Жорж Сименон - Цена головы
Телефонный аппарат был у него под рукой. Около шести утра он приподнял трубку, желая удостовериться, что связь с городом не нарушена.
Желтая папка перед комиссаром была раскрыта. Донесения, вырезки из газет, копии протоколов, фотографии рассыпались на столе. Мегрэ смотрел на них из своего кресла и лишь иногда брал в руки тот или иной документ, однако не читал его, а о чем-то сосредоточенно думал.
Поверх груды документов лежала газетная вырезка с красноречивой шапкой:
«Жозеф Эртен, убийца м-с Хендерсон и ее горничной, приговорен к смерти сегодня утром».
Мегрэ беспрерывно курил, не сводя глаз с телефонного аппарата, но тот упорно молчал.
В шесть десять раздался звонок — кто-то ошибся номером.
Комиссар принялся перечитывать документы. Правда, в этом не было особой нужды, так как он помнил их наизусть:
«Жозеф Жан Мари Эртен, 27 лет, родился в Мелене, служащий в цветочном магазине г-на Жерардье на Севрской улице».
Вот и фотография, сделанная в ярмарочной палатке на гулянье в Нейи. Долговязый парень с непомерно длинными руками и треугольным бесцветным лицом. Его щегольство свидетельствует о дурном вкусе.
«Кровавая трагедия в Сен-Клу. Богатая американка и ее горничная зарезаны кинжалом».
Это случилось в июле.
Мегрэ отодвинул зловещие снимки, сделанные на месте преступления: два окровавленных трупа, снятые во всевозможных ракурсах, искаженные лица, ночные рубашки в пятнах крови, изодранные в клочья.
«Комиссар Мегрэ из уголовной полиции разгадал трагедию в Сен-Клу. Убийца за решеткой!»
Мегрэ сердито переворошил газетные вырезки и нашел самую позднюю, вырезанную из газеты всего десять дней назад:
«Жозеф Эртен, убийца м-с Хендерсон и ее горничной, сегодня утром приговорен к смертной казни».
Во двор префектуры въехал полицейский фургон. Началась сортировка ночного улова. Он почти полностью состоял из женщин. В коридорах послышались шаги, ночной туман над Сеной начал рассеиваться.
Зазвонил телефон.
— Алло!.. Ты, Дюфур?..
— Я, шеф.
— Ну что?..
— Ничего особенного. То есть, если хотите, я могу вернуться туда. Но пока что, по-моему, хватит одного Жанвье…
— А где он?
— В «Белой цапле».
— Что?.. В какой еще «Цапле»?
— Это бистро возле Исси-ле-Мулино. Сейчас возьму такси, приеду и расскажу вам все по порядку.
Некоторое время Мегрэ шагал по кабинету. Затем послал одного из сотрудников в пивную «У дофины» за кофе и рогаликами.
Мегрэ еще завтракал, когда вошел инспектор Дюфур, крохотный корректный человечек в сером костюме; шею его сдавливал очень высокий, туго накрахмаленный воротничок. Как всегда, вид у Дюфура был таинственный.
— Что это еще за «Цапля»? — проворчал Мегрэ. — Садись.
— «Белая цапля» — матросский кабачок на самом берегу Сены, между Гренелем и Исси-ле-Мулино.
— И он отправился прямо туда?
— Что вы! Это просто чудо, что мы с Жанвье не потеряли его.
— Ты уже завтракал?
— Да, в «Белой цапле».
— Тогда рассказывай.
— Вы видели, как он соскочил со стены, не так ли? Затем кинулся бежать со всех ног. Чертовски боялся, что его поймают. Лишь у Бельфорского льва сбавил ход и растерянно огляделся.
— Он догадывался, что за им следят?
— Ни в коем случае! Он оглянулся там в первый раз.
— Продолжай.
— Он бежал, как слепой. Или как человек, впервые оказавшийся в Париже — что почти одно и то же. Потом неожиданно свернул на улицу, что пересекает кладбище Монпарнас. Не помню, как она называется. Там не было ни души. По-видимому, он и сам не знал, где находится. И когда увидел сквозь решетку могилы, опять припустил со всех ног.
— Дальше.
Мегрэ набил трубку и заметно повеселел.
— Мы вышли на улицы Монпарнаса. Большие кафе были закрыты, но ночные кабаки еще полны. Помню, он остановился у одного, где играл джаз, и минуту постоял. К нему подошла девчонка-цветочница с корзиной, и он опять бросился бежать.
— В каком направлении?
— По-моему, ни в каком. Выскочил на бульвар Распайль… Потом по какой-то поперечной улице повернул обратно и опять вышел к вокзалу Монпарнас.
Какое у него было выражение?
— Никакого! Как и на следствии, и на суде. Бледное лицо, испуганный, остановившийся взгляд. Словом, затрудняюсь описать… Через полчаса мы вышли к Центральному рынку.
— И никто к нему не обратился?
— Никто.
Он не бросал никаких писем в почтовый ящик?
— Могу поклясться, что нет, шеф, Жанвье шел по одной стороне улицы, а я по другой. Мы следили за каждым его движением. Представьте, он остановился перед палаткой, где продают горячие сосиски и жареный картофель. Постоял в нерешительности. Потом увидел полицейского и припустил опять…
— Тебе не показалось, что он пытается найти номер какого-то дома?
— Отнюдь! Он, скорее, был похож на пьяного, который мечется во все стороны. На площади Согласия он опять спустился к Сене. И тут почему-то решил идти по набережным. Раза два присаживался отдохнуть.
— Один раз — прямо на парапете. Другой — на скамье. Не поручусь за точность, но тут мне показалось, что он плачет. Во всяком случае, он схватился за голову руками.
— На скамье никого больше не было?
— Никого. Потом он зашагал опять… Представляете? Дошел почти до Мулино! Иногда останавливался, смотрел на воду. На реке уже появились буксиры. Затем улицы заполнили рабочие, а он все шел, и вид у него был такой, словно он сам не знает, что будет делать через минуту.
— Это все?
— Почти. Подождите. На мосту Мирабо он опустил руку в карман и вытащил оттуда…
— …десятифранковые кредитки?
— Нам с Жанвье так показалось. Потом он начал осматриваться по сторонам. Похоже, искал бистро. Но на правом берегу все бистро были закрыты. Тогда он перешел на левый берег. Там вошел в бар, битком набитый шоферами. Выпил кофе и стаканчик рому…
— Это и была «Белая цапля»?
— Нет. Мы с Жанвье еле волочили ноги. Не могли даже ничего выпить, чтобы согреться… Он вышел и опять начал кружить по улицам. Жанвье записывал, он даст вам точный маршрут. Мы опять вышли на набережную возле какой-то фабрики. Там тоже не было ни души, только кустики росли, как на даче, да травка между сваленными в кучу строительными материалами. На берегу — подъемный кран, а на воде на причале стояли баржи. Штук двадцать, не меньше. Тут-то и находится «Белая цапля». Непонятно даже, почему она в таком месте. Это маленькое бистро, где кормят круглые сутки. Справа сарай с пианолой и вывеской: «По субботам и воскресеньям танцы…» Здесь он опять выпил кофе с ромом. Потом ему подали горячие сосиски, он дожидался их довольно долго. Мы видели, как он говорил с хозяином бистро, а через четверть часа оба поднялись на второй этаж.
Когда хозяин спустился, я вошел. Спросил, не сдает ли он комнаты. Он удивился: «А разве с этим парнем не все в порядке?» Мне показалось, что он привык иметь дело с полицией. Я решил его припугнуть и заявил, что, если он скажет хоть одно слово своему клиенту, его заведение будет в тот же день закрыто. Он поклялся, что видит парня впервые; по-моему, не соврал… В бистро своя клиентура — матросы и, кроме того, в полдень рабочие с соседней фабрики приходят пить аперитив. Хозяин рассказал, что, едва Эртен вошел в комнату, он бросился на кровать, даже не сняв ботинок. Он сделал ему замечание. Эртен снял ботинки, швырнул их на пол и тут же заснул.
— Значит, Жанвье остался там?
— Конечно. Ему можно позвонить: в «Белой цапле» есть телефон. Матросы часто звонят оттуда своим хозяевам.
Мегрэ поднял трубку и через минуту услышал голос инспектора Жанвье.
— Алло!.. Ну, как наш парень?
— Спит.
— Ничего подозрительного не заметил?
— Ровно ничего. Мертвый штиль. Он так храпит, что в кафе слышно.
Мегрэ повесил трубку и смерил взглядом хрупкую фигуру инспектора Дюфура.
— А ты не упустишь его?
Инспектор хотел запротестовать, но Мегрэ опустил ему на плечо руку и медленно продолжал:
— Пойми меня, старина. Я знаю, ты сделаешь все от тебя зависящее, но… на карту поставлена моя карьера, и не только она, но и многое другое. К тому же я не могу пойти туда сам — эта скотина знает меня в лицо.
— Клянусь вам, комиссар…
— Не клянись. Ступай!
Мегрэ резким движением сгреб и сунул в папку разбросанные документы и запер папку в ящик стола.
— Помни, если тебе еще понадобятся люди — требуй, не стесняясь.
Только фотография Жозефа Эртена осталась на столе комиссара. Некоторое время Мегрэ вглядывался в его костлявое лицо, узкие, бесцветные губы, оттопыренные уши.
Три судебных психиатра осматривали этого человека. Двое заявили: «Умственные способности недоразвиты. Вменяемость полная».
![Жорж Сименон - Погоня [журнальный вариант]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
