Фридрих Незнанский - Пробить камень
А хозяйка неумолимо приближалась.
Спина фотографа дрожала от смеха.
— Дернем? — давясь от смеха, шепнула Кира.
И они сбежали. На площади Революции Кира пила ледяную «Балтику», а Ермилов — минеральную воду; на Варварке она отталкивала его; на Малом Москворецком мосту он вдыхал ночную Москву, сначала реку, потом город; на Большом Москворецком она мурлыкала:
А мне сегодня ночью казалось — я живу…
А мне сегодня ночью леталось наяву…
На Ордынке они заглядывали в квартирные окна и корчили рожи, Кира постукивала, Ермилов не решался. На Пятницкой отдали свои бутылки круглосуточной бабульке-собиральщице. В Казанском переулке она целовала его и не хотела отпускать. Как это красивые женщины умеют дать почувствовать, что они одновременно и старше и моложе тебя?
— Можно у тебя сегодня переночевать?
— Нет. Он почувствовал себя глупо и неуютно, а она улыбнулась:
— Посмотри на часы, студент. Никто нигде не будет ночевать. Нам в институт пора.
Это было не совсем так, но зато Ермилов только теперь рассмотрел, что у нее темно-голубые глаза, и они светились радостью ребенка, развлекающегося визитом незнакомых ему взрослых. Было больше шести, метро уже открылось, и они нырнули в него на «Парке культуры» (третий вагон из центра, последняя дверь), а когда вынырнули, солнце уже лупило вовсю, и Кира подкрасила губы, глядя в черные очки Ермилова. Возле выхода «ВДНХ» в павильончике с шаурмой, где они остановились позавтракать, неслась все та же музыка:
А мне сегодня ночью казалось — я живу…
А мне сегодня ночью леталось наяву…
И город мой, казалось, мир чудес…
И в этот мир с ногами я залез…
— Тебе мой шрам… не мешает? — спросила она и провела пальцем по шее.
— Какой шрам? — простодушно спросил Ермилов. Он в самом деле ничего не заметил.
…Несколько месяцев назад она жила в Ялте. Ее сутенера звали Факир. Разумеется, это было прозвище, но имени его никто не знал. Факир и Факир. Известно про Факира было, что он сидел за вооруженное ограбление, а когда вышел, решил обзавестись порядочной работой и начать новую жизнь. Вот и начал. За то время, что он трудился на ниве обслуживания населения, несколько «его» девочек исчезли бесследно…
В конце мая она вбежала в бар, бледная, держа туфли в руках. Опершись на стойку, Кира стала счищать с подошв мелкие камушки.
— Что случилось? — спросил бармен Филипп, протирая стакан.
— С Факиром поцапалась…
— О господи, — сказал бармен. — И что бы тебе не смотаться отсюда? Ну, сейчас начнется… Или не начнется? Я не понял, ты от него сбежала или нет?
Кира глянула на него испуганно и сердито. Лицо ее в этот момент было совсем детским. Она отвернулась и посмотрела в окно.
— Ой, Филипп, — сказала Кира. — Кажется… кажется, Факир сюда идет. Вот черт, что мне делать?!
— Давно надо было смотаться, — буркнул Филипп. — И тебе, и… твоему Факиру. Тут сразу всем жить легче станет.
Спрятаться она не успела — Факир уже стоял в дверях, держа руки в карманах, и улыбался, не разжимая губ, только уголки его рта загнулись кверху. В те полсекунды, пока она скинула надетую туфлю и решила броситься в женскую уборную, она еще успела подумать, что в улыбке Факира не было ничего такого, что хотелось бы видеть в улыбке.
Филипп хмыкнул и отвернулся, предпочитая наблюдать за дальнейшим в синеватом зеркале над стойкой.
Факир вошел в бар.
— Здорово, Филипп, — сказал он, глядя на Киру с веселым бешенством.
Кира с поразительной быстротой соскочила с табуретки и кинулась было бежать через зал, но узкая белая юбка стесняла шаг. Факир перехватил ее в один миг и отпихнул к стойке. Кира оперлась о нее локтями, согнула колени и глядела на Факира. А он отступил назад, спрятал огромные ручищи и, покачиваясь на каблуках, улыбался. И она и Филипп ждали, что сию секунду он ее прикончит.
— Куда ж ты нацелилась, Кирочка? — промурлыкал Факир.
Осознав, что еще жива, Кира выпрямилась и даже гордо вскинула голову:
— Ну, в уборную, что ты, ей-богу…
Филипп, решив, что лучше скрыться, юркнул в закуток, именуемый кухней. Факир вошел в бар и запер за собою дверь. Главное, не молчать, решила Кира, а там видно будет.
— Знаешь, я тебя не понимаю, — заговорила она и украдкой потерла руку выше локтя: мускулы ломило от хватки Факира. — Зачем ты кидаешься на людей?…
— Стерва, воровка, — сказал Факир каким-то монотонным голосом. — Стырила мои деньги.
— И не думала.
— Врешь, дрянь. Я же дал тебе утром пятьсот рублей на жратву. Мало, что ли?! Почему выручку зажимаешь? Тебя видели с двумя клиентами, о которых я ничего не знаю.
— Факир, я же не… — Она отпрянула в сторону, потому что он шагнул к ней. — Факир, миленький, мне понадобилось в туалет. Вот я сюда и забежала. А деньги собиралась вечером отдать.
— Клади туфли на стойку. И сумку тоже, детка. Иди, а когда вернешься, я с тобой подзаймусь, чтоб ты усвоила, как нужно и как не нужно обращаться с миленьким Факиром. — Он опять улыбнулся и похлопал себя по карману.
Она знала, что там лежит. Все знали…
Шершавый влажный цемент холодил ноги. В окно не выскочишь — окон здесь нет, да если б и были… Кира отвернула кран умывальника и держала левую руку под горячей струей, сколько могла вытерпеть. Ее мутило от слабости и головокружения. Простыла, наверно, подумала она. Подняв глаза, она увидела свое отражение в зеркале на стене. «Хорошенькие голубые глазки, — подумала она. — У меня хорошенькие голубые глазки».
На пупырчатой стене над зеркалом было написано: «Машка, сука, помни, Геша тебя любит!»
Она перевела глаза с надписи на свое изображение.
— Это не про меня, — сказала она вслух.
Почему-то кружилась голова и клонило в сон. За дверью — Факир, в кармане джинсов у него маленький пистолет с полной обоймой патронов. Она помнила даже аккуратненькую выемку на рукоятке. Кира вдруг скорчилась от животного страха — в памяти отчетливо всплыла насечка на сизом металле, и невозможно было отогнать это видение. Перед этой стальной штукой ее тело казалось ей таким мягким и уязвимым, так легко войти в него пуле…
Кира снова почувствовала дурноту, потом чихнула — так и есть, простудилась, опять простудилась. Она подставила руки под горячую воду, умыла лицо и вытерлась грязным общим полотенцем. Когда уже Филипп повесит здесь бумажные? Наверное, никогда. По крайней мере, она этого уже не увидит…
Наверно, он все-таки ее убьет. Вообще-то это не очень больно. Раз — и готово. То, что Факир выстрелит, когда она войдет, казалось ей естественным и правильным. Почему и за что, она уже не очень понимала, но одно знала наверняка: Факир из тех, кто убивает.
— Не знаю, как быть, — сказала она зеркалу. — Почему я правда не уехала?
Ответ на это имелся и заключался в запутанных бытовых обстоятельствах, в могиле матери, еще кое в чем… но сейчас все это казалось ей таким несущественным и далеким… Почему я не уехала?!
Если он пальнет, не пускаясь в разговоры, если ей не надо будет слушать и смотреть на него, тогда она просто будет мертвая, и все.
— Я устала, — сказала она. — Выпить бы сейчас, тогда я пошла бы и плюнула ему в рожу… Ладно. Живи быстрей, люби горячей, умри молодым. Я больше никогда не буду бояться. Никого и ничего.
Она отперла задвижку и вышла из туалета.
Филипп протирал, кажется, все тот же стакан.
Факир вытряхнул на стойку все, что было в ее сумочке: деньги, косметичку, презервативы. И теперь рассматривал ее карточку с покойной матерью.
Она подошла поближе и остановилась, глядя в пол, а Факир вцепился ей в плечо и очень медленно стал говорить о своем пистолете, о том, что вот он достанет сейчас свою родимую пушечку, сунет ее Кире в рот и приткнет к самому небу, и когда он нажмет собачку, мозги ее заляпают потолок, и так далее, и так далее. Он любил лирическую декламацию на эту тему, и Кира почему-то всегда слушала его как завороженная.
Он не успел договорить, как она подняла голову, и, увидев ее лицо, он умолк. Улыбка убийцы загнула кончики его губ кверху, подчеркивая жесткие темные впадины под скулами. «Он похож на пятно, — подумала Кира, — осклизлое пятно, какое бывает на нижней стороне ящика с гнилыми фруктами. Кого я боюсь, в самом деле?!»
— Ты хоть понимаешь, кто я, дешевка?! — донеслись до нее далекие слова.
Она приблизила лицо к его лицу и, по-детски восторженно улыбаясь, сказала ласково и проникновенно:
— Кто ты ни есть и как бы тебя ни звали — иди ты к…
Факир сунул руку в карман.
— Факир! — ворвался вдруг Филипп. — Факир! — завизжал он бабьим голосом. — Ты с ума сошел!
— Не твое дело, — ответил Факир, как-то обмяк (передумал, что ли?) и вдруг в какую-то долю секунды выхватил руку и полоснул ее по шее сверкнувшей полоской стали.
