Элизабет Джордж - ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ
Это случилось не за секунду. Время растянулось гигантской аркой, широкой и длинной, которую не описало бы и слово «вечность». И каждый миг, из которого состояло это время, каждый проходящий миг отделял Ричарда от Гидеона. Без гипса на руке, без лангеты, сковывающей правую ногу от стопы до колена, Гидеон удалялся от своего отца на все большее расстояние. А вместе с расстоянием росла уверенность: этого нельзя допустить.
Ричард спустился с лестницы так быстро, как только мог. Внизу, раскинув руки и ноги, лежала Джил. Она не шевелилась. Когда он приблизился к ней, ее веки — синеватые в слабом свете, падающем из окна возле двери, — затрепетали и губы приоткрылись в стоне.
— Мамочка? — прошептала она.
В падении одежда Джил задралась кверху, обнажив непристойно большой живот. Пальто сбилось над ее головой как чудовищной величины веер.
— Мамочка? — снова выговорила она.
Потом застонала громче. А потом завыла в голос и выгнула спину.
Ричард переместился к ее голове и ожесточенно набросился на пальто, обыскивая карманы. Он видел, как она убирала ключи в карман пальто… или нет? Черт бы все побрал, он видел, видел это. Нужно найти ключи. Если он не успеет, то Гидеон уйдет, а его надо найти, надо поговорить с ним, надо заставить его понять…
В пальто ключей не было. Ричард выругался. Он оттолкнулся от пола и встал на ноги. Придется снова подниматься в квартиру. Он торопливо похромал к лестнице и стал карабкаться по ступеням вверх, подтягивая себя левой рукой за перила. За его спиной Джил вскрикнула: «Кэтрин!» — но Ричард с безумной яростью лез все выше. Он дышал, как марафонец, и думал о том, как остановить сына.
Ворвавшись в квартиру, он бросился искать сумочку Джил. Она валялась на полу у дивана. Ричард подхватил ее, стал дергать тугую застежку. Руки у него тряслись, пальцы не слушались. Застежка не поддавалась…
Загудел домофон. Он поднял голову, оглядел комнату. Ничего. Он снова занялся сумкой. Наконец застежка поддалась. Ричард рывком раскрыл сумку, перевернул ее и вытряхнул содержимое на диван.
Загудел домофон. Ричард проигнорировал это. Он откинул губную помаду, пудреницу, чековую книжку, кошелек с мелочью, мятые салфетки, ручки, маленький блокнот… Ага, вот они. Нанизанные на хорошо ему знакомое хромированное кольцо пять ключей: два медных, три серебристых. Один от ее квартиры, один от его квартиры, один от родительского дома в Уилтшире и два от «хамбера».
Загудел домофон. На этот раз громко, долго, настойчиво, требуя немедленного ответа.
Ричард выругался, поняв, что за звук отвлекает его. Кто-то с улицы хочет попасть в квартиру. Гидеон? Боже, неужели Гидеон? Нет, у него есть свой ключ. Зачем ему звонить?
Гудение продолжалось. Ричард больше не обращал на него внимания. Он направился к двери.
Гудение стало тише. Совсем прекратилось. Ричард опять слышал только свое дыхание, подобное вою потерянных душ, и вдруг к нему прибавилась боль, разрывающая правую ногу, и тут же ее подхватила ноющая, тупая боль в правой руке до самого плеча. В боку закололо от усилий. Он не мог отдышаться, как ни старался.
Выйдя на лестницу, Ричард вынужден был остановиться. Он глянул вниз. Сердце билось о грудную клетку как молот. Грудь вздымалась. Он втянул в себя сырой, затхлый воздух.
Восстановив силы, он начал спуск. Ему пришлось почти лечь на перила и боком преодолевать ступеньку за ступенькой. Джил не сдвинулась с места. Жива ли она? Или нет? Сейчас это вряд ли имело какое-то значение. Надо догонять Гидеона.
— Мамочка… Помоги…
Ее голос был еле слышен. Но мамочки здесь нет. Мамочка не поможет.
А папа тут, он всегда рядом. Папа поможет. Он всегда будет с тобой. Не тот папа из прошлого, не та фигура, окутанная мрачным плащом безумия, которое то приходило, то уходило, которое стояло между папой и «да, мой сын, ты мой сын». Нет, это папа из настоящего, который не подводил, не подведет, не может подвести, потому что «да, мой сын, ты мой сын». Ты, и то, что ты делаешь, и то, на что ты способен. Ты мой сын.
Ричард добрался до промежуточной площадки.
В вестибюле раздался звук открываемой двери.
Он позвал:
— Гидеон?
— Черт возьми, проклятье! — раздалось в ответ.
Голос был женский.
Приземистое существо в бесформенной синей куртке одним прыжком очутилось рядом с Джил. За ним в вестибюле появилась мужская фигура в плаще, которую Ричард Дэвис узнал мгновенно. Этот человек — инспектор полиции Линли — держал в руке кредитную карточку, с помощью которой, по-видимому, и попал в Бреймар-мэншнс. Старая покосившаяся дверь не оказала серьезного сопротивления.
— Боже праведный! — сказал Линли, падая на колени рядом с Джил. — Вызывайте «скорую», Хейверс.
Он передал ей мобильный телефон. Потом поднял голову. Его взгляд сразу же упал на Ричарда, который так и застыл посреди лестницы с ключами от машины Джил в руке.
Хейверс поехала в больницу сопровождать Джил Фостер. Линли повез Ричарда Дэвиса в ближайший полицейский участок. Им оказался участок на Эрлс-Корт-роуд, тот самый, из которого однажды вечером двадцать лет назад Малькольм Уэбберли отправился расследовать подозрительное дело о смерти Сони Дэвис в ванне.
Если Ричард Дэвис и почувствовал иронию этого совпадения, то ничего по этому поводу не сказал. Он вообще отказался говорить после того, как Линли зачитал задержанному его права. Ричарду немедленно предоставили государственного адвоката, но с адвокатом он тоже разговаривать не стал, только спросил, как можно передать сообщение для его сына.
— Я должен поговорить с Гидеоном, — сказал он адвокату. — Это мой сын, Гидеон Дэвис. Вы наверняка слышали о нем. Скрипач…
А больше он ничего не желал говорить. Он заявил, что придерживается собственных слов, сказанных им в предыдущих беседах с Линли. Он знает свои права, и у полиции нет ничего, на чем можно было бы построить обвинение против отца Гидеона Дэвиса.
Однако в их распоряжении оказался «хамбер», и Линли отправился в Корнуолл-гарденс с командой специалистов для временного изъятия автомобиля. Как и предсказывал Уинстон Нката, повреждения, полученные машиной после наезда на двух, а возможно, и трех человек концентрировались вокруг переднего хромированного бампера, покрытого вмятинами и царапинами. Однако подобные повреждения любой более-менее опытный адвокат сможет объяснить десятком невинных причин, и Линли не рассчитывал на мятый бампер как основу обвинения против Ричарда Дэвиса. Он рассчитывал на результаты трасологической экспертизы днища «хамбера» и участков вокруг бампера, а такие результаты ни один, даже самый опытный, адвокат не сможет отмести как бездоказательные. Было бы крайне маловероятно, чтобы после того, как Дэвис несколько раз переехал свою бывшую жену и сбил Кэтлин Ваддингтон и Малькольма Уэбберли, на корпусе автомобиля не осталось ни капли крови, ни кусочка кожи, ни обрывка ткани, ни волоска — волоска, вырванного с корнем или даже с частью кожного покрова головы, потому что только такой волос представляет интерес для следственной команды. Линли знал это по опыту. Чтобы избавиться от улик подобного рода, Ричарду Дэвису пришлось бы предусмотреть возможность их появления. Линли был уверен, что Дэвис не сделал этого. Ни один убийца не может предусмотреть всего.
Он позвонил с новостями старшему инспектору Личу и попросил его передать их помощнику комиссара Хильеру. Сам он, сообщил Линли, проследит за тем, чтобы «хамбер» в целости и сохранности был отправлен на экспертизу, а затем поедет за компьютером Юджинии Дэвис, что и было его изначальным планом. По-прежнему ли старший инспектор желает, чтобы Линли привез компьютер?
Старший инспектор по-прежнему этого желал. Несмотря на арест Дэвиса, Линли по-прежнему оставался в немилости из-за своего проступка. Компьютер должен быть доставлен в участок и зарегистрирован как имущество жертвы.
— Раз уж об этом зашла речь, что еще вы припрятали от меня? — спросил Лич с недюжинной проницательностью.
Линли ответил, что больше ничего из вещей, принадлежавших Юджинии Дэвис, он не брал. И говорил он это с чистой совестью, поскольку жизнь научила его, к счастью или нет, что рожденные страстью слова, которые мужчина пишет в послании женщине — и даже те, которые он говорит ей вслух, — даются женщине в пользование лишь на тот срок, пока слова эти служат своему предназначению. А принадлежат они только мужчине, от начала и до конца.
— Он меня не толкал, — вот первое, что сказала Джил Фостер сидящей рядом с ней Барбаре Хейверс, когда пришла в себя в машине «скорой помощи». — Вы не должны думать, будто он толкнул меня.
Ее голос был слаб — еле слышное бормотание, нижняя половина тела залита кровью, водой и мочой, которые потекли из нее, пока она лежала в вестибюле подъезда. Но больше она ничего не смогла произнести из-за нового приступа боли — по крайней мере, так показалось Барбаре, потому что Джил вскрикнула, а один из команды врачей «скорой помощи» озабоченно вгляделся в мониторы, где отражались основные жизненные показатели пациентки, и сказал водителю:
