Миермилис Стейга - Шаги за спиной
– Характерная привычка, – сказал он, – ставить бутылку под стол. Так поступают выпивохи в чайных, когда разливают на троих. – Стабинь деловито обнюхал оба стакана, стоявших на столе. Не водка ли тут всему виновница?
– Не исключено, – подхватил эксперт. Алкоголь повышает кровяное давление.
Молоденькая женщина, секретарь сельсовета, несколько оправившись от испуга, не отрывала от Улдиса Стабиня больших наивных глаз.
Девушка явно старалась привлечь внимание лейтенанта. Однако Улдис был чрезвычайно серьезен. Наконец она набралась храбрости и шагнула вперед.
– Старушка Упениеце не пила, и Катрина тоже, они жили очень тихо и скромно… – Словно испугавшись своего слишком громкого голоса, она смутилась и умолкла.
Седовласый эксперт взглянул на девушку и отечески улыбнулся.
– Все возможно, голубушка. В ее годы для инсульта достаточно и малой дозы алкоголя.
Улдис Стабинь с блокнотом подошел к секретарю.
– Можете рассказать поподробней о том, как жили Упениеце, с кем встречались, кто у них бывал?
– Дядя Криш знает больше, – сказала девушка. – Он почти ежедневно возит почту в Межсарги.
Услышав свое имя, Криш, низенький старичок в потрепанном френче почтового работника, с лысой, великоватой для его роста головой, встрепенулся.
– Покойница славная была старушка, – пробормотал он дрожащим голосом. – Добрый человек! Да будет ей земля пухом!
Следователь Розниек вглядывался в темные полосы на половицах, затем ножиком соскреб что-то с пола и высыпал в пробирку.
– Вы первый обнаружили Упениеце мертвой? – спросил он у почтальона. – А как вы вошли в дом?
Почтальон жалобно взглянул на врача, потом на участкового инспектора Каркла, словно ища у них поддержки.
– Как всегда, утром я развозил почту. Выехал рано, чтобы поспеть в поселок. Гляжу, дверь настежь. Вошел – и вот… Думал, еще не поздно спасти… Побежал звонить доктору…
– Что, что? – Инспектор Каркл, помогавший Стабиню производить осмотр комнаты, остановился. – А почему, когда мы с врачом приехали, дверь была заперта?
Розниек внимательно наблюдал за стариком. Почтальон ответил не сразу.
– Наверно, когда побежал, захлопнул дверь. Английский замок… Защелкнулся…
– А окно было открыто? – поинтересовался следователь.
Почтальон платком вытер лысину.
– Про это не скажу. Не заметил.
– Окно было открыто, – уточнил инспектор Каркл.
– Кто еще проживает в Межсаргах? – продолжал расспрашивать Розниек.
– Только Катрина Упениеце, дочь старухи. После происшествия ее никто не видел, – доложил лейтенант Каркл. Рядом с рослым Розниеком Каркл выглядел щуплым подростком.
– Послушай-ка, Алберт, – обратился к нему Улдис. – А может, Катрина на работе? Рано ушла и даже не знает, что мать… Где она работает, сколько ей лет?
Инспектор Каркл тревожно глянул на дверь, ведь и в самом деле, Катрина Упениеце могла в любую минуту прийти и застать эту страшную картину. Надо бы ее перехватить, подготовить…
– Работает она в колхозе, а лет ей за сорок, – задумчиво проговорил он и, закурив сигарету, подошел к раскрытому окну.
– Старушка скончалась примерно в час ночи, – сказал эксперт, – следовательно, дочь, если только она была дома, не могла не знать о случившемся. Кроме того – попрошу отметить в протоколе важное обстоятельство, – обратился он к Розниеку, – труп не перемещали. Трупные пятна находятся на спине. Никаких опасных для жизни телесных повреждений я не вижу. Лишь на обеих руках повыше локтей обширные кольцеобразные кровоподтеки, образовавшиеся еще при жизни.
Розниек нагнулся и внимательно осмотрел руки покойной, затем каждую в отдельности сфотографировал.
– Н-да, – проворчал он. – Все далеко не так просто. Смерть, возможно, и естественная, но обстоятельства все же странные. Не исключено насилие.
Интуицию называют вторым умом следователя. И она подсказывала Валдису, что клубок этот с налету не распутать. "Что-то загадочное в ее предсмертной усмешке. Нелегко мне будет извлечь тайну, которую она унесла в могилу. Потребуется, видимо, долгий, кропотливый труд. Нужны неопровержимые доказательства".
Комнату то и дело озаряла холодная молния фотовспышки – следователь фотографировал труп, пол, кровать, комод, стол.
– На кровати вроде бы лежали, – заметил он. – Подушки помяты.
– И на печке тоже, – послышался голос Стабиня из другой комнаты. – Гляди, подушка сброшена на пол, валяется чулок.
Розниек пинцетом собирал со стола и складывал в пробирки, баночки и коробочки остатки пищи.
– Судя по всему, ужинали двое.
– Возможно, Катрина с матерью, – высказал предположение инспектор Каркл. Розниек пожал плечами.
– Непохоже. Во всяком случае, в комнате находилось не два человека, а больше, и характерно, что никто из них не оказал помощи старухе. Никто не вызвал врача.
Каркл надвинул фуражку на лоб.
– О смерти старой Каролины тоже никто из них не сообщил.
– Значит, окно было раскрыто? – на всякий случай переспросил Розниек.
– Раскрыто! – подтвердил Каркл.
– Тогда поглядите вместе со Стабинем, нет ли чего интересного на дворе, а я пока займусь протоколом.
Розниек о чем-то задумался, затем встал, подошел еще раз к комоду, раскрыл пыльный альбом и стал внимательно рассматривать пожелтевшие фотографии. Почтальон со свойственным пожилым людям любопытством присоединился к нему.
Вот пышнотелая девица с густыми бровями и энергичными чертами лица в подвенечном наряде. Рядом полный невысокий жених. Вот она же с маленькой девчушкой на руках.
– Наверно, это Каролина Упениеце с дочкой Катриной, – предположил старик. – Вот конфирмация, а тут чьи-то похороны.
– Скажите, пожалуйста, – обратился Розниек к почтальону, – Упениеце получала письма?
Взгляд старика беспокойно скользнул с фотографий на следователя.
– Нет, – ответил он, – только газету и кое-какие журналы.
В окне появилась голова Улдиса Стабиня.
– Подойди-ка, Валдис, взгляни! – позвал он. – Тут какой-то спортсмен выпрыгнул из окна, оставив на память свою визитную карточку.
Розниек сунул альбом инспектору Карклу и быстро подошел к окну.
IV
Ошинь, ветеринарный фельдшер колхоза "Карогс", проснулся и сел в постели столь резко, что пружины протестующе заскрежетали.
Из кухни через открытую дверь доносился перестук посуды. Это сестра Ошиня – Вилма – таким способом извещала брата, что завтрак готов и пора вставать. Упаси ее бог это сделать словесно! У брата слабые нервы, но зато крепкий кулак. Потеряв ногу, Ошинь считал себя неудачником. Так и не сбылись его мечты о карьере офицера "третьего рейха". Интендантское училище было расформировано сразу же после разгрома под Сталинградом, и курсантов всех до одного отправили на фронт. Полгода провалявшись по госпиталям, Ошинь попал на курсы ветеринарных фельдшеров. По окончании был направлен на работу в армейскую конюшню.
После войны Ошинь вернулся в Латвию, из всей родни нашел лишь сестру. Невзрачный и одноногий инвалид с крутым и взбалмошным характером так и остался холостяком. Дело свое он знал. Сумрачный и молчаливый, разъезжал он по хозяйствам и животноводческим фермам, осматривал и лечил скот. Изредка жаловался на свои беды колхозному жеребцу Максиму или племенному быку Орлику. В трезвом состоянии Ошинь с людьми разговаривал мало. Откровение на него находило лишь после бутылки – тогда он плакался на свою судьбу каждому встречному-поперечному…
Ошинь потянулся, широко зевнул и вдруг, схватившись руками за голову, застонал.
– Ох и трещит башка, прямо на части разламывается. Эй, Вилма! Глянь-ка в шкафчик, не осталось ли там глоточка?
Вытирая руки о передник, дородная Вилма робко вошла в комнату.
– Не пора ли, братец, взяться за ум, – сварливо сказала она. – Доведет тебя пьянка до беды.
Ошинь уставился на сестру недобрым взглядом. Вилма быстро подошла к шкафчику и достала бутылку. Ошинь вышиб пробку и единым духом выпил водку.
– Уфф, слава тебе, господи, теперь в самый раз. – Он долго разглядывал и массировал сильно натертую культю правой ноги. – И дернул же меня черт вчера переться к этим…
Необычный шум на дворе заставил Ошиня прервать свое занятие. Он дотянулся до брюк, но не успел их надеть. Дверь распахнулась, и в комнату ввалился долговязый парень. На руках у него была женщина с безжизненно запрокинутой головой и посиневшим лицом. На фиолетовых губах пена с примесью крови. С длинного белого одеяния капала вода. На полу быстро собралась лужица.
Водянистые глаза Ошиня расширились и застыли в испуге.
– Дядя Карл, помоги! – выдохнул парень, тяжело опустив женщину на кровать.
– Трина! – едва выдавил Ошинь.
– Катрина из Межсаргов, – подтвердил юноша. – Иду, гляжу – лежит под мостом, там, за большими камнями. Жива ли?..
Парень был изрядно напуган.
