Сергей Устинов - Неустановленное лицо
У меня, однако, не возникло никакого желания умалять северинские достижения: сегодня их набралось у нас так немного. В крайнем случае это подстегнуло во мне угасший было к вечеру здоровый дух соревнования, и я предложил:
– Не желаешь ли в таком разе пойти познакомиться еще с одной дамой?
– О! – обрадовался Северин. – В тебе проснулся мужчина?
– Когда ты ее увидишь, – пообещал я, – ты поймешь, что во мне проснулся лев.
В своем маленьком кабинете без окон заведующая покупкой Лия Семеновна Штоклова производила еще более внушительное впечатление, чем в торговом зале. В обрамлении штабелей только что купленных книг она восседала за столом, занимая почти все оставшееся пространство.
– Извините, – сказала она мне, возвращая наши удостоверения. Впрочем, смущения никакого на ее круглом лице не было. – Сами видите: воюем...
– Вот-вот, – подхватил Северин. – Мы и хотим вам помочь. Скажите, вы их всех, перекупщиков этих, по именам знаете?
Штоклова иронически усмехнулась и покачала головой:
– Не надо, ребята, делать из меня дурочку. Слава Богу, двадцать пять лет книгами торгую. И ни разу не видела, чтобы уголовный розыск помогал мне со спекулянтами бороться. Говорите прямо, чего надо.
Мы с Севериным переглянулись, я чуть заметно пожал плечами, дескать, я не против, решай сам, и Стас сказал в лоб:
– Алик по кличке Лошадь, Сережа по кличке Джим.
– По кличкам точно не знаю. По крайней мере, этих. В лицо-то все они мне известны, наверняка тут крутятся. По именам... Алик? Сережа? Если в вы фамилию дали, можно было бы по квитанциям посмотреть. Там и адрес есть, и все паспортные данные...
– А имя-отчество в квитанциях фиксируется? – наудачу спросил я.
– Только инициалы... Но вот что, если вам так нужно, могу к завтрашнему дню поспрашивать кое у кого. Оставьте телефон.
– Только у нас просьба, никому... – понизив голос, доверительно начал Северин, но она остановила его:
– Ладно, знаю, не первый день замужем, как говорится... – И добавила усмехнувшись: – Что-то в последнее время всех наша букторговля заинтересовала...
– Кого еще? – автоматически, скорее по профессиональной привычке никакую информацию не оставлять в незаконченном виде спросил я, протягивая ей бумажку с телефоном.
– Из газеты, теперь вот вы...
Мы со Стасом замерли. Первым открыл рот Северин.
– А, – произнес он небрежно. – Троепольская, наверное. Да?
– Фамилию не помню, помню только, что молоденькая.
Я вдруг решил, что зря мы действительно играем в игры с этой немолодой, видавшей всякое женщиной, и вытащил из кармана фотокарточку Ольги.
– Она, – сказала Штоклова.
– Что ее интересовало?
– Да вот тоже расспрашивала, как мы боремся с перекупщиками. А как мы боремся? Да никак! Гоняем, а толку мало. Ну милицию вызовешь, заберут иного, совсем обнаглевшего, подержат час да отпустят. За нарушение правил торговли, сами знаете, штраф великий – один рубль. А на спекуляции их не поймаешь, они купят тут, а продадут-то совсем в другом месте. Только и берем голосом, гласностью, как теперь говорят...
– Про кого-нибудь конкретно она расспрашивала?
– Нет. Вот книги ее какие-то интересовали. Из тех, что у нас наверху лежат. Спрашивала, можно ли выяснить, кто их сдал. Я ей объяснила, что в принципе можно, если квитанции поднять. Но мы все квитанции свозим в Мосбуккнигу, я ей адрес дала и с тех пор больше ее не видела.
Северин вынул блокнот Троепольской.
– Посмотрите, не об этих книгах шла речь?
Она полистала блокнот.
– Вот эта у нас лежала, эта, эта... Две уже купили, кажется, одна пока есть.
– А цифры, наверное, номера квитанций?
– Да. Они пишутся рядом с ценой, а за ними через дробь – месяц и год приемки.
Я посмотрел: все даты относились к текущему месяцу. И спросил:
– Давно она у вас была?
– Дней десять назад, – прикинув что-то, ответила
Штоклова и вдруг проницательно поинтересовалась:
Случилось чего с ней?
– Сами пока толком не знаем, – уклончиво ответил Северин.
Хотя, в сущности, это было истинной правдой. Когда мы подкатили к отделению, Балакин сидел, развалившись, на лавочке при входе и откровенно нежился в лучах заходящего солнца.
– Ты посмотри на него, – мрачно сказал Стас, выходя из машины. – Вот закончим это дело, и не забыть провести проверку, как у них в районе с профилактикой преступности. Достаточно ли загружены все работники по линии ОУР.:.
Но Балакин в ответ откровенно сладко потянулся, встал со скамейки и сделал приглашающий жест в сторону входа.
– Ладно, выкладывай новости, – буркнул Северин, тяжело опускаясь на стул в балакинском кабинете. Я сел напротив, вдруг почувствовав, как гудят ноги. Глядя на ползущую в разные стороны хитрую Митину ухмылку, я уже тоже не сомневался, что новости есть.
– Во-первых, звонил Гужонкин, – начал Балакин. – Сумка ничего существенного не дала. Зато дал плащ, который лежал в ней. Помните, синий, скомканный? В правом кармане обнаружены остатки белого порошка. Правда, совсем немного, несколько крупинок, они их сейчас исследуют. Но Гужонкин уже сейчас почти не сомневается, что это морфин.
– Так-так, – забарабанил пальцами по столу Северин. – Если это во-первых, значит, есть и во-вторых?
– Есть и в-третьих, – бодро заверил его Митя. – Но я по порядку. В квартире №32 дома №16, в той комнате, где был обнаружен труп, с 1946 по 1980 год проживала семья Яроповых. Яропов Кирилл Трофимович, 1899 года рождения, скончался в мае 1968 года; Яропова Анна Кузьминична, 1906 года рождения, умерла в доме для престарелых в феврале 1977 года; Яропов Илья Кириллович, 1938 года рождения, в 1980 году выписан с указанного адреса в связи с осуждением по статьям – обращаю ваше просвещенное внимание; 224, часть 2 – изготовление, хранение и сбыт наркотиков в крупных размерах и 226-1 – организация или содержание притона для потребления наркотиков.
– Сильно, сильно, – одобрительно проворчал Северин. – Давай дальше.
– Дальше нужно было немного раскинуть мозгами, – скромно продолжал Балакин. – Чуть-чуть, самую малость. Ровно столько, чтобы сопоставить эти крупинки с “куклой”, которую мы с Невмяновым обнаружили у моего Копцова. Помнишь, Шура, я еще удивлялся, что ж такое надо было покупать? А ведь на сто тысяч даже по оптовой цене сухого морфина надо каких-нибудь граммов четыреста-пятьсот! Как идея?
– Класс! – не удержались мы с Севериным в один голос, а Стас добавил:
– Ну, Митенька, если ты и в-третьих что-нибудь подобное выдашь, будем тебя сегодня качать.
– В-третьих, я не только головой все это время работал, но и ногами. В частности, прокатился на улицу Матросская Тишина, где в следственном изоляторе находится сейчас наш друг Иван Данилович Копцов. Он сейчас такой тихий, такой благостный! А главное, разговорчивый. Вы, конечно, еще сами с ним поработаете, но я пока на всякий случай взял от него приметы хозяина “куклы”. Это мужчина ростом примерно 180-185 сантиметров, широкий в плечах, но чуть сутулый, с длинными, как показалось Копцову, руками. Одет в белую рубашку и серые неприметные брюки. На голове кепка, надвинутая на самые глаза. Мужчина оставил “дипломат”, дал Копцову 25 рублей и ушел. Было это в день убийства, около девятнадцати часов.
– Не хитрит инвалид? – спросил Северин.
– Не похоже, – покачал головой Балакин. – Какой смысл? Он клянется, что первый раз в жизни его видел. Я ему, между прочим, кое на что намекнул. Зачем в его-то положении еще путаться в дело об убийстве, наркотиках и крупном мошенничестве?
– Постой, – сказал я. – А как он к нему попал, если раньше они не были знакомы?
– Вот! – Балакин торжественно поднял палец. – Очень верный вопрос! И ответ на него еще раз свидетельствует, что инвалид, видимо, не врет. Потому что человек с “дипломатом” передал ему привет от давнего знакомого по прозвищу Пиявка. В миру – Ильи Кирилловича Яропова.
12
Уже через стекло витрины я увидел, что в глянцево-целлулоидном царстве вечнозеленых улыбок в этот ранний час нет ни души. Стол курносой приемщицы пустовал. Тем не менее я наудачу толкнул дверь, и она, тихо звякнув колокольчиком, впустила меня внутрь. Сейчас же колыхнулась занавеска, отделяющая фойе от мастерской, и на пороге появился, что-то жуя, давешний неприятный фотограф с похожими на крылья ушами. Не говоря ни слова, он взял у меня из рук квитанцию, швырнул ее в ящик стола, из другого ящика вытащил большой пакет, вывалил из него кучу фотографий. Быстро и, как мне показалось, брезгливо переворошил ее, нашел, что надо, кинул небрежно в конверт, сунул его мне в руки и, так и не сказав ни слова, дожевывая, вновь скрылся за занавеской.
Я вышел на улицу, вытащил на свет шесть своих изображений , уменьшенных до размера три на четыре сантиметра, и окончательно расстроился. Я суеверен как раз настолько, чтобы огорчиться, спотыкаясь на выходе или возвращаясь с полдороги. Испорченное с утра настроение я также отношу к разряду дурных предзнаменований, свидетельствующих о возможном приближении более крупных неприятностей. Осторожные древние, например, вообще старались в такой день не покидать дом, впрочем, у них, вероятно, не так строго обстояло дело с трудовой дисциплиной. Начало мое настроение портиться в тот момент, когда явившийся вместо очаровательного клерка представитель отряда ухокрылых окатил меня ушатом своего пренебрежения, но окончательно оно подтухло при взгляде на его продукцию. Он ли тут виноват, или правда у меня лицо такое, рассуждать, к сожалению, было поздно. Сегодня последний день сдачи карточек, и, значит, ближайшие два года я буду ходить с таким портретом на удостоверении: совиные, полуприкрытые глаза, зачем-то выдвинутая вперед нижняя челюсть и общее тупое, сонное выражение лица.
