Сью Графтон - Улика
— Вы знаете, о ком я говорю?
— Естественно, я знаю. Удивляюсь, что вы не знаете.
— А что там было? Мне кажется, что-то совсем обычное.
Она засмеялась над моими словами.
— Нет, милочка, вовсе нет. Ха-ха. Лейтенант Долан так злится, когда слышит это имя.
— С чего это вдруг?
— С чего? Потому что улики пропали, вот с чего. Я знаю двоих ребят, которых уволили из-за этого дела из Св. Терри.
Госпиталь Св. Терри в Санта-Терезе — это госпиталь, где находится морг.
— Какие же улики там пропали? — спросила я.
— Анализы крови, мочи, образцы тканей, все. Не только его анализы пропали. Посыльный забрал их в тот день и доставил в полицию графства, и больше их никто не видел.
— Боже мой. А что же тело? Они что, не могли сделать все заново?
Эмеральда покачала головой.
— Мистера Кейса кремировали к тому времени, когда обнаружилось, что анализы пропали. Миссис, как это… развеяла прах над морем.
— О черт, вы шутите.
— Нет, мадам, вскрытие было произведено, и доктор Йи отправил тело в морг. Миссис Кейс не хотела никаких похорон, и поэтому она распорядилась, чтобы его кремировали. Его и не стало. Ну, мы здесь и побегали тогда. Доктор Йи весь госпиталь на уши поставил. И ничего не нашел. Лейтенант Долан был зол как собака. Теперь, как я слышала, у них более строгие порядки. Служба безопасности не та, что раньше.
— А какие были версии? Их действительно украли?
— Не задавайте мне таких вопросов. Я вам уже сказала, тогда много чего исчезло, так что в госпитале ничего путного придумать по этому поводу не могли. Может, это была ошибка какая-нибудь. Может быть, кто-нибудь все это случайно выбросил, а потом не хотел сознаться.
— А почему этим занимался Долан? Я думала, это было самоубийство.
— Вы ведь знаете, это решается, только когда будут получены все заключения.
— Да, сказала я.— Мне просто интересно, может быть, у лейтенанта с самого начала были какие-нибудь подозрения.
— Они у него есть всегда. Еще больше у него появится, когда он увидит, что вы здесь что-то разнюхиваете. Мне надо работать. И никому не рассказывайте то, что я вам сказала.
Я поехала в паталогоанатомическое отделение Св. Терри и поговорила там с одним из лаборантов, с которым мы раньше вместе работали. Он подтвердил все сказанное Эмеральдой и добавил несколько деталей. Из того, что он сказал, выходило, что курьер из следственного департамента совершал ежедневный объезд лаборатории. Анализы, которые он должен был забрать, были запечатаны, надписаны и помещены в отдельные холодильные камеры, как продукты пикника. «Корзинка с лакомствами» находилась в холодильнике в лаборатории, пока не приехал курьер. Техник из лаборатории ее оттуда забрал. Курьер за нее расписался и вместе с ней уехал. «Материалы» Хью Кейса, как изысканно именовала их моя знакомая, больше нигде не объявлялись после того, как покинули лабораторию. Исчезли ли они по дороге или после того как их доставили в следственный департамент, никто это не знает. Госпитальная служащая поклялась, что она отдала их курьеру и подписала при этом соответствующий документ. Она полагала, что корзинка доберется до пункта назначения, как это и происходило каждый день в течение долгих лет. Курьер помнил, как он загружал ее в машину, и полагал, что все это он и выгрузил в конце своего путешествия. Только через несколько дней, когда доктор Йи начал настаивать на получении результатов лабораторных токсикологических исследований, обнаружилось пропажа. К тому времени, как верно заметила Эмеральда, останки Хью Кейса были сожжены и пущены по ветру.
Я воспользовалась одним из телефонов-автоматов в вестибюле госпиталя, чтобы позвонить и узнать, когда улетает ближайший самолет на Даллас. Было одно место в самолете, вылетающем в три часа на Лос-Анджелес и прибывающем туда в три тридцать пять. После двух часов ожидания я смогу улететь оттуда в Даллас и быть там в десять тридцать пять по местному времени. Если Лида является в бар в три часа дня и работает восьмичасовую смену, то она уходит где-то в одиннадцать. Если я где-нибудь задержусь по дороге, я уже не смогу с ней связаться. В любом случае я не смогу до утра улететь обратно в Санта-Терезу, потому что аэропорт у нас закрывается в одиннадцать вечера. Все равно мне придется ночевать в Далласе. Один билет будет стоить мне две сотни долларов, а мысль о том, что придется сверх того платить за гостиницу, привела меня в неприятное состояние духа. Конечно же, я могу прикорнуть и в каком-нибудь пластиковом креслице в зале аэропорта, но что-то эта мысль мне не понравилась. Также я не совсем представляю себе, как я буду питаться на те десять долларов, которые у меня с собой были. Я, наверное, даже не смогу забрать свой «Фольксваген» с платной стоянки, когда вернусь.
Мой дорожный агент Луп терпеливо дышала мне в ухо, пока я производила эти стремительные расчеты.
— Не хочется вас торопить, мисс Миллхоун, но у вас остается что-то около шести минут на то, чтобы принять решение.
Я посмотрела на часы. Было два часа семнадцать минут. Я сказала:
— Ладно, поехали.
— Ясно,— сказала она.
Она заказала мне билеты, я оплатила их моей кредитной карточкой Юнайтед. Черт подери все это, но нужно что-то решать.
Луп сказала, что билеты я получу в кассе. Я положила трубку, покинула госпиталь и поехала в аэропорт.
Мой симпатичный дорожный гардероб в тот день состоял из сапог, драных джинсов и хлопчатобумажной водолазки цвета морской волны, немножко вытянувшейся на локтях. На заднем сидении у меня валялась старая ветровка. К счастью, я давно уже не вытирала ею оконное стекло. Еще там же, на заднем сидении я вожу сумочку с зубной щеткой и сменой белья.
Я поднялась на борт самолета с запасом в двенадцать минут и засунула свою сумочку под впереди стоящее кресло. Самолет был маленький, и все пятнадцать мест оказались заняты. От кабины пилота салон отделяла тоненькая занавеска. Так как я сидела в третьем ряду, мне хорошо был виден пульт управления, едва ли более сложный, чем приборная панель последней модели «Пежо». Когда стюардесса заметила, что я подглядываю, она задернула шторку поплотнее, словно пилот и его помощник занимались там чем-то, о чем нам лучше было не знать.
Звук взведенных моторов напоминал шум, производимый машинкой для стрижки газона, и вызвал смутные воспоминания о тех субботних утренних часах в моем детстве, когда я просыпалась поздно и слышала сквозь сон, как тетушка стрижет траву на лужайке.
В этом реве не было слышно того, что говорили по внутренней связи. Однако я догадалась, что пилот объяснял, что следует делать в случае такого «маловероятного» события, как посадка на воду. Большинство самолетов терпят аварию и сгорают над сушей. Это был еще один повод для беспокойства. Я, правда, не думала, что подушка моего сидения в состоянии служить каким бы то ни было плавательным средством. Она едва справлялась с поддержкой моей тыльной части и защитой ее от железного каркаса кресла. Когда пилот умолк, я взглянула на пластиковую табличку с цветной красивой картинкой, изображающей самолет. Кто-то поставил на ней два крестика. Под одним было написано «Вы здесь», под другой — «Туалет».
Полет занял всего тридцать пять минут, так что у стюардессы, одетой во что-то сильно смахивающее на герл-скаутскую форму, просто не было достаточно времени, чтобы обнести нас полагающимися напитками. Вместо этого она пробежала по проходу между креслами неся с собой корзиночку с жевательной резинкой. Во время полета я пыталась сделать что-нибудь, чтобы у меня перестало закладывать уши, и, верно, была похожа на человека со сломанной челюстью.
Мой рейс авиакомпании Юнайтед улетел вовремя. Я сидела в салоне для некурящих и наслаждалась серенадой в исполнении дуэта плачущих карапузов. Ланч состоял из костлявой куриной груди на кучке риса, покрытой жидким цементом. На десерт подали квадратное пирожное с глазурью, распространявшей не очень приятный запах. Я съела все и засунула целлофановый пакет с крекерами к себе в сумочку. Кто знает, когда мне в следующий раз удастся поесть.
Когда мы приземлились в Далласе, я подхватила свои вещи и протолкалась в носовую часть самолета, пока все ждали, чтобы трап бумкнул об дверь самолета. Стюардесса выпустила нас, похожих на кучку шумных школьников. И я мерной собачьей трусцой устремилась к выходу. В здании терминала я была без пяти одиннадцать. Коктейльный бар, который мне был нужен, находился в другом здании, как обычно очень далеко. Я бросилась бежать, как всегда порадовавшись, что поддерживаю хорошую спортивную форму. В баре я была в две минуты двенадцатого. Лида Кейс уже ушла. Я опоздала на пять минут, и до уик-энда она на работе больше не появится. Я не буду повторять то, что я произнесла по этому поводу.
