Фредерик Дар - Я боюсь мошек
— Кто знает!
— А что, шутки — это ваш способ защиты?
— Я не защищаюсь!
— Однако, вам это нужно!
— Это излишне! Мое дело не нуждается в защите.
— Но вы понимаете, что вы совершили?
Он поднял руку и влепил мне затрещину так, что в моих глазах промелькнула великолепная комета, потерянная астрономами из виду в 1889 году.
Моя башка тряслась, как гитарная струна.
— Я так понимаю, что вы измените свое поведение! — рявкнула щука.
— Если вы подобным образом отобьете мне уши, я скоро вообще ничего не услышу!
— Кто заплатил вам за этот взрыв?
— Я работаю даром… Меня кормят, и это все!
— Ну, вы у меня заговорите!
— А что я делаю теперь?
Гнусная улыбка. Улыбка человека, который собирается плеснуть вам горячий кофе в лицо.
— Вы заговорите о том, что меня интересует…
Я пожал плечами.
— Мой дружок, в ваших интересах немедленно меня расстрелять.
— О, торопиться некуда… У нас есть еще масса дел. Последний раз спрашиваю, вы отказываетесь отвечать на мои вопросы?
— Решительно!
— Предупреждаю вас, что вы скоро об этом пожалеете.
— Тем хуже.
— У нас есть средства заставить человека разговориться.
— Ну, что ж, попробуйте!
Говоря это, я чувствовал себя очень плохо. Он явно готовил мне неприятности в будущем.
Щука пролаяла своим солдатам что-то еще, и меня потащили на другой этаж. Там какой-то тип в белом халате занялся мною, когда я предстал перед ним в чем мама родила. Он взвесил меня, сфотографировал, измерил, снял отпечатки пальцев.
Когда кончились эти многочисленные операции, меня заперли в камеру, немногим большую, чем кухонный буфет. Без окна, одно вентиляционное отверстие… Дверь была обшита металлом, так что я чувствовал себя как в банке для сардин.
Глава XIII,
в которой я констатирую, что прозорливый человек должен всегда предвидеть непредсказуемое
Я томился в моей норе большую часть дня. Я надеялся, что около полудня — у меня не отняли часы — тюремщик принесет мне еду, но меня оставили наедине с голодом в точном смысле этого слова. Ни заплесневелой корки, ни самой тощей похлебки…
Ноль и бесконечность! Они, несомненно, желали подержать меня на диете, чтоб сделать более уязвимым. Эти негодяи знают, что изголодавшийся человек теряет самоконтроль.
Не имея чего пожевать, я сдерживал нетерпение. Подождем! Они явятся с минуты на минуту. Но часы текли, а я оставался в своем тесном закутке. Ни света, ни шума. Будто меня похоронили заживо!
Сидя на земле в углу камеры (а в ней и были только углы), я думал, что, по всей вероятности, на этот раз я влип так, что заплачу по всем счетам. Я был весь в мыле! Загнуться в моем возрасте печально. Как и в любом другом, заметьте! Но только люди склонны верить, что вылезут из петли. Каждый спрашивает себя, не собрался ли Бородач открыть новую мастерскую по изготовлению бессмертных. Не тех «бессмертных» академиков, которых из принципа и духа противоречия объявляют чуть ли не святыми в момент, когда плотник готовит им прекрасную одежду из крепкого дуба с серебряными ручками для удобства транспортировки; нет, настоящих бессмертных, тех, которые никогда не выходят из игры!
Я думал о лучших минутах моей жизни: вкусных кушаньях и нежности Фелиси; конечно, о девушках… о подвигах, совершенных мной для родины… Настоящий карманный калейдоскоп! Блики солнца на воде; цветное кино…
Что ж, когда-нибудь надо прикрыть лавочку! Как говорил один недотепа, друг Берюрье: «Нельзя есть травку и одновременно сосать молоко!»
Я пытался сбросить с себя меланхолию. Я даже хотел заставить себя подремать, но спазмы в желудке мешали мне предаться этому занятию надолго. Время от времени я чиркал спичкой, чтобы посмотреть, который час. В четыре часа я встрепенулся от шума шагов в коридоре. Звук замолк на некотором расстоянии от моей двери. Однако я слышал, что возле нее будто кто-то царапается. Казалось, что дверную коробку трут палкой. Что бы это значило?
Эти необычные проделки продолжались некоторое время. Я слышал, как скрипнул засов, потом глухой голос (но отнюдь не Щуки) позвал по-французски:
— Толкните дверь, господин Сан-Антонио!
По спине у меня пробежала дрожь. Они быстро установили, кто я, располагая лишь моей фотографией. За этим неприятным сюрпризом последовал другой, еще более волнующий: почему меня просят, чтобы я сам открыл дверь? Может, это ловушка?
Чтобы проверить это, я толкнул дверь негой. Створка отлетела к стене. Я высунул голову и увидел на земле длинный шест. У другого конца этого места стоял солдат в маске.
За ним в большом отдалении стояла группа людей, которых я еще не видел.
Один из них рявкнул:
— Вперед, Сан-Антонио! Идите по первому коридору налево. Ни одного необдуманного движения или мы откроем огонь!
Я остановился в рамке дверей.
— Что означает этот маскарад?
— Он означает, что вы заразны. Все, кто приближался к вам с этого утра, мертвы или умирают!
— Я зашатался.
— Что?!
— То, что вы слышали. Повинуйтесь!
— Повиноваться! Это еще вопрос! Только что сделанное этим типом открытие меня буквально убило. Заразен! Невыносимое слово! Я заразен! Эта мразь, господин Кретин, впрыснул мне не ту дрянь. Я ношу в себе смерть, как носил ее Ларье. Я принял его факел смерти. Лекарство начальника лаборатории, вероятно, спасло меня от смерти, но оно дало во мне добрые всходы, благодаря которым я могу раздавать разрешения на похороны!
— Вперед!
Я колебался. Темная нора, в которой я находился, вдруг показалась мне убежищем милосердия. Это был островок безопасности, где я был недостижим.
— Попробуйте меня вытащить! — возразил я. — У меня в запасе есть еще вирус для друзей!
Я не мог сдержать рыдание, похожее на ржание коня. Теперь я знал, что должен был чувствовать Ларье. Я понял, почему он предпочел этому ад.
Я сел в своей камере. Все кончено. Теперь я только сеятель смерти.
— Выходите немедленно!
— А я говорю вам — придите за мной!
Смех вырвался у меня непроизвольно. Он был похож на вой. Я скрипел, как плохо смазанный флюгер.
— Что же вы не идете? Я думал, что немцы — храбрецы!
Ответом было молчание. Я чувствовал, что оно полно угрожающих решений. Прошло немного времени. Я продолжал валяться в моей дыре. Потом что-то взорвалось перед моей дверью, как будто мешок с горящей бумагой. Облако серого дыма, плотное и едкое, вырвалось оттуда и распространилось вокруг. Вскоре я перестал что-либо видеть. Я задыхался и плакал, как на похоронах.
О'кей, война так война, они выкуривают меня дымовыми шашками. Так поступают с хорьками.!.
Я признал, что всякое сопротивление невозможно, и вышел, подняв руки.
Глухой голос прорезал тишину. В том состоянии, в каком я находился, я едва различал его.
— Поверните налево… Не приближайтесь к нам, или мы выстрелим!
Я шел, плохо понимая, куда. Невидимый из-за дымовой завесы голос продолжал давать мне указания, которые я выполнял.
— Идите прямо!
Я шел.
— Видите открытую дверь? Войдите туда! Закройте за собой дверь!
Я вошел и закрыл дверь. Это была маленькая комната. Дальняя стена была из очень толстого стекла, через которое я увидел другой, более обширный зал, обставленный стульями. Точнее сказать, это был большой зал, разделенный стеклом на две части. В моей стоял стол с микрофоном и стул.
Через минуту я увидел, что в другую часть, за стеклом, вошел верзила, так хорошо говоривший по-французски. При взгляде на него даже у тигрицы мог бы случиться выкидыш. У него была маленькая физиономия, поросшая щетиной, из которой можно было бы изготовить зубную щетку для собаки, и мало обещающий взгляд. Он уселся, поднял с пола микрофон и поднес его ко рту.
— Вы меня слышите, Сан-Антонио?
— Прекрасно слышу.
— Вы только что прибавили дюжину жертв к списку предыдущих.
Я посмотрел на него насмешливо.
— В следующий раз я постараюсь сделать это еще лучше!
Странным был этот допрос через стекло. Возле того, кто вел операцию, стояли двое в солдатской форме. Каждый из этих двух господ аккуратно держал в руках автомат, направленный в мою сторону.
Прошла минута, в течение которой верзила делал заметки в блокноте, скрепленном проволочной спиралью.
— Вы — комиссар французской секретной службы, — объявил он, не глядя на меня. — Я полагаю, что с этим поручением вас послало сюда ваше руководство?
— Нет!
— Кто же тогда?
— Наша молочница, которая живет за углом!
Он не моргнул глазом, но обескураживающий проблеск мелькнул в его взгляде. Я поздравил себя с тем, что нахожусь за этой стеклянной преградой. Не будь ее, я, возможно, сразу получил бы порцию свинца.
