все более нетвердым, смятенным голосом, продолжает:
— …в двадцать часов тридцать минут я, нижеподписавшийся, бригадир Аристиде Паскалис, посетил кинотеатр «Дузе» с целью просмотра фильма, указанного в заявлении некоей Анны Ди Марцио, проживающей в Специи по адресу… — и вот наконец, опустив в ужасе ресницы, Матильда приступает к сути:
— …когда актер Буччи, в роли вора, забирается в квартиру Тоньяцци, его ловит с поличным любовница хозяина, очень молодая и нахальная особа, на ней коротенькие брючки, и Буччи, просунув ей руку между ног, явно ощупывает ей…
Вот оно! Матильда в отчаянии, чуть не в обмороке, но спасения нет, она это знает и потому, переведя дух и набравшись мужества, читает едва слышно:
— …половые органы, что вызывает у нее сладострастные ощущения, а в процессе последующего плотского сношения неоднократно произносятся непристойные слова и целые фразы, как-то…
О нет, это уже слишком! Глаза смиренной Христовой невесты уже пробежали мерзостный перечень, но язык отказывается ей повиноваться… Господи, пронеси мимо чашу сию! Но Де Витис беспощаден:
— Ну?
Он и сам затаил дыхание, сцена может потерять смысл и значение, поэтому Матильда, судорожно глотнув и не поднимая головы от страницы, после повторного повелительного «ну?» решается: — А именно…
И вот они звучат, ужасающие слова, отчеканенные негодующими устами, подобно взрывам петард, а Де Витис зачарованно слушает, повернувшись спиной к письменному столу и следя за полетом чаек в голубом прямоугольнике раскрытого окна.
2
Три генерала на один Вавилон. «Лилиана для вас». Наслаждаться природой, не выходя из дома. Могильные цветочки
Специя помнит трех генералов. Первым был генерал от артиллерии — Бонапарт, он предрек ей большое будущее. Другой, генерал инженерных войск, некий Кьодо, отстроил ее, несмотря на упорное сопротивление адмиралов Сардинского королевства, которые собирались построить военную судоверфь в Генуе. И наконец, Ламормора, генерал берсальеров,[1] поддержавший предприимчивого Кьодо и сумевший одолеть бюрократов Савойского герцогства.
Из тихого рыбацкого поселка Специя превратилась в крупный средиземноморский порт, и сделано это было военными, не имевшими ни малейшего отношения к морю.
Сейчас возведенные сооружения оценивают в несколько миллиардов, а Кьодо — случалось такое в старину — умер в нищете, и вдове его вместо пенсии предложили взять в аренду табачную лавку в Турине.
Вокруг верфи развернулось бурное строительство, прокладывались улицы, высаживались пальмы и платаны, и местное население быстро выросло с семи тысяч до семидесяти. Затем оно перевалило за сто тысяч, люди съезжались со всей Италии: из Тосканы, Эмилии-Романьи, Сардинии, Неаполя, Сицилии, — так что от смешения множества диалектов возник настоящий Вавилон на непрочной основе тосканско-эмилианского говора, подвергшегося неизвестно почему сильному испанскому влиянию: вместо «много» здесь говорят «мучо», друга называют «амиго», а работу не иначе как «травахо».
Город рос, и росли огромные рабочие кварталы в северном районе, один за другим возникали совершенно одинаковые, словно отлитые в одной форме дома с огромными дворами и общими чанами для стирки. Сбитые с толку однообразием местные почтальоны часто путали адреса, так что жители были в курсе чужих дел, а город с самого рождения был предрасположен к сплетням, наветам и суесловию.
Но девиз фирмы «Лилиана для вас», престижного посреднического агентства по сдаче внаем недвижимости, всегда, даже в разгар курортного сезона, оставался незыблемым: скромность и деликатность прежде всего.
Эта фирма на углу виа Спалланцани и бульвара Гарибальди то ли из-за своего места в самом центре города, то ли из-за вкрадчивой деловитости хозяйки сумела выделиться среди других, и пухленькая Лилиана обзавелась постоянной клиентурой по всей стране, включая Рим.
Промышленники и политические деятели в поисках уютного уголка охотно прибегают к советам и обширной картотеке Лилианы, которую она постоянно обновляет; вот и сейчас она ведет переговоры о сдаче внаем прелестного флигеля у моря.
Предполагаемый съемщик, учтивый, но строгий господин в дымчато-сером костюме, изучает варианты, разглядывает ворох фотографий, а владелица агентства, как ловкий зазывала, расписывает преимущества каждой квартиры:
— А тут ваша жена могла бы… вы сказали, она у вас обожает солнце, да?
Но клиент перебивает ее, он говорит с сильным римским акцентом, словно защищаясь и прося о поддержке:
— Нет, я не для себя снимаю; для себя я бы так не привередничал. Мне поручили этим заняться, и я должен решать за других, поймите… Речь идет об очень важном лице, желающем сохранить инкогнито, я полагаюсь на вашу скромность…
— Не продолжайте, все ясно!
Лилиана уязвлена. Ее главные достоинства проявляются именно в сложных ситуациях, а работа под покровом тайны — ее конек. Тем более что за это и платят лучше. Она пристально смотрит в глаза растерявшемуся посреднику и с напускным безразличием осведомляется:
— Вы его родственник?
— Нет, секретарь; мне поручено подписать контракт от его имени, и я хотел бы удостовериться… насчет уединенности квартирки, вы мне это гарантируете? И еще, в ней должно быть много солнца. Синьора, которая в ней поселится, просто помешана на солнце.
— Ну, тогда у меня есть именно то, что ей нужно! — умиленно восклицает Лилиана и, наклонившись над альбомом с фотографиями, показывает одну из них, сопровождая это потоком слов: — Как видите, квартирка достаточно уединенная и при этом в двух шагах от города. Кроме того, дом стоит на холме, в одном из самых красивых и уютных уголков побережья, кругом все утопает в зелени… Наконец, море там прямо под окнами, и загорать можно, не выходя из спальни… Вот почему эту квартирку каждый год выбирают молодожены… Им стоит только поднять жалюзи — и у них солярий, не надо ничего на себя напяливать, не надо никуда тащиться… Наслаждаются природой, не выходя из дома, понимаете?
Чувствуется, что доверенный почти сдался, сраженный этим шквалом красноречия. Он уже принял решение, но не считает возможным уступать сразу — из-за престижа своего ведомства и из уважения к лицу, чьи интересы он представляет, — если он и не вправе назвать его имя. Поэтому он еще некоторое время прикидывается несговорчивым.
— Меня беспокоит незащищенность дома, — отваживается он наконец, — и эти открытые окна на первом этаже…
Но Лилиана учуяла выгодное дельце и твердо верит в успех: она умеет обольщать и при необходимости может этим пользоваться.
— Я уже сказала, дом стоит на холме, да и окна в трех метрах над улицей. И еще вокруг высокая проволочная сетка, огромные пальмы и розы в человеческий рост… Согласитесь, это надежный заслон от любопытных глаз.
Рослая и крепкая владелица агентства подсаживается ближе к господину, слегка касаясь его тонкой тканью летнего платья.
