Збигнев Сафьян - Грабители
Кортель больше уже не задавал вопросов. Прокурор, конечно, без труда подпишет санкцию: шантаж. Но только ли шантаж инкриминируют Альфреду Вашко?
Уже немилосердно досаждала жара. Кортель снял пиджак и встал около окна. Темные тучи повисли над Жолибожем. Подумалось о дожде и тумане. О весенней утренней прохладе. С неохотой подумал о роли, которую он решил сегодня сыграть. Позвонил телефон. Поднося трубку к уху, Кортель был уверен, что звонит шеф, но услышал голос Беганьского, чуть охрипший, ироничный.
– Сколько у тебя уже подозреваемых в убийстве Казимиры Вашко?
– Оставь меня в покое!
– Да не сердись ты, старина. Только не усложняй, а упрощай. Жизнь, если разобраться, чертовски проста. Кстати, у меня сюрприз.
– Слушаю, – сказал Кортель без всякого интереса.
– Нашелся еще один, кто опознал того типа, которого зарезало поездом.
– Опять где-то на другом конце Польши?
– Тебя уже это не интересует? Так я не настаиваю. Скажу, что это девушка. Из Колобжега. Она сейчас в Варшаве. Если у тебя есть хоть полчаса – приезжай.
– Полчаса, – сказал Кортель, – и не больше.
XI
Кафе выглядело довольно грубо, особенно бар с высокими табуретками у стойки и парой столиков в узком и темном углу.
Кортель ждал. Он был готов к долгому ожиданию, для него это не впервой. Терпению инспектор обучался сначала в партизанах, потом па фронте и, наконец, здесь, в милиции. Однажды случилось, что Кортель просидел под деревом двое суток в ожидании преступника, но тот так и не появился. Но сегодня время, которое он должен провести в кафе, тянулось особенно долго. Он заказал рюмку коньяка, потом еще одну, пил не спеша, не спуская глаз с ворот дома напротив. Кортель пытался расслабиться. День сегодня выдался тяжелым, и Кортель заслужил небольшой отдых. В самом деле, допрос Вашко, разговор с шефом, еще эти полчаса у Беганьского, которые вылились почти в час… Он припомнил лицо этой девушки из Колобжега. Девушка! Почти сорокалетняя женщина, некрасивая, но, однако, не лишенная привлекательности. Продолговатое лицо, вздернутый нос, толстые ненакрашенные губы и большие голубые глаза, смотревшие па Кортеля и Беганьского с удивлением и как бы прося о жалости.
– Я увидела этот снимок, – говорила она, – только вчера у тетки в Варшаве. Раз в два года я приезжаю к ней в отпуск. Она всегда собирает старые газеты, я их по вечерам и читаю. Это он! Я его сразу узнала, хотя он очень изменился.
Потом она стала рассказывать о себе и о нем. Она, Валентина Терчик, работает уборщицей на вокзале в Колобжеге. Уже двадцать лет. Не замужем. Живет неплохо. У нее есть своя комнатка, и ни от кого ей ничего не надо. Родители ее из Барановичей, погибли во время войны, из родных осталась одна тетка. Жила она одиноко, пока не появился он. Как-то случилось, он ночевал на вокзале в Колобжеге, ему некуда было идти… Так они и познакомились. Он обычно приезжал на несколько дней, а потом исчезал. Ездил по Польше вроде бы коммивояжером. Слово это она выговорила с трудом. Он продавал разные вещи, но какие, она не могла сказать. Скорее всего картины, хотя он никогда ничего не показывал. Всегда имел при себе небольшой чемоданчик. Зарабатывал он мало и, когда объявлялся, обещал, что ждать осталось недолго, еще несколько месяцев… он сможет тогда спокойно осесть в Колобжеге. Ее комнатки им бы хватило. Нет, она не хотела, чтобы он что-то обещал, она знает, чего стоят обещания мужчин, да она и не требовала обещаний, он сам по себе…
– Он был очень интеллигентным. – Она вытерла глаза платочком. – Он прочитал в своей жизни много книг и порой говорил так, что мне было трудно понять его.
Она, конечно, знала его имя и фамилию, как можно подумать, что не знала. Бжендаль. Тадеуш. Видела даже его паспорт. Как-то он в ее присутствии приводил в порядок свой портфель, и она прочитала. Ему было 52 года. Для мужчины это прекрасный возраст, в самый раз жениться. Где он был прописан – не говорил, а но паспорту она не помнит. Что рассказывал о себе? Немного. Один раз… как-то. Что родился в Варшаве. Учился до войны, но не закончил обучение, а во время оккупации сидел в концлагере. А потом? Ездил по Польше. Постоянно нигде не работал. Вспоминал всегда только мать, но ее уже нет в живых. У него никого не было. Никаких родственников. Он говорил: «Валентина, нас связывает с тобой то, что мы оба одиноки. И, кроме тебя, я никому не нужен». Он очень хорошо умел рассказывать, но рассказывал редко, чаще всего молчал. О чем рассказывал? Такие странные вещи… о людях на Луне. Или… на Марсе. Она всего не помнит, да и не сумела бы повторить. Это не по ее уму.
Она хотела бы знать, где его могила, чтобы посадить там цветы и ездить туда иногда, даже если и далеко. Теперь могилы, за которыми никто не ухаживает, быстро перепахивают. Ведь за место надо платить. С каждым годом умирает все больше людей…
Беганьский все сказанное записал, в том числе и адрес Валентины Терчик. Когда она ушла, он сказал Кортелю:
– Дело по опознанию мы могли бы признать легким. Тадеуш Бжендаль – кстати, странная фамилия, – вероятнее всего, нигде не работал и нигде не был прописан.
Кортель молчал.
– Ты как воды в рот набрал. Что случилось? Тебя же интересовало это дело?
– Да, – сказал инспектор. – Ты, конечно, проверишь в картотеках, выдавался ли паспорт на имя Тадеуша Бжендаля?
– Проверю, – подтвердил Беганьский, – любопытно, что случилось с его паспортом?
Кортель пожал плечами. Он думал уже о чем-то другом.
– Может, в показаниях Репки, – продолжал Беганьский, – была правда? Может, на самом деле он встречал этого бродягу?
– Да, да, конечно, – механически пробормотал Кортель.
Теперь же, глядя в окно кафе, он думал о Валентине Терчик только затем, чтобы не думать о Басе. А вдруг она сегодня не выйдет никуда из дома? А может, пойдет только в магазин, кафе, кино… Или к Зосе Зельской. Нет, не к ней… Кортель посмотрел на часы. Таксист Янек ждал уже полтора часа на улице Мадалиньского. Янек когда-то был капралом во взводе Кортеля и его правой рукой на фронте. Случалось, что, когда инспектор не хотел или не мог воспользоваться служебной машиной, он приглашал Янека.
Может, выпить еще одну чашечку кофе, подумал Кортель, или коньяк? Нет, пока хватит. Он попросил пачку «Спорта».
Распечатывая пачку, он увидел вдруг инженера Рыдзевского, входящего в кафе. Рыдзевский окинул взглядом сидящих и направился прямо к инспектору. Инженер выглядел так же неряшливо, как всегда. В верхнем карманчике пиджака торчала целая коллекция авторучек.
– Я вас приветствую, пан инспектор. Вы позволите, я присяду? Буквально на пять минут. Только кофе выпью. Все места заняты.
– Прошу.
Он мешал Кортелю вести наблюдение.
– Собственно говоря, я хотел позвонить вам, – сказал инженер, – и просить о встрече.
– Мы можем условиться.
– Спасибо. Видите ли, – лицо его было помято, глаза красные, как будто он не выспался, – я все время говорю о Зосе, о Зельской. Поверьте мне, пожалуйста, Зося прекрасная, честная девушка. И все в институте такого же мнения о ней. Не могла она иметь ничего общего с ограблением…
Кортель молчал.
– Только то, что… она слишком доверчива. Зося на самом деле поверила, что этот Окольский, – голос Рыдзевского стал тверже, – не убивал. И Барбара, – добавил он, – тоже.
Из ворот выбежала молодая девушка в мини. Но это была не Бася.
– Я вам мешаю?
– Нет. Говорите, пожалуйста, дальше.
– Окольский убил.
– Откуда у вас такая уверенность?
– Убил. Я видел его несколько раз с Зосей. Я посещал его родителей.
– Вы?
– Да. Я должен был это сделать. Я хотел знать, с кем она имеет дело. Хотел знать, – повторил он, – должен ли я отказаться… Я не знаю, понимаете ли вы меня? Отказ от Зоси для меня означал крушение всех моих личных надежд. Я старше ее на много лет.
– На сколько?
– Почти на восемнадцать. И до сих пор ни одна женщина… Впрочем, дело не в этом… – Официантка принесла Рыдзевскому кофе, и Кортель расплатился. – Я был в фотоателье, где Окольский работал. Разговаривал с ним.
– До сих пор вы об этом никогда не вспоминали.
Рыдзевский пожал плечами.
– Может, и должен был бы сказать. Так вот, Окольский принадлежит к той категории молодых людей, которые потеряли всякий моральный облик. Увы, это так. Единственное их стремление – пользоваться всеми благами жизни. Они ничего не дают, они берут. Надеются на то, что издержки покроют другие.
– Зачем вы мне это говорите сейчас?
На лице Рыдзевского появилась усталость. Он закрыл глаза.
– Я не убеждаю Зосю, что он виноват. И не желаю ее убеждать. Если бы удалось каким-то чудом доказать преступление Окольского, она прокляла бы меня.
– А если он все же убивал? – возразил Кортель.
Рыдзевский долго что-то соображал.
– А разве сам факт, что он скрывается, не является достаточным доказательством?
