Элизабет Джордж - ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ
— Я знаю ее алиби, — не глядя на Нкату, проговорила Ясмин. — Дом номер пятьдесят пять.
— А-а.
Он посмотрел на экран телевизора, потом на Ясмин. Она сидела, выпрямив спину. Она выглядела как модель. С ее бесподобным телом она идеально смотрелась бы на демонстрациях мод, если бы не ее лицо, если бы не шрам на губе, из-за которого она казалось свирепой, видавшей виды и злой. Нката сделал попытку хоть немного оправдаться:
— Проверять все возможные версии — это моя работа, миссис Эдвардс. Катя Вольф была связана с теми, кто был сбит машиной, и я не мог игнорировать этот факт.
— Значит, ты делал то, что должен был.
— Вы тоже, — сказал он ей. — Вы тоже сделали то, что должны были сделать. Это я и хотел вам сказать.
— Еще бы! — тут же выпалила Ясмин. — Как не похвалить за донос!
— Катя не оставила вам выбора, солгав мне о том, где была в тот вечер, когда убили женщину. Вам оставалось либо сесть с ней в один вагон и подвергнуть себя риску — себя и своего сына, — либо сказать мне правду. Если ее не было здесь, значит, она была где-то в другом месте, и вполне могло оказаться так, что была она в Западном Хэмпстеде. В таком случае молчание могло стоить вам еще одного срока.
— Угу. Что ж, все-таки Кати в Западном Хэмпстеде не было. И теперь мы знаем, где она была и зачем, так что всем можно расслабиться. Я не попаду в лапы полиции и не потеряю сына, а ты не будешь больше ворочаться в кровати без сна, гадая, как бы навесить на Катю Вольф то, чего у нее и в мыслях-то не было.
Для Нкаты стало неприятной неожиданностью, что Ясмин по-прежнему занимает сторону Кати, несмотря на предательство немки. Но прежде чем отвечать, он хорошенько подумал и понял, что в чувствах Ясмин нет противоречия. В глазах Ясмин Эдвардс он оставался врагом. И дело не только в том, что он коп, а она отсидела в тюрьме за убийство. Помимо этого он был человеком, который заставил ее увидеть, что она — пешка в чужой игре, что ее союз с Катей существует лишь в качестве неадекватной замены другого, более давнего и более дорогого для Кати союза, который ей пока недоступен. Он сказал:
— Да, из-за этого я больше не буду ворочаться без сна.
— То-то и оно, — таков был ее презрительный ответ.
— Я имел в виду, — уточнил Нката, — что мне все равно будет трудно заснуть. Только по другому поводу.
— Мне-то какое дело! — фыркнула Ясмин. Она снова направила пульт на телеэкран. — Это все, что ты хотел мне сказать? Что я поступила правильно и будьте счастливы, мадам, потому что теперь вас не назовут соучастником человека, который ничего плохого и не делал?
— Нет, — сказал Нката. — Это не все, что я хотел сказать.
— Да? И что же еще?
Нката не сразу нашелся что ответить. Он хотел сказать ей, что его мотивы в давлении на нее были двойственными с самого начала. Но это стало бы лишь констатацией очевидных фактов, и ничего нового Ясмин не узнала бы из его слов. Он с особой остротой осознавал, что для Ясмин давным-давно стало ясно: мотивы любого мужчины, который смотрит на нее, говорит с ней, что-то просит у нее, такой гибкой, теплой и восхитительно живой, всегда будут двойственными. И не менее остро Нката осознавал, что быть одним из этих мужчин он решительно не хочет.
Поэтому он сказал нечто совсем другое:
— Я все думаю о вашем мальчике, миссис Эдвардс.
— Ну так перестань о нем думать.
— Не могу, — сказал он и, когда она уже открыла рот, чтобы снова съязвить, продолжил: — Вот что я думаю. Он у вас хороший паренек и, похоже, далеко пойдет, если пойдет правильным путем. Только вот найти этот путь непросто.
— Неужели ты думаешь, мне это неизвестно?
— Я такого не говорил, — заметил Нката. — Так вот, вы можете относиться ко мне, как вам будет угодно, но для вашего сына я мог бы стать другом. И я хотел бы стать его другом.
— Что?
— Да. Я ему нравлюсь. Вы не можете этого отрицать. И я мог бы брать его с собой время от времени, чтобы он имел возможность побыть рядом с человеком, который играет по правилам. Рядом с мужчиной, который играет по правилам, миссис Эдвардс, — заторопился добавить он. — Мальчику его возраста очень нужен такой мужчина как образец для подражания.
— Откуда ты знаешь? Сам был таким?
— Вот именно. И хотел бы передать то, чему научился.
Она смерила его холодным взглядом:
— Передай это своим детям.
— Передам, когда они у меня появятся. Обязательно. А пока… — Он вздохнул. — В общем, так. Он славный парень, миссис Эдвардс. И когда у меня будет свободное время, я хотел бы провести его с Дэниелом.
— И что ты собираешься с ним делать?
— Не знаю.
— Ты ему не нужен.
— Я не говорю, что я ему нужен, — сказал ей Нката. — Но ему нужен мужчина. Вы сами знаете. И вот что я думаю…
— Мне плевать на то, что ты думаешь.
Она нажала на кнопку пульта и включила звук. Подумала и прибавила громкость еще немного, чтобы уж наверняка донести до Нкаты свою мысль.
Он посмотрел в сторону спален, думая, не проснется ли мальчик, не войдет ли в гостиную, не докажет ли своей радостной улыбкой, что Уинстон Нката говорит правду. Однако звук телевизора не преодолел закрытую дверь, а если и преодолел, то для спящего Дэниела Эдвардса стал просто еще одним звуком в ночи.
Нката спросил:
— У вас сохранилась моя визитка?
Ясмин не ответила, ее взгляд словно приклеился к экрану телевизора.
Нката вынул из кармана еще одну визитку и положил ее на кофейный столик перед Ясмин.
— Позвоните мне, если передумаете, — сказал Нката. — Или сбросьте сообщение на пейджер. В любое время.
Она по-прежнему упрямо молчала, поэтому ему оставалось только покинуть квартиру. Нката тихо закрыл за собой дверь.
Он уже шел через автомобильную стоянку, перешагивая через лужи по пути к проезжей части, когда вспомнил, что совсем забыл о своем намерении зайти к мистеру Хутону, показать ему свое удостоверение и извиниться за вынужденный обман, с помощью которого он проник в лифт. Нката развернулся и посмотрел на окна интересующего его подъезда.
И увидел, что Ясмин Эдвардс стоит у своего окна и смотрит на него. А в руках держит что-то маленькое и белое. Больше всего на свете Нкате хотелось бы верить, что держит она его визитку.
Глава 30
Гидеон перешел на шаг. Сначала он бежал вдоль тенистых аллей Корнуолл-гарденс и узкой мокрой ленты машин, в которую превратилась в этот дождливый вечер Глостер-роуд. Он бегом углубился в Куинс-Гейт-гарденс, промчался мимо старых гостиниц в направлении парка. А потом бездумно свернул направо, обогнул Королевский музыкальный колледж. Он не давал себе отчета в том, где находится, пока не преодолел небольшой подъем и не выскочил на ярко освещенное пространство перед концертным залом Альберт-холл, из круглого здания которого изливалась на улицу толпа зрителей.
Вот тогда до сознания Гидеона дошла злая шутка, которую сыграл с ним случай, и он замедлил свой бег. В конце концов он совсем остановился. Его грудь вздымалась, плети дождя секли его, а он даже не замечал, как набухла влагой и отяжелела куртка, как хлопают мокрыми парусами штанины брюк. Он стоял перед величайшей концертной площадкой страны, выступить в которой мечтал каждый музыкант. Здесь, в этом зале, дал свой первый концерт Гидеон Дэвис, девятилетний скрипач-вундеркинд, которого сопровождали его отец и Рафаэль Робсон; здесь заложили они первые камни в фундамент будущей славы, которую, как они надеялись и верили, принесет фамилии Дэвис юный исполнитель классической музыки. Сколько же иронии в том, что его побег из Бреймар-мэншнс — побег от отца, от отцовских слов и того, что они значили и не значили, — привел его к самой raison d'etre[33] всего, что случилось: с Соней, с Катей Вольф, с его матерью, со всеми ними! И еще больше злой иронии в том, что raison d'etre той, другой raison d'etre, а именно публика, даже не подозревала, что он находится совсем рядом.
Стоя через дорогу от здания Альберт-холла, Гидеон наблюдал за тем, как толпа поднимает навстречу плачущему небу зонтики. Гидеон видел, как шевелятся их губы, но не слышал их восторженных разговоров, того до боли знакомого гомона жадных пожирателей культуры, на некоторое время утоливших свой голод, того радостного шума, производимого людьми, чье одобрение он так стремился заслужить. Вместо этого он слышал слова отца, повторяющиеся в его мозгу, как магическое заклинание: «Богом клянусь, это сделал я сделал я сделал я сделал я. Верь тому, что я говорю я говорю говорю говорю. Она была жива, когда ты ушел ты ушел ты ушел. Я держал ее в ванне в ванне в ванне. Это я утопил ее утопил ее утопил ее. Это не ты, Гидеон, мой сын мой сын».
Снова и снова повторялись одни и те же слова, и вместе с ними в его сознании возникала картина, однако она говорила иное, чем слова. Вот что он видел: его руки на узких плечиках его сестры. Вот что он чувствовал: вода смыкается вокруг его рук. И, перекрывая отцовский речитатив, гремели крики женщины и мужчины, затем звук торопливых шагов, затем стук захлопнутой двери и другие, теперь уже хриплые крики, потом вой сирен и резкие команды врачей, которые занимаются своим делом, хотя с мертвым телом им делать нечего. И все это знают, кроме самих врачей, потому что их так научили: они должны поддерживать и реанимировать жизнь в любых ситуациях, во что бы то ни стало.
